Ещё каких-то пару мгновений князь переводил недоуменный взгляд с меня на папеньку, с папеньки - на рисунки, наконец понимание озарило его лицо. Князь вскочил и крепко приложил кулаком по столешнице, да так, что магические искры сыпанули фейерверком, грозя поджечь мои наработки, и радостно гаркнул:
- Ваш сын, господин Арчинский, принят на учёбу в ТехноМагические Мастерские! Обучение на моём личном финансировании! - и жадно потянул на себя бумагу, что привычно стала закручиваться в рулон.
***
- Ну как тут наш Ларчи? - сияя предвкушающей улыбкой, спросил князь Делегардов.
Он зашёл в лабораторию как раз в тот момент, когда я с помощью Степана закручивала последнюю гайку на своей кривобокой конструкции. Все остальные, что собрали мои товарищи, были красивые, стройные. Некоторые даже изящные. Но только моя работала. Одна на всю лабораторию. А остальные, красивые и изящные, - нет.
Мне захотелось закрыть лицо руками. Нет, отвернуться. Нет! Мне хотелось спрятаться под верстак. Потому что два десятка глаз - все товарищи по курсу - смотрели на меня с ненавистью.
Ещё бы! Мелкий выскочка, любимчик гранд-мэтра, зазнайка, который ни с кем не разговаривает, снова обогнал их на корпус. Или даже на два.
Не то, чтобы я не пыталась разговаривать с одногодками. Пыталась и заговорить, и подружиться. Но, видимо, неудачно. Всему есть причина.
И причина не столько в моей природной замкнутости. Скорее в отсутствии нужных знаний или может опыта обещния. Нет, папенька не держал меня взаперти, в доме. Более того, когда я повзрослела, выписал мне учителя из столицы.
Это оказалась дама преклонных лет, которая с осени до лета прожила в нашем доме, и преодолела таки моё нежелание учить ненужный, на мой взгляд, этикет. Поэтому, когда папенька стал вывозить меня в гости, «к людям», как он говорил, я вполне сносно вела себя, и по мнению нашего круга, была даже воспитана аристократически .
Вот только сам круг был неширок да и не очень благороден: соседские купеческие семьи, а их немного было в округе, обедневшее дворянство, тоже немногочисленное и не самое аристократическое, разночинцы, мещане. А другое общество, сами понимаете, в нашей провинции, кроме как проездом, не бывало. Да, провинция... Что там может быть изысканного и аристократичного?
Разве что соседи, господа Героны, которые приезжали на лето в своё имение. Да и то, наносили мы визиты к ним скорее из вежливости, выражали почтение и соседское дружелюбие. И с кем из их семьи я подружилась, так это с Ираклом, и то, скорее случайно увлекла его своими проделками.
Однако игры двух сорванцов, хоть и прекрасны сами по себе, но не смогли дать мне опыта общения в кругу равных, в кругу мужчин-аристократов.
Старые девы, отставные офицеры из бедных родов, мамаши-клуши в кружевных чепцах.
У меня даже подруг не было: все девицы, близкие по возрасту, были сушёными рыбинами если не внешне, то уж в своих интересах - кружева, вышивка, драгоценности, платья и в самом лучшем случае - умные рассуждения о рациональном ведении домашнего хозяйства.
Настоящая радость общения была с папенькой, со Степаном, ну и с чертежами и инструментами. Не знаю, можно ли к этому кругу отнести ещё и горничную, с которой я всё время спорила о том, что мне одевать и как заплетать волосы?
Как ведут себя друг с другом молодые аристократы, о чём толкуют, я вовсе никогда не видела и не знала. А в ТехноМагических мастерских учились большей частью именно аристократы. Были, конечно, и парни из других сословий, но они всегда держались особняком, вели себя тихо и были почти незаметны.
Я попробовала как-то в общежитии, а потом на занятиях, задать пару вопросов свои однокурсникам, и поняла, что лучше молчать: лица несостоявшихся собеседников стали очень красноречивы - я явно делала что-то не так.
На выручку ко мне никто не поспешил, и я больше не пыталась строить приятельских отношений. Да и самой мне неинтересно было разгадывать сложные загадки поведения ровесников, не говоря уж о том, что меньше болтовни - меньше шанса, что обнаружат мой обман. И я успокоилась, отгородилась ото всех стеной молчания и прекрасно жила в своём мире, наполненном счастливым процессом познания, радости творчества, новых открытий. И лишь изредка пересекалась с окружающими.
Иногда я испытывала то же самое чувство по отношению к гранд-мэтру, что и мои однокурсники ко мне - в глазах загорался злобный огонёк, а руки скручивало желание ухватить кое-кого за морщинистую старческую шейку.
Эти нехорошие чувства всегда рождались именно вот в такие моменты, когда я слышала «Ну как тут наш Ларчи?», где перед «Ларчи» хоть и было слово «наш», но совершенно отчётливо звучало «мой». Из той же серии были другие фразы князя. Например, «Что у нас новенького?» и «Какие у нас сегодня новиночки?»
Хотелось сказать, что новиночкой у нас скоро будет растерзаный Ларчи, которого просто сгрызут однокурсники, разорвав сначала на кусочки, а из новенького - размеры зависти и ненависти тех же самых однокурсников. В том смысле, что зависть и ненависть постоянно росли и увеличивались. Всех бесили эти визиты и эти вопросы его сиятельства, и только сам князь не замечал, что выделяя меня, он углубляет ту пропасть, что уже давно пролегла между мной и парнями, моими ровесниками.
Может, я и сгущала краски. Может. Не знаю.
3. Лиззи Ларчинская
Но на лекциях, где нам объясняли механику, конструкционные материалы, химию или магию технических процессов, я сидела одна. Чтобы не видеть недружелюбных лиц, я садилась за первую парту, а парни всегда размещались так, чтобы меня от них отделяло свободное пространство - и сзади, и с боков. И я делала вид, что не замечаю своего одиночества.
В лаборатории, если работа была для двоих, я опять же оставалась одна. Я снова делала вид, что ничего не замечаю. Это было легко, ведь у меня был Степан. И личным разрешением гранд-мэтра я имела право звать его на помощь. И пользовалась эти беззастенчиво. Это бросало ещё одну гирьку на ту чашу весов, на которой копилось недовольство мною.
В столовой я тоже ела одна. Степану сюда хода не было. Он либо стряпал себе сам, либо получал питание на кухне, где и все наёмные работники мастерских и слуги. Но и в столовой легко было сделать вид, что я ничего не замечаю. Большим подспорьем в это становилась интересная книга или учебник: кладёшь перед собой, читаешь и работаешь ложкой.
На полигонах, где мужская часть студентов тренировала свои физические кондиции, я тоже была на особом положении. «Ларчи слаб здоровьем, у него предписание от лекарей - заниматься без существенных нагрузок», - во всеуслышание заявил гранд-мэтр, лично явившись на первое же занятие по физической подготовке.
У меня пылали уши и лицо от стыда. А ещё - от взглядов, которыми меня жалили одногодки. Но я молчала и делала вид, что всё нормально, что так и надо. Да, Ларчи слаб здоровьем, ой, как слаб! И поэтому отдельно ото всех занималась бегом по кругу, прыжками через верёвочку и лазаньем по лесенкам, таким невысоким, больше подходящим для детей.
Даже в общежитии я выделялась: у меня была комната с ванной и передней - небольшим отгороженным помещением, где жил Степан. Таких особенных комнат было немного, и занимали их студенты из самых богатых семейств. А тут я - выскочка, из купеческого рода, да ещё и на казённый счёт учусь. Где это видано, чтобы такие, как я занимали особые покои?
Рано или поздно всё наладилось. По крайней мере, я так думаю. И парни смирились бы со мной, моей неуклюжей фигурой и постоянными успехами в учёбе, с вниманием ко мне гранд-мэтра и немного особым положением.
В Мастерских витал дух восхищения техническим гением, высоко ценились умение находить решения сложных задач, изобретательность и смелость мышления. И бывало, что в глазах парней, что рассматривали мои конструкции или чертежи, мелькало уважение. Пусть недолго, какое-нибудь мгновенье, пусть оно быстро сменялось привычной ненавистью, но надежда на добрососедские отношения была. И был шанс, что мне простят все мои сложности и особенности.
