Ах да, время, в котором мне теперь предстояло жить — средние века. Всё очень похоже на земную Европу одиннадцатого-двенадцатого веков: одежда, манеры, образ жизни. И в этом мире также нашлось место святой инквизиции.
От грустных мыслей меня отвлёк ласковый голос пожилой женщины, которая любила маленькую принцессу, как родную дочь.
— Малышка моя, я так счастлива, что всё обошлось и ты идёшь на поправку, — я оценивающе посмотрела на нянюшку, улыбавшуюся мне беззубым ртом. И в который раз проверила свои собственные, проведя по ним кончиком языка — все на месте. Целых двадцать штук. Но для моего возраста, думаю, это нормально.
— Няня, твоими заботами да молитвами, — и обняла сердобольную женщину. От неё знатно воняло, но я давно привыкла. Моё же собственное тело сейчас практически ничем не пахло, потому что за время болезни его часто обтирали. Помыться бы, как положено.
— Нянюшка, простыни поменять надобно, — продолжила говорить я.
— Так ведь намедни перестилали, — всплеснула в ужасе сухими руками нянька.
Но не успела я хоть что-то сказать, как в дверь громко постучали, затем створка распахнулась и в мою комнату без приглашения шагнул король. Мой отец.
Он был одет в шелковые полосатые, разной расцветки шоссы, и робу, длиной до середины бедра, поверх рубахи мужчина накинул длинную до колена верхнюю тунику, расшитую тонкой золотой нитью, которая, в свою очередь, была подпоясана на талии широким ремнём. Туника плотно облегала торс и расширялась книзу. Рукава в зоне кисти были немного расклешенными. В общем выглядел он для меня странно, но обычно для этого времени. На голове тщательно уложен шаперон [1], а поверх него нахлобучен тонкий золотой обруч. И я была более чем уверена, что в моём мире так корону не носили.
— Жанетта, оставь нас, — распорядился он, устраиваясь в одном из неудобных кресел.
Не успела за моей нянькой закрыться дверь, как лицо отца из сурового стало почти добрым.
— Элоиза, я безмерно счастлив, что ты поправилась!
Глава 2
Власти грёз отдана,
Затуманена снами,
Жизнь скользит, как волна,
За другими волнами.
Дальний путь одинок.
В океане широком
Я кружусь, как цветок,
Занесенный потоком.
Мирра Лохвицкая
— Иди ко мне, девочка моя, — вдруг ласково улыбнулся он мне и тело на автомате, осторожно спустившись с широкой кровати, устремилось к этому чужому для меня мужчине.
Я забралась на оказавшиеся острыми коленки короля и доверчиво уставилась в синие глаза.
Как-то сопротивляться всему этому я не успела: тело помнило, а разум оказался в ступоре и хорошо, что всё произошло именно так. Новый родитель ничего не заподозрил.
— Девочка моя, — продолжал говорить он, мягко поглаживая мои волосы, — вот как померла твоя матушка родами, так и нет никого на свете ближе тебя. Эх, как мне её не хватает, — и король прикрыл чуть красные веки. И как показало время, Вильгельм Первый выказывал чувства только наедине со мной, всё остальное время он был холоден, даже жесток. Я же доверчиво прислонилась к отцу, и мы уютно помолчали, каждый думая о своём.
Вообще отец был женат дважды: первый брак был договорным и эту женщину король так и не смог полюбить. Она же родила ему двух сыновей и дочь. А после умерла при невыясненных обстоятельствах. Второй раз он женился сразу же не соблюдая приличий, без оглядки на правила. И этот брак был более удачен, хотя бы потому что суженую он выбрал уже сам. Но и любовь между ними была, от которой родилась я, а затем моя биологическая мать Мария Антуанетта Лосская померла вторыми родами, вместе с ребёнком. После король жениться не стал: ему вполне хватало фавориток.
Затем мои мысли перескочили на недавно произошедшее с Элоизой. И по всему выходило, девочка не споткнулась, совсем нет. Её наглым образом столкнули с лестницы. В результате чего она всё же погибла. А потом в этом теле очнулась я.
Подняла голову и посмотрела на задумчивого мужчину — короля Англосаксии.
— Папенька, — вырвалось привычно, — с лестницы меня столкнули. Я помню это ощущение, когда кто-то толкает в спину.
Венценосный батюшка пронзительно посмотрел мне в глаза, кивнул сочувственно и заявил:
— Я предполагаю, что это было сделано скорее всего по приказу кого-то из моих старших наследников, — почему он не захотел проводить расследование я поняла много позже, а сейчас я слушала планы короля и довольно кивала: Вильгельм задумал приставить к каждому из своих отпрысков по телохранителю. Только не подозревала, что охранников будет целых пять и ещё куча лишнего народа в моей комнате.
А со следующего дня жизнь всех детей Вильгельма несколько усложнилась. К каждому из нас приставили по дополнительному отряду стражи, паре лишних лакеев для принцев и фрейлин для нас, принцесс. И этакой толпой мы бороздили просторы необъятных размеров замка.
У меня уже была одна фрейлина — леди Маргарет, семнадцати лет от роду, тихая, очень набожная девушка. Вот к ней добавили ещё четверых. И все они были старше меня лет на пять-семь, и каждая из них стремилась найти себе жениха при дворе. То есть до маленькой принцессы им не было никакого дела. Я характер не показывала: бывшая хозяйка тела отличалась кротостью нрава, незлобивостью и совершенным отсутствием стремления к власти. И в последнем мы с ней были похожи: власть мне и даром не нужна была. А вот кротостью я не отличалась никогда. Но сейчас стоило прислушаться к внутреннему голосу и помалкивать. Всему своё время, для начала нужно осмотреться.
— Ваше Высочество, выходное платье готово, — тихо сказала Мàргарет, разглаживая узкой ладонью ткань моего сегодняшнего наряда. — Как замечательно, что наш медик (так называлась должность врача при дворе) наконец-то позволил Вам покидать опочивальню.
Я слушала её и кивала, разглядывая интересного фасона наряд: платье, тёмно-сливого оттенка, вырезанное из двух частей (верхняя была облегающей, нижняя более пышной), туника с длинным поясом, которым полагалось опоясаться несколько раз и завязать узлом на бёдрах. Пояс имел декоративные кисточки, рукава у платья были узкими и даже на вид неудобными. И никакого нижнего белья. Тут я вспомнила, как смеялась над фэнтези книгами, где благородные дамы ходили, пардон, без трусов. Сейчас мне было не смешно. Зато были чулки. Шерстяные, на завязочках. Летом.
— Леди Маргарет, — обратилась я к девушке, та тут же присела в неглубоком книксене, ожидая моего распоряжения, — есть ли другие чулки? Мне в этих, боюсь, будет жарко в летнем саду.
Девушка подняла на меня недоумённый взгляд, но тут же опустила очи долу и тихо ответила:
— Но ничего другого нет, это тонкая заморская шерсть, в ней очень приятно находиться!
И я смирилась. Девушки споро натянули на меня чулки, привязали их верёвочками к нижней рубахе, и потом помогли облачиться во всё остальное. Затем с меня стянули удобные из мягкой кожи домашние тапочки и натянули столь же удобные с длинными, загнутыми вверх носами пулены, украшенные по краю затейливой вышивкой. Это я ещё мужской вариант не видела, где вместо вышивки висели мелкие бубенцы и при каждом шаге издавали мелодичный перезвон, в первые дни меня это веселило, потом стало раздражать, а затем я привыкла, иначе бы точно сошла с ума.
Причёску мне сделала также Маргарет, потому что остальные фрейлины были заняты сплетнями.
Маргарет подняла мои волосы высоко наверх, скрепила костяным широким гребнем с переливающимися на свету драгоценными камнями. Последним на мои каштанового цвета волосы, опустился простой тонкий золотой обруч, недвусмысленно обозначивший мой статус. Я посмотрелась в отполированное серебряное блюдо, выполнявшее здесь роль зеркала и осталась довольна полученным результатом.
Элоиза была очень обаятельным ребёнком с огромными, как блюдца, глазами тёмно-синего цвета, точь-в-точь, как у отца, губки бантиком и белой шелковистой кожей. Тонкий аристократичный, чуть удлинённый нос ничуть не портил общую картину. Думаю, я стану вполне интересной девушкой в будущем. Не красавица в полном смысле этого слова, но с изюминкой.
