Хуже всего было видеть, как Дарк склонился к ней с приклеенной томной улыбкой, прошептав на ухо: «Веди себя естественно, Дева. Ты привлекаешь слишком много лишнего внимания».
Со стороны это выглядело чувственно.
Как и положено новоявленному мужу, который обожает свою молодую хрупкую супругу и явно шепчет ей какие-то нежности.
Дарк был отличным актером.
Этого у него было никогда не отнять.
И проблема была только одна — мои чертовы глаза, которые видели то, чего не замечали другие!
Не зря на протяжении пяти лет службы в армии сначала по призыву, а затем по контракту моим позывным был Ястреб.
Я был снайпером.
Тенью и глазами группы, которая убирала всё, что двигалось в радиусе десятков километров.
Еще во время прохождения медицинской комиссии один из врачей поставил отметку в обходном листе, присвоив мне высшую степень пригодности, и сказал:
— Если бы наши глаза были способны видеть на триста процентов, то его глаза видели бы на все пятьсот!
Я научился читать по губам.
И видеть даже то, как пересыпаются от ветра крупинки песка, в состоянии определить, происходит это под действием природных факторов или потому, что враг близко.
На войне всё это не мелочи.
В какой-то момент это может спасти жизнь не только тебе, но и тем, кто стоит за тобой.
В мирной же жизни эти умения сводили меня с ума, заставляя гореть внутри и глотать рычание.
Как сейчас, когда я видел, что плечи девушки напряглись и застыли от страха, а черные глаза гребаного Дарка полыхнули тяжело и совсем не по-доброму.
Моя головная боль была платой за острое зрение.
Страшные мигрени, от которых начиналась рвота и которые сотрясали мой мозг, словно в блендере, стали частью моей жизни.
Это был мой крест, который я вынужден был нести с того момента, как впервые прошел переход и после кровавых мук обратился в волка в возрасте семнадцати лет.
— Во всей этой истории в принципе мало понятного, — тем временем продолжал вещать Скай с умным видом, пока Воланд курил, а Дилан что-то увлеченно тыкал в телефоне. — Зачем Дарку нужна брошенная невеста, да еще и человек? Я слышал, что девчонка была помолвлена еще с детства с какой-то волчьей семьей, но жених отказался от нее и просто не явился на свадьбу. Собственно, поэтому семья девушки была вынуждена искать ей другую партию. Думаете, ее продали за хорошие деньги? Девчонка-то смазливая! Я бы такую тоже выкупил! Но брать в жены ради одной ночи? Это не кажется вам чересчур? Даже для такого, как Дарк! Да и о чем он думал сам? Он же единственный наследник своего рода, и ему нужен чистокровный сын! Если только он потом возьмет вторую жену — чистокровную волчицу…
— У девушки нет семьи, — отозвался Воланд, выпуская дым от сигарет и откидывая голову назад.
— Как это?
— По-твоему, молодую мачеху и сводную сестру можно назвать семьей для одинокой девушки, которая даже не является волком? — чуть дернул бровью Воланд, а я понял, что больше не в состоянии находиться здесь.
— Пойду подышу, — коротко и сухо проговорил я на быстрый сосредоточенный взгляд Дилана и пьяные глаза Ская и вышел, не дожидаясь ответа.
Я вылетел из зала, где было это лживое торжество, пропитанное только желчью псевдосемьи и страхом одной невинной души, которая оказалась в этой ситуации не по своей воле.
Я бежал до самого низа своими ногами.
Все двадцать пять этажей гребаной элитной высотки.
Нервов не хватило бы, чтобы ждать лифт и никого случайно не убить в нем.
Буря во мне росла и поднималась всё выше и выше, словно вулкан, который уже сотряс землю и был готов выпустить лаву и пепел.
И голова начинала раскалываться просто невыносимо.
Еще немного — и мне придется ехать домой, чтобы запереться у себя в комнате и выть от боли и судорог.
Только думал я не об этом.
А о том, что девчонка останется здесь.
С Дарком.
А наутро будет еле жива… Если останется жива в принципе.
Скольких девушек Дарк уже похоронил после ночи с собой? Три? Пять? Семь? Больше?
Эти чертовы мысли жалили мозг, словно рой взбесившихся пчел!
Я смотрел на улицу с активным движением и кучей припаркованных дорогих машин, на которые падал первый декабрьский снег, но видел не это богатство и роскошь, а ее большие испуганные глазища, когда она поймет, что ее новоявленный муженек — извращенец и маньяк и обычного секса ему недостаточно.
Обычно он привязывал своих девушек для утех.
И пользовался ими грязно и низко.
С женой он поступит так же?
Возможно, она будет кричать от ужаса.
Может быть, даже плакать.
Выругавшись, я опустил голову вниз, оперевшись локтями на перила, и пытался просто дышать.
Дышать и слышать только собственные сбивчивые вдохи и выдохи, а не ее голос и всхлипы.
— Можно было бы просто выйти на балкон в большом зале, — голос Воланда за моей спиной раздался, как всегда, спокойно и даже лениво.
— Я знаю.
Не поднимая головы, я ощутил, что друг снова закурил и встал рядом, так же опираясь на поручни небольшой своеобразной веранды, украшенной огнями и иллюминацией.
— Полегчало, Кил?
— Нет.
Воланд понятливо хмыкнул, протягивая мне уже прикуренную сигарету, от которой шел аромат ментола.
— Ты же знаешь, я еще до армии бросил курить.
— Знаю. Но иногда нужно дать себе время одной скуренной сигареты, дружище.
Я взял сигарету, подумав о том, что сейчас не отказался бы от чего-то более убойного.
Черт, я никогда не был пай-мальчиком.
И то, что мы творили со Скаем, выходило за все рамки приличия, учитывая даже то, что все волки после перехода сходили с ума и чаще всего пускались во все тяжкие, лишь бы эта чертова волчья энергия не ломала изнутри.
Силу, данную тебе кровью, хотелось использовать всё больше и больше.
Хотелось пить и жрать ее, чтобы красоваться перед всем миром и показывать, что люди — это ничто по сравнению с нами.
Обычно родители терпели это период.
Потому что сами переживали подобное и знали наверняка, каково это — стать всесильным, мощным и почувствовать сполна свою звериную сущность, от которой мир наполнялся новыми красками, запахами и цветами, не доступными никому из людей.
Когда все чувства работают в тебе на пятьсот процентов, сложно не уверовать в то, что ты всесильный.
Почти бог.
Сложно не поддаться этому соблазну, где ты становишься вершителем судеб и никто не сможет противостоять тебе.
Теперь, оборачиваясь назад, я испытывал стыд за то, что творил, не слушая никого.
Даже отца и дядю — двух волков, которые в моей жизни значили так много.
Собственно, по этой причине в одно ужасное утро отец просто вошел в мою прокуренную спальню и кинул увесистую походную сумку на кровать, где я отсыпался после очередной попойки и безумной оргии с десятком голых девиц, которых мы делили со Скаем пополам, а часто использовали одну на двоих сразу.
Тогда я не поверил в его слова о том, что сегодня же ухожу служить в обычную армию.
Но он оказался серьезен.
А я понял, что это не шутка и не розыгрыш, слишком поздно, чтобы возвращаться, посрамив свою семью позорным дезертирством.
Пять лет в армии пролетели незаметно, открывая совершенно другую реальность… которая меня слегка сломала. Но не поставила на колени.
По крайней мере, теперь я знал, что не вернусь на прежнюю шаткую дорожку, когда приложился к сигарете, сделав глубокую затяжку и ощущая, как ароматный дым обволакивает глотку и опускается вниз, наполняя легкие.
Ментол не холодил и не делал мысли более ясными. Жаль.
Но я задерживал дым в себе, выдыхая в конце концов тяжело и долго, надеясь, что он заберет мое безумие. Но напрасно.
Я протянул сигарету молчаливому Воланду, но тот лишь покачал головой и тихо проговорил:
— Докури ее и представь, что ты сделал, что хотел. И вот проснулся утром с мыслей о том, что уже ничего не исправить. Прислушайся к себе. Ты будешь рад или огорчен?..
