родителей.
— Девчонка закрыла собой младшего брата…
— Смелая, но глупая. Его проткнуло насквозь каким-то штырем. Она прикрывала его умирающее тело.
— Да, наверное, ты прав, ей повезло, что она ослепла.
— Ей повезло, что она вообще осталась жива.
Глупые здесь только вы. Я слепа, а не глуха. Тонкие стены не спасают от множества споров и обсуждений, которые ведутся между работниками этого места. Мне неизвестно кто они, и где я нахожусь. Логично предположить, что это больница. Однако, даже если это не так, мне плевать, где держат мое бесполезное тело.
Я умерла. Тогда, в тот день аварии вместе со своей семьей. Меня больше нет. Как и мира вокруг. А все происходящее всего лишь звуковые галлюцинации.
Правда? Ты в это веришь, Ноа? А почему бы и нет?
В детстве меня часто мучали кошмары. Мама от моих криков просыпалась и приходила спать ко мне, но это не особо помогало. Тогда родители решили отвести меня к психологам, чтобы те уже разобрались в чем же дело.
Мне показывали разные картинки, спрашивали на что они похожи, потом давали пластелин, прося, чтобы я слепила что-нибудь.
По всем их анализам я была совершенно здоровым ребенком. Даже больше, меня почему-то считали одаренной. Но от кошмаров это не спасало. Пришлось пробовать справляться с этой проблемой самостоятельно. Так, со временем, я научилась управлять своими снами. Это настолько увлекло меня, что мне стал совсем не интересен реальный мир. Я росла замкнутым, необщительным, вечно летающим в облаках ребенком. Зато мой идеальный, созданный во снах мир принадлежал только мне. Думаю, поэтому родители решили завести еще одного ребенка.
Лео — мелкопакостная головная боль моего детства в кругу семьи. Он был совершенно моей противоположностью. Я не водила знакомств со своими ровесниками, тогда как брат приводил домой все новых и новых друзей. Мне не нравилось общение ни с кем, а он, напротив, пытался каждого нового знакомого натравить на общение со мной. Лео любил приключения, я — покой. Родители были счастливы: мы с братом, на их взгляд, идеально дополняли друг друга. Однако, мне не казалось, что в этом был смысл.
Сейчас же, придаваясь размышлением, мне кажется, что этот мир выиграл был в сотню раз больше, если бы оставил в живых Леонарда, а не такого овоща, как я. Мальчишка бы приспособился, выкарабкался и нашел бы силы на дальнейшую жизнь. Я же даже и не буду пытаться их найти.
— Ноа, проходи, присаживайся.
Меня снова привели в холодную комнату с холодными железными дверьми. Здесь пахло хлоркой и немного препаратами. Женщина напротив подождала, когда я соизволю выполнить все ее указания, и только после присела сама, скрипнув по полу стулом.
— Ты выглядишь уже лучше, девочка, — замечает она ровным тоном, щелкнув ручкой и тут же принявшись что-то записывать. Я поморщилась из-за противного скрежета стержня пера по бумаге. Всегда ненавидела этот звук, предпочитая пользоваться карандашом. Ну, а еще меня скривило от ее грубой лжи.
Если начистоту, как человек, который не спал несколько дней подряд, мог выглядеть лучше? На самом деле я даже не хотела спать. Словно потеряла желание не просто видеть сны, а видеть вообще.
— Сегодня мы поговорим о твоих рисунках. Мне принесли парочку. Ты не против, Ноа?
Спрашивать, где она их достала не было смысла, ведь одаренной меня как раз-таки называли за мое изобразительное творчество. Я часто рисовала свои сны, и однажды это заметил Лео. Он стащил один из моих набросков и показал родителям. Те восхищенно поохали и заставили меня поучавствовать в парочке художественных конкурсов. После череды побед в школе меня стали считать кем-то вроде Леонардо Да Винчи и Ван Гога, и никого не смущало, что я по-прежнему ни с кем, кроме родителей и брата, не разговаривала. Люди творчества ведь и должны быть чудиками. Поэтому на вопрос, заданный мне лишь для галочки, я только криво улыбнулась.
— Почему ты рисовала только в черно-белых тонах?
Потому что только я способна воспринимать свои сны, как нечто яркое и цветное. Мне не хотелось показывать людям больше, оставляя за собой право не делиться красками моего мира.
— Вам не нравятся мои рисунки? — задаю ответный вопрос, избавляя себя от нужды отвечать на заданный мне.
— Ну, что ты, они чудесны. Где ты так научилась?
— Я всегда так умела, — не моргая, отвечаю. Хотя, собственно, чего мне моргать, все равно глаза незачем открывать.
— Ладно, видимо, сегодня ты не очень хочешь говорить. Сеанс окончен. Уведите ее.
И все пошло по накатанной. Меня уводят в палату, где ножиданно пахнет не моющими средствами, а карамельными пончиками. Раньше я обожала их.
— Вот, приходила твоя родственница. Назвалась Меган. Пускать ее сюда не положено, но посылку передать не составило труда, — тараторит санитар, вручая мне распечатанную коробку с пончиками, и торопливо уходит.
Видимо, ему неприятно иметь дело с такой, как я. Возможно, его страшит то, что мой организм обходится без сна уже третий день.
Постойте-ка! Родственница. Меган. Пончики. Тетя Мегс!
Воспоминания яркой картинкой полыхнули в голове и тут же угасли. Я помню, как она приходила к нам на праздники, неизменно принося с собой эти самые пончики. Помню, как она любила тискать Лео, который в ответ ей корчил гримассы недовольства. Помню, как она осторожно пыталась наладить со мной контакт, несмотря на то, что смотрела на нее исподлобья. Мне было страшно. Тетя Меган казалась мне слишком живой. Почти такой же, как и все в моих снах…
Яркой, красочной, слишком непохожей и неподходящей этому миру. А теперь она здесь, принесла мне пончики. И словно все как раньше, как будто никакой аварии и не было, а я не ослеп… Но нет, это лишь иллюзия. Мамина младшая сестра пришла сюда как раз-таки из-за того, что все это произошло. Это не очередной кошмар из детства, Ноа. Ты уже давно не спишь…
Кажется, была ночь, когда я услышала странные звуки со стороны коридора. Кто-то крался. Именно, что крался, потому как шаги каждого санитара я успела запомнить наслух почти в первую ночь здесь своего пребывания. А на память никогда жаловаться не
