Папин образ в памяти остался ярким: высокий с каштановыми волосами, выцветающими в рыжий, и голубой радужкой глаз. Мама называла его «Кояшым». Но для Севары слово было непонятным, бирликского языка она не учила. Годияр в своё время стребовал с матушки ответа и выяснил, что слово значит «подобный свету Инти».
— Куда путь держите? — наконец оскалился близстоящий мужик, поправляя варежки.
— В Пэхарп. Мне сказали, здесь есть нужный мне извозчик, — приободрилась Севара, скидывая груз старых воспоминаний.
— Верно указали, барышня! — воскликнул низенький дедок, радостно подзывая её рукой. — Вы тудой в гости, али нет?
Стоило подойти, как старичок выхватил саквояж из покрасневших пальцев девушки и закинул его на сани, не беспокоясь о сохранности имущества внутри. Севара только ртом хлопала, непривыкшая к такому обращению.
— Н-нет… — пробормотала она в ответ.
Извозчик не тратил времени даром, он помог своей нанимательнице влезть и хлопнул по колючему свёрнутому одеялу:
— Накинь на ноги, деточка, а то продрогла уж, а путь небыстрый. А раз не в гости, так чего ж вы там забыли?
Послушав совет, Севара накрыла ноги, но что говорить не знала. Не рассказывать же первому встречному о семейных ссорах и вверенном поместье. Она нашла ёмкое и короткое объяснение:
— По делам. А вы?
— Внука забрать надобно! Он на шахте трудиться. Изробился уж поди, а у него сейчас вольные будут, нехай отдохнёт от своей каёлки в большом городе.
Севара кивнула, делая вид, что поняла абсолютно всё, что сказал извозчик. Тот на некоторое время смолк, понукая лошадь, и та неспешно двинулась вперёд.
Вокзал Великого Лединска находился почти у самого края города, потому до густого леса, через который лежала дорога, они добрались спустя пару промежей. Здесь были в основном хвойные деревья, с игольчатыми ветвями малахитового цвета, присыпанные сверху блестящим снегом. Они походили на совсем обычные растения, если не знать, что большая их часть — отголосок Великого Леса, сокрытого Полозьими горами. В том Лесу все деревья напитаны магией духов, они сами становятся духами и тянуться к небу так высоко, что облака скрывают их макушки.
Подняв голову, Севара убедилась, что местные деревья всё же не настолько большие — их пики были видны, а тучи растянулись выше. Сверху медленно поплыли крупные снежные хлопья.
— Ночью мести будет, — прокомментировал старик. — Хорошо ещё, что вы мне попались, коли не так — ехал бы один, да без денег.
— А кстати, сколько я вам должна? — Севара чуть подалась вперёд. Про цену они и не договорились, слишком уж она растерялась, чтобы торговаться о чём-то.
— Сколько дадите, барышня, — всему рад буду.
Севара поджала губы, размышляя, сколько бы стоила такая дорога. Загород она ездила только с бабушкой или братом, платили они же. Бывало, Севара нанимала экипаж для поездки по городу. Отдавала три реза, иной раз и больше. А тут… Не карета, а сани, не город, а лес… «Дам семь, — решила она, — будет мало, значит, скажет». Впрочем, доставка до места без удобств, хорошо хоть что-то вроде спинки приделано, а то так бы и ехала, как деревенская девка.
— Вы надолго у Пэхарп? — завёл беседу старичок.
— Как пойдёт, — отозвалась Севара, быстро вытаскивая руку из муфты и поправляя платок под шапкой. — Может и жить останусь.
— О как! Выбрали вы, барышня, себе двор не по имени!
— А что такого в том «дворе»?
— Дак, снег, холод завсе! Ну, можа, оно и не завсе, есть и паруны в нашем лете…
— Прошу прощения, не хочу показаться бестактной, но… Паруны?
— Денёчки такие, жаркие после дождя, — пояснил старичок, немного повернув голову.
Севара кивнула. «Завсе», видимо, значит «постоянно», по аналогии с завсегдатаем. Приятно, что хоть какие-то странные словечки из уст старика она понимает без подсказки.
— Так и что? — продолжил извозчик. — Пожарит, нале декаду к ряду (а такого и быть не может), но больше ведь холод. Так и Башня под боком! Всех не запечатают ведь!
Башни — тюрьмы для магов, и одна из них действительно находилась совсем рядом. Севара её не видела, но знала, что она точно есть где-то здесь. Часть заключённых в ней подвергалась жесточайшему наказанию — запечатыванию. Таких магов называли орбами. Они были лишены совей воли, а посему становились послушными.
— Вот надысь один такой убёг. Говорят, по округе бродит. А тут ишшо сброд местный. Налакались в своё время, их с шахт попёрли, теперь прибились вон. А чего ж? Места тут дикие, они пользуются. Да только кого те хитники обворуют?
— Почему же их не ловят?
— Как не ловють? Ловють! Да токмо по одному и успевают, они, как грибы по осени — пьяни дай плодиться. Хоть каждого поймать, да розгами оходить, а они всё равно новые выскочат. И мага того, беглого, у Башню упихнуть, но разве ж поймаешь просто? Он же ж не высовывается. Хитрый, точно лис!
Высказавшись дедок принялся тихо напевать незнакомую мелодию. Снег парил в воздухе, не спеша опускаться к земле, хрустел белый настил под копытами лошади и шептал что-то под полозьями саней. Пахло морозной хвоей и вязкой смолой, холод пощипывал щёки, но уже не гулял по костям, Севара пригрелась и задремала, убаюканная усталостью.
Сон опустился мягким пуховым одеялом, заботливо скрывая собой стужу и перенося в видения тёплой весны. Там были мамины руки и шёпот.
Интимила только родилась, она сопит в своей кремовой кроватке, а Годияр заглядывает к сестрёнке сквозь прутья, как когда-то заглядывал и к Севаре.
— Дайте ей отдохнуть, — мама обнимает старших, — устала бедняжка.
— Устала чего? Голосить? — улыбается Годияр, утыкаясь носом в мамино плечо.
— А я много вопила? — Севара тянет маму за смоляную косу, привлекая внимание.
— Все младенчики громкие. Они ещё не умеют говорить и не могут сказать, что не так, потому кричат.
— Но ты тише была, Сева. — Годияр гладит сестру по голове, будто одобряя её решение меньше выть.
Мама усмехается, не без труда поднимая сразу двоих детей, чтобы унести подальше и рассказать новые сказки про степи, солёную воду и оскал гор.
Сон был приятным, как аромат свежей выпечки, как мягкое касание пушистого пледа, как тёплый чай у камина. Однако длиться вечность он не мог, как бы ни хотелось.
Дремота рассыпалась осколками, когда кто-то вдруг вскрикнул, а сани тряхнуло. Вздрогнув всем телом, Севара распахнула глаза, в ужасе уставившись на людей в отрепьях, с накинутыми поверх нищенскими зипунами. Пара мужчин уже стояли рядом с фыркающей лошадью, ещё двое без особых проблем скрутили бранящегося старичка, уложив его лицом в снег. Из тени деревьев у самой дороги показались ещё трое. С мерзкими ухмылками они поспешили к саням, к одинокой беззащитной девушке, которая испуганно оглядывалась.
Один из разбойников без лишних любезностей ухватился за шиворот шубки и дёрнул. Севара коротко взвизгнула от неожиданности. Не успела она опомнится, как её стянули с насиженного места. Кто-то грубо схватил её руку.
— Гляньте-ка, нас ждёт десертик! — воскликнул мужик, от которого, как и от других исходила какофония запахов из пота, удушливого перегара и скуренных дешёвых папирос. — Иш какая краля!
— Узкоглазая, — презрительно сплюнул другой.
— А тебе разница есть? — хохотнул третий. Он подошёл ближе и, обдав кариозной вонью, заметил: — Первым же под юбку полезешь.
Сердце Севары ухнуло, под ложечкой засосало. Её не пугала перспектива быть обворованной, к тому же и красть у неё сейчас особенного нечего, но намёк, брошенный разбойниками был куда ужаснее. Что конкретно они сотворят, не известно, однако догадаться можно… Да и без того ясно, что вряд ли всё обойдётся беседой и чаепитием.
Тем временем шубку стащили. Крепкий мороз тут же прорезал ветром ткань платья и пронзил холодом тонкую кожу. Севара сжалась, нервно вцепившись в муфту одной рукой. Кто-то резким движением сдёрнул с её головы меховую шапку. Хорошо, хоть за платок не взялись.
