Старинный обычай и право драконов: если человек хотел получать прибыль, то сначала ему следовало выделить драконью долю, чтоб добиться разрешения на открытие дела. Драконы брали либо золото, либо девушек. У семьи Джеммы не было золота, зато было пятеро детей. Родители сбросили лишний рот на драконов и вычеркнули старшую дочь из жизни.
- «Банк Эдисон», я помню, - кивнул старик. – С ними можно вести работу, они знают свое дело… Вы подружились, да?
Гилберт пожал плечами. Что сказать? Что он так и не привык жить без нее? Что каждый день надеялся увидеть ее?
Нет, это будет глупо. Сентиментальность, недостойная дракона.
Слабость.
Гилберт прекрасно знал, что показать слабость – значит, умереть. Неважно, дракон ты или человек: слаб – сдохни. Таков единственный закон мира.
- В определенном смысле, - ответил он. – Сперва она дичилась и все время плакала. Боялась и отца, и меня, хотя мы не делали ей ничего дурного. Потом вроде бы пообвыклась, и до ее совершеннолетия все было спокойно. Потом отец выдал ее замуж за кого-то из своих партнеров.
Он не видел Джемму семь лет, с того тоскливого дня, когда черный жук такси отвез ее на вокзал от дома Сомерсетов. Потом Гилберт писал ей письма, но не получил ответа ни на одно и перестал. Джемма осталась лишь акварельным наброском в его памяти: каштановые волосы с легкой волной, карие глаза с прозеленью, губы, которые он так и не поцеловал.
Он иногда спрашивал себя, кого любит, реальную Джемму или свои воспоминания о ней – и не находил ответа. Минута утром и три минуты вечером на мысли о ней: поводок и ошейник, которые Гилберт надел на себя, чтобы не спятить.
Драконы выбирают пару на всю жизнь. Он сделал свой выбор и не хотел его отменять.
Джемма так и не узнала о его чувствах. Со временем Гилберт сумел себя обуздать, спрятал воспоминания о горькой сладости первой любви и рухнул в ту жизнь, которую и положено вести взрослому дракону. Но потом, лениво выпроводив очередную певичку или актриску из своей постели, он вспоминал: летнее утро, Джемма оборачивается к нему, и в очертаниях ее профиля Гилберту видится мраморный ангел великого Сфоретти…
- Брак с драконьей долей это великий почет для человека, - сказал Уинфред. – Ваш отец оказал большую честь своему партнеру.
Гилберт пожал плечами. Меньше всего ему хотелось рассказывать о том, как однажды он улетел в горы и рухнул огненной глыбой в озеро – хотел утонуть, разбиться о камни, умереть, лишь бы не думать о том, что какой-то старик, которого драконы выделили за заслуги и наградили юной женой, кладет Джемму в постель. Джемму, которая никогда не принадлежала ему, Гилберту. Его Джемму.
Тогда он выплыл и, сидя на холодных камнях, дал себе обещание никого и никогда не любить. Юношеское, глупое, нелепое обещание – но жизнь помогла его исполнить. У Гилберта были женщины, были необременительные отношения и легкие романы, но того мучительного жгучего чувства, которое охватывало его при виде Джеммы, у него больше не появлялось.
Он действительно больше никого не любил.
- Когда же вы начнете отбор невест? – полюбопытствовал Уинфред. – Семейство Сомерсетов не должно угаснуть, вы же понимаете. Да и я хочу побывать на вашей свадьбе.
Гилберт снова пожал плечами.
- Я не собираюсь жениться, - ответил он. – По крайней мере, в ближайшее время. Слишком много работы.
Он не соврал и не слукавил, работы и правда было много. Еженедельный визит в клуб, который посещали восемь поколений Сомерсетов, был единственным развлечением Гилберта. На большее не хватало ни времени, ни желания.
Через четверть часа Гилберт вышел в просторный холл, слуга подал ему тонкий плащ, и, глядя на себя в старинное зеркало, которое делало всех, отражавшихся в нем, похожими на людей с античных полотен, Гилберт подумал: «Мне двадцать восемь лет, я владею одним из крупнейших состояний страны, я глава драконьей семьи, и моя жизнь бессмысленна и пуста». Человек в зеркале, высокий, темноволосый, с резкими чертами лица и бледно-голубыми глазами, казался незнакомцем. Гилберт понятия не имел, кто этот холеный тип в дорогой одежде.
- Фро Сомерсет, - администратор держал в руках серебряный поднос с бледно-желтым конвертом. – Вам телеграмма.
Гилберт кивнул, взял конверт и вышел на улицу. Некоторое время он стоял на ступеньках клуба, глядя, как по Малому проспекту ползут машины. Недавно прошел дождь, и неоновый свет рекламных вывесок растекался по асфальту. С огромной растяжки на здании концертного зала на противоположной стороне проспекта ослепительно улыбалась Сибилла Бувье, звездочка, которая стала настоящей звездой, выпрыгнув из кровати фро Сомерсета. Гилберт разорвал конверт, вынул хрупкий листок телеграммы и прочел:
«Здравствуй Гилберт буду проездом в Марнабере из Пинсбурга если хочешь можем повидаться Джемма».
Гилберт рассмеялся. Нет, это было совершенно невозможно! Он перечитал телеграмму, потом еще раз и еще.
Джемма в столице! Ему казалось, что он спит. Спит и видит удивительно реалистичный сон.
- Ха! – воскликнул Гилберт и нервным движением запустил руку в волосы. Джемма ехала из Пинсбурга, из этого вонючего захолустья, куда ее выбросил папаша Сомерсет, решивший щедро одарить своего партнера-человека!
Мраморный ангел Сфоретти раскрывал над ним крылья, наливался живым теплом, обретал душу и плоть.
В следующее мгновение Гилберт уже с грохотом и ревом взлетал в небо. Клерк-человек, который спешил домой из своей конторы, остановился, запрокинув голову и придерживая шляпу.
- Дракон! – зачарованно проговорил он. – Ну ничего ж себе!
***
– А кто это у нас тут такой грустный? А может, повеселим друг друга?
Вагон третьего класса был настоящим испытанием для нервов. Все сидячие места были заняты. Даже с полок для багажа свешивались чьи-то босые ноги, которые давно забыли о том, что такое мыло. По вагону бегали чумазые дети, ползли запахи жареной курицы, табака, дешевого пива и чего-то еще, не имевшего названия, настоящей бомбы для обоняния. Откуда-то летела почти мелодичная матерная ругань и звон гитары. На другом конце вагона шла вялая драка – видно, оттуда и пришел этот молодчик в расстегнутом пиджаке и кепке набок. Почесал о кого-то кулаки и решил продолжить веселье.
Джемма смотрела в окно, на бескрайние летние луга и малахитовые гребни леса, и думала, что ей все равно. Та грязь, которую она повидала в доме своего покойного мужа, ни в какое сравнение не шла с вагонной. Та грязь жила среди роскошных интерьеров, наборного паркета, потолочных фресок и позолоты, купалась в мраморных ваннах и одевалась в лучшие ткани. Когда Джемма вышла из особняка практически в чем была, с маленьким чемоданом, то почувствовала себя почти непорочной.
Все кончилось. Семь лет мучительного брака, в котором она была игрушкой Игоря Хольца, остались позади. Старший сын Хольца примчался из-за границы сражаться за наследство, вполне предсказуемо победил и очень удивился тому, что вдова его папаши не стала с ним воевать. У Джеммы был небольшой счет, который она аккуратно пополняла все эти годы, денег должно было хватить на полгода, а там будет видно.
Потом она узнала, что счет заблокирован наследником Хольца, и поняла, что у нее нет сил даже на то, чтоб заплакать.
Случайно оставшихся в кошельке купюр хватило на билет в столицу в вагоне третьего класса и телеграмму с вокзала. Вряд ли Гилберт обрадуется такому привету из прошлого, но вдруг? Когда-то они почти подружились – конечно, если дракон может подружиться с человеком. Джемма решила просто попытаться с ним встретиться, и не знала, что будет делать, если Гилберт откажется.
Жизнь, которую она вела в доме опекуна, была уравновешенной и спокойной. И в ней – вот ведь удивительно! – нашлось место тому чувству, которое Джемма старательно отгоняла от себя – просто потому, что оно не имело смысла. Они с Гилбертом могли переглядываться, могли разговаривать друг с другом о пустяках, но она никогда не открылась бы ему. Никогда не рассказала бы, как сердце пропускает удар, когда он входит в гостиную, как она делается неловкой и немой, когда сын ее опекуна рассказывает о своих занятиях живописью или верховой ездой, как ей мечтается, что однажды, в какой-нибудь другой, идеальной жизни, они смогут позволить себе не просто вежливые улыбки и редкие прикосновения.
