Я резко оборвала наши с ним встречи. Иногда я скучала по нему, но вспоминала его довольное лицо и начинала злиться по новой. Сейчас думаю, ревновала я? Или просто описанное им было так мне чуждо и потому показалось отвратительным? Или отвратительно это было из-за того, что я поняла, что мы с Диком больше не на равных. Что он теперь мужчина, а мужчины могут унизить и обидеть, прямо как мой отец. А потом стало не до Дика: приближалась свадьба Изольды с королем Франкии.
Поговаривали, что король стар, Изольду это совсем не радовало, но в нашей семье женщины не выбирали себе судьбу, так что оставалось только готовиться к свадьбе. За неделю до того, как король Франкии должен был высадиться в порту Альбиона, Изольда простудилась, слегла с жаром и сильным кашлем, а в день, когда жених ступил на берег Альбиона, скончалась. Карл прибыл как раз вовремя, чтобы поприсутствовать на погребении невесты. Изольду похоронили в свадебном платье. В тот день я впервые видела, как отец был расстроен. Все-таки, он любил ее, а может… просто расстроился, что потерян сильный маг в семье и хороший альянс с Франкией. Мать была безутешна… Может, тоже по причине гибели магии, а не дочери.
Карл действительно оказался возраста отца. Седой, высокий, худощавый, с суровым лицом. Отец уговаривал его остаться на несколько дней, но Карл уехал сразу после похорон Изольды.
Мое горе по сестре было огромно. У меня как будто резко ушла из-под ног твердая опора. Ведь на всем белом свете у меня было три близких человека: Изольда, няня и Дик. На следующий день после погребения вместе с няней я отнесла венок из белых цветов к саркофагу сестры. Мою голову и лицо покрывала черная густая фата. Таков был обычай – скрывать лицо всем девушкам семьи после смерти незамужней сестры. Таким образом подчеркивалась глубина их страданий: они отказывались видеть солнце и лица людей в течение месяца. Няня вела меня за руку, потому что за полупрозрачной тканью я практически не различала дороги.
Няня была вторым близким мне человеком после Изольды. Она была с нами с момента нашего появления на свет, всегда поддерживала и любила. К ней можно было прижаться, обнять, получить в ответ тепло и нежность. Мама нами не занималась, в воспитание не вмешивалась. Няне сильно доставалось за мое упрямство, еще поэтому я старалась вести себя смирно хоть иногда.
Изольда часто приходила ко мне ночью посекретничать, рассказывала мне всякие легенды и небылицы, которые так любила придумывать, в том числе, что наша няня – ведьма, но я в это не верила. Она просто увлекалась травами и снадобьями, рассказывала нам о свойствах растений, пока мы гуляли по саду. Няня была из благородной, но разорившейся семьи, одевалась сдержанно, но красиво. Она была тонкой, худощавой, с приятным мягким лицом и добрыми карими глазами. Я всегда думала, что она похожа на лань, а мы были ее оленятами. Она нас так и звала. Няня и была моей настоящей матерью – доброй, всепрощающей, любящей.
Когда мы спустились в склеп, я положила венок на сложенные руки статуи на надгробии сестры и тихо запела колыбельную, которую мы так любили слушать от нашей няни в детстве. Смерть сестры глубоко потрясла меня, казалось, что мир разрушился и теперь все будет как-то неправильно идти без нее. Изольда была веселой и доброй, я потеряла не только сестру, но и милого друга. Няня тоже плакала и крепко обнимала меня. Мы наконец-то смогли выразить нашу истинную скорбь и боль по потере Изольды, которые не могли показать на похоронах. Вдвоем. Вдали от равнодушного и холодного мира.
Мне казалось, нет беды, страшнее этой. А мои беды только начинались.
Сестра умерла, но отец не хотел терять альянса с Франкией, и меня предложили вместо Изольды с надеждой, что сила откроется и во мне по достижению восемнадцати лет. Официальной помолвки с Диком у нас не было, чем и воспользовался мой отец. Отец Дика, похоже, был согласен: по какой-то причине Альбиону был выгоден союз с Франкией.
Мне было пятнадцать. Всего лишь пятнадцать. И я была ребенком, которого, словно вещь, хотели перепродать получше. Конечно, мне это объяснялось тем, что я несу ответственность за жизнь своих подданных, судьбу страны, честь семьи, должна выполнить обещание сестры, потому что была с ней одной крови. Долг. И при этом моя судьба, моя жизнь, моя свобода не значили для родителей ничего.
Девушек обычно выдавали замуж с семнадцати лет, но отец уговорил советников найти какое-то исключающее это ограничение правило: в случае гибели невесты ее младшая сестра обязана была выполнить обещание, данное на помолвке.
Я была должна всем вокруг. Мое сопротивление, которое я проявила поначалу, отец сломил, велев высечь меня розгами. Били меня, не жалея: отец наблюдал, чтобы палач добросовестно исполнил наказание. Я кричала, плакала, а потом просто считала удары. После лекари быстро залечили мою кожу, чтобы до свадьбы от ударов не осталось и следа. Но память о боли и унижении осталась. Больше я не смела поднимать голос и выступать открыто. Но я не оставила надежды избежать брака.
Няня была единственным человеком, который поддерживал меня, подбадривал, позволял рыдать себе в подол. Я прибегала к ней в комнатку, чтобы поделиться отчаянием, переполнявшим душу. Под темной вуалью, без света и просвета надежды, я, казалось, выплакала все слезы, что были уготованы мне на всю жизнь.
- Мне страшно, няня. Этот король совсем старый, а я… - всхлипывая, жаловалась я.
- Возможно, твой будущий муж решит подождать, пока ты не будешь полностью готова, - но в голосе няни было столько сомнения, что я поняла: вряд ли.
- Зачем ты пытаешься обмануть меня, няня?
- Я пытаюсь приободрить тебя, - ладонь легла мне на голову, успокаивая.
- Думаешь, он будет добр ко мне? – подняла я взгляд на нее, откинув вуаль.
Няня слабо улыбнулась и вытерла мне мокрые от слез щеки.
- Я буду молить богов об этом.
Няня страдала не меньше меня, потеряв одну воспитанницу, боль другой она воспринимала острее. Я понимала, что без ее поддержки сломаюсь на чужбине.
И попросила отца только об одном: чтобы няня отправилась со мной к мужу. Но отец уже вошел в полное сопротивление и желание наказать меня любым способом.
- Нет, она останется здесь. А с тобой поедет леди Сандра.
- Я прошу только об этом, - я готова была ползать перед ним на коленях, вымаливая эту милость. Кто такая леди Сандра, я понятия не имела. Но отец лишь довольно улыбнулся:
- Я здесь не для того, чтобы исполнять твои капризы.
Ему доставляло удовольствие унижать меня. С самого моего рождения я чувствовала его неприязнь: мы были слишком похожи. Оба упрямые и волевые, мы как будто постоянно мерялись силой воли. Я проигрывала, потому что реальная власть была у отца. Наказания были всегда очень сильными и жестокими. На какое-то время я пряталась за равнодушием и смирением, но моя воля рано или поздно прорывалась наружу и вела к новому столкновению. К пятнадцати годам, когда стало понятно, что у меня нет ни одного признака появления магии, отец стал унижать меня и оскорблять постоянно. Он гордился моей сестрой, постоянно нас сравнивал, уничтожая мою самооценку. Я чувствовала себя ненужной, отверженной, бестолковой, но это лишь порождало новые волны сопротивления. Я как море, то откатывалась назад в чувство ничтожности, то с новым приливом силы и жажды проявить свой характер, нахлестывала на отца.
Иногда мне казалось, он специально провоцирует меня на очередную ссору, чтобы снова высечь, унизить словом при придворных или наказать какой-нибудь работой, не подходящей для леди.
Например, он мог отправить меня в коровник в праздничный день в красивом нарядном платье, которое мне очень нравилось. И заставить выгребать в нем коровий помет вместо того, чтобы веселиться на празднике. А потом приводил меня в зал и показывал, и все смеялись. Мама никогда не заступалась за меня. Она не смела перечить отцу, возможно, потому что он и ее бил. А еще она была довольно бесправной: посвятив себя целиком и полностью отцу, она терпела его многочисленных любовниц и то, что он при любой возможности издевался над младшей дочерью. Я так и не поняла толком, любила ли она нас с Изольдой.
