class="p1">Однако, сегодня я хотела попросить о другом. Обняв сосну и прижавшись к ней лбом, я вдохнула запах хвои и закрыла глаза: «Дорогая сосна! Что со мной не так? Где моя личная жизнь? Глубокий вдох… раз, два, три…эээ о чем это я. Ах да! Сосна! Пусть во мне прибавится чего-то, чего нет у других, хочу стать необыкновенной, чтобы все молодые люди, которые мне нравятся, видели во мне чудо, носили меня на руках… выдох…раз, два, три…. Чтобы считали меня особенной, не такой как все, и относились соответствующе… вдох…раз, два, три…»
— Алиса!
Я резко оторвалась от дерева и заморгала. Вот надо же, в такой момент кто-то застал, сейчас объясняй им, что я тут делаю в такой позе, и что мне надо от дерева. Сделав независимо-скучающее лицо, я повернулась. Но, странное дело, вокруг никого не было.
Я выглянула из-за кустов и огляделась — никого. Надо же, показалось, а так четко, прямо как наяву кто-то позвал. Еще раз оглядевшись, я снова прижалась лбом к сосне: «Сосна, прием, раз два, услышь меня… вдох выдох…. Раз два три…ооо, вот и ветерок в лоб подул… значит, ты слышишь меня, хочешь мне помочь…. Молодец, сосна, направь меня на путь истинный, мне так этого не хватает». Я наслаждалась моментом, вдыхая приятный сосновый запах, прижимаясь лбом к теплому шершавому дереву, солнышко пригревало, и, казалось, вот-вот наступит просветление. «Алиса, не бойся меня!» — на этот раз слова четко прозвучали у меня в голове. «Что за чертовщина!» успела подумать я, отскакивая, как ошпаренная от дерева. Вокруг опять никого, все по-прежнему, только усилился сосновый запах. С подозрением покосившись на сосну, я задала вслух самый идиотский вопрос в своей жизни:
— Сосна, это ты со мной говоришь??
Тишина. С опаской приблизившись к дереву, я осторожно прикоснулась лбом к стволу.
Дуновение ветра в мой лоб усилилось, и я услышала отчетливое: «Да». Не дав мне опомнится, голос продолжал: «Алиса, сейчас не время. Приходи сюда в полночь. Приходи не одна. Я буду ждать».
— Сосна? Сосна?? Что все это значит??
«Приходи», прозвучало уже гораздо тише, и холодок между моим лбом и деревом пропал. В прострации я отошла от сосны и присела на лавку. Так, главное не нервничать. Наверное, пиво было очень крепким. Пиво было единственно верным объяснением этого короткого диалога с сосной. Я достала из сумки сотовый, чтоб позвонить Машке, и ошарашено уставилась на дисплей. Часы показывали, что времени уже восемь, хотя, когда я пришла на это место, было максимум пять. Так же ошарашено я посмотрела по сторонам и поняла, что наступал вечер. Как так незаметно пролетело три часа, и солнце уже начало садиться? Я снова неодобрительно посмотрела на сосну и с тяжелым сердцем поплелась домой.
В белоснежном, будто сотканном из облаков зале было непривычно многолюдно. В изящных золотистых креслах сидели высокие гости, а ангелоподобные девушки, не касаясь пола, порхали рядом, подливая в бокалы напиток цвета ртути и расставляя на столик в центре хитрые закуски.
— Ммм, урожай седьмого века, ооочень неплохо, — пригубив из бокала, довольно протянула рыжеволосая женщина с небольшой бриллиантовой тиарой на голове. Она посмотрела на хозяйку встречи. — Сколько еще бутылочек коллекционного жемчужного вина Грэат припрятал в своих кладовых, Лиора?
— Пфф, Шиаза, в кладовых, скажешь тоже, — Лиора, ослепительно красивая блондинка с глазами цвета стали, недовольно поморщилась. — Старый хрыч окопался со всеми винными запасами, сами знаете где, и предается самобичеванию. Дома не появляется, на связь не выходит. Ждет, когда наши детишки одумаются.
— Кстати о наших детишках! — Подал голос крупный мужчина с хищными чертами лица. Снежно белые волосы, светло-голубые глаза, абсолютно черный камзол с серебряной вышивкой — образчик брутальной мужской красоты. Он сидел напротив Лиоры и лениво потягивал жемчужное вино. — Грядет очередной Путь Истины. Грэат в который раз надеется на чудо, но я не верю, что из этой его затеи что-то выйдет. Сделаем ставки?
— Да какие ставки, Верф! — внезапно, басом рявкнула еще одна участница встречи, облаченная в голубое платье до пят. Ее бирюзовые волосы взметнулись, как щупальца, во все стороны. — Нам надо серьезно поговорить о методах воспитания, а тебе лишь бы веселиться!
— Тише, тише, Тициана, — Верф, не отпуская бокала, поднял перед собой руки в примиряющем жесте, — не надо так сверкать на меня своими фиолетовыми глазами. Вон, сверкай лучше на Грона, вообще-то, это его отпрыски начали этот конфликт. Я просто пытаюсь разрядить атмосферу!
Все посмотрели на хмурого мужчину в кольчуге с окладистой русой бородой и густыми усами. Он был невысок, но разворотом плеч не уступал Верфу, а его огромные руки, сжимающиеся в кулаки размером с дыню, выдавали высокую степень напряжения. Оглядев исподлобья присутствующих, Грон, а это был он, нервно спросил:
— У вас тут спиритус наливают? А то мне эти ваши вина не по настроению будут.
Лиора взмахнула рукой, и через две секунды ангелоподобная девушка с поклоном поднесла ему в платиновом кубке бесцветный напиток. Боги немного помолчали.
— Я знаю, что мои дети были неправы, — произнес, наконец, бородач, сделав большой глоток из кубка. — Ну, жадноваты они, все в меня, но ведь самые младшенькие они, глупые еще. Ваши-то тоже не лучше! Нет чтобы втолковать им, мол нельзя так, не по-братски будет, а они еще и сами бучу затеяли.
— Ну да, ну да, — хохотнул Верф, подцепив с закусочного столика тарталетку с жареным трилобитом под сыром. — Я не хочу никого обидеть, но бучу подняли, в первую очередь, на моих детей!
— И на моих тоже! — Шиаза так сильно взмахнула рукой с бокалом, что плеснула божественный напиток на пол.
Белокурая красотка закатила глаза.
— Я все прекрасно помню, Верф. Мне до сих пор стыдно за их поступок! Грэату тоже. Он строгий отец, хоть и любит своих детей без меры. И, как ты знаешь, он сполна всех наказал.
— Ключевое слово здесь «всех», — Тициана уже успокоилась и сидела, подперев подбородок рукой, задумчиво глядя на друзей. — Моих в это все вообще втянули без их ведома. Давайте не будем опять спорить. Дети на то и дети, чтобы совершать ошибки и учиться на них. Но мне кажется, Грэат перемудрил с наказанием.
— Не тебе одной, — фыркнула Шиаза, — что-то цветы нашей жизни не торопятся признавать