Могущество - Анна Карвен

И вот я снова здесь, среди змей.

Но на этот раз я совершенно бессилен.

Твою мать!

Неужели боги сыграли со мной злую шутку?

— Бесполезно, — бормочу я, оправляясь от удара Тайдена. Мое зрение затуманивается, и я горько проклинаю таинственную фигуру, которая посещает меня во сне.

Пустые обещания.

Ублюдок.

И когда сознание угасает и меня окутывает мрак, я благодарю бесполезных богов за то, что Амали никогда не придется узнать об этой стороне моего существования.

Ты нужна мне, моя милая тигландер…

Последнее, что я помню, прежде чем погрузиться в глубокую пучину забвения, — это ужасное чувство тоски, настолько сильное, что оно полностью поглощает меня.

Я вернусь к ней.

И сделаю это, даже если мне придется отказаться от своей свободы.

Я бы отдал свою гребаную душу, чтобы вернуть свои руки прямо сейчас… чтобы вернуть свои силы… чтобы этот проклятый яд исчез из моего тела.

Ты слышишь это, старик? Я здесь. Приди и забери меня. Я сделаю все, что ты попросишь, до тех пор пока ты даруешь мне силу.

И до тех пор пока я буду рядом с ней.

Амали

Мы плывем три дня и три ночи по невероятно голубым морям и ясным звездным ночам, всегда держа в пределах видимости землю.

Все это время я тоскую по Кайму.

Я скучаю по его силе, по его мрачным задумчивым взглядам, по его всепоглощающему собственничеству.

Я скучаю по ощущению его ловких рук на моей обнаженной коже. Теплые или ледяные, мне все равно.

Я скучаю по чувству полной безопасности, пока он рядом со мной.

Но все это несущественно по сравнению с моим страхом за него. Страх проникает глубоко в мою душу и опустошает меня изнутри.

Где ты, Кайм? Ты в безопасности?

Он самое сильное, самое опасное существо, которое я когда-либо знала, но он всего лишь одинокий мужчина, и у него много врагов.

Но что я могу сделать? Я могу только следовать его приказам и отправиться на север. Могу только продолжать идти, надеясь, что он каким-то образом преодолеет темные силы, настроенные против него.

В конце концов, он сам по себе является темной силой.

Много раз ловлю себя на том, что закрываю глаза и произношу безмолвную молитву Селиз, богине, которая избегала меня.

Энак отдает приказы и учит меня парусному искусству иншади, заставляя работать все усерднее и прилежней, когда его тело начинает подводить его. Он дает мне строгие инструкции о том, как починить сломанный грот. Показывает мне, как читать ветер и убирать паруса. Объясняет про узлы и как их завязывать. Учит меня, как слушать ветер и управлять кораблем с помощью штурвала.

Он показывает мне, как ориентироваться по карте сверкающего ночного неба.

Мы идем вдоль берега, пока густые зеленые джунгли не сменяются широкими плоскими равнинами, покрытыми серым гравием цвета кости. На этих равнинах не растет ни единой травинки. Единственными признаками жизни являются корявые деревья, цепляющиеся за берега широких, извилистых рек, которые разливают свою кристально чистую воду в голубые отмели океана.

Чем дальше мы продвигаемся, тем слабее становится Энак. Его походка начинает замедляться. Дрожь в его руках так сильна, что он больше не может держать веревку, чашку или даже простую ложку.

По вечерам я готовлю для него и кормлю.

И хотя Энак большой, стойкий мужчина, который старается этого не показывать, он явно страдает от боли.

Последние три дня меня разрывало на части.

Инструкции Кайма ясны, и я понимаю причины, стоящие за ними, но это было уже слишком.

Кайм безжалостен. Жизнь сделала его похожим на холодное стальное лезвие.

Но я не такая.

Многое поставлено на карту, но мне это совсем не нравится.

На четвертое утро я нахожу Энака, стоящего на носу корабля и смотрящего на спокойную, блестящую воду. Ветер дует нам в спину, принося с гор намек на зиму.

— Недолго осталось, — грохочет он. Его руки сложены за спиной. Он крепко сжимает запястье, пытаясь унять дрожь. — Еще день и ночь, и мы будем в пределах видимости мыса. — Он стоит спиной, но каким-то образом чувствует мое присутствие еще до того, как я оказываюсь на полпути. Странный холодок пробегает по мне. Иногда, очень редко, интуиция целителя-полуиншади дает мне ощущение потусторонности.

Немного похоже на Кайма, только чуждость Кайма в тысячу раз сильнее.

Боги, я скучаю по нему. И ничего не могу сделать, чтобы спасти его, и это заставляет меня чувствовать себя такой чертовски беспомощной.

Я просто должна доверять ему.

Когда подхожу к Энаку, «Неккури» ударяется о большую волну, обдавая нас брызгами холодной соленой воды. Удар заставляет Энака потерять равновесие. Когда он падает вперед, я хватаю его за руку и тяну назад, дико кренясь по скользкой деревянной палубе, чтобы спасти его от падения за борт.

Мы оба с глухим стуком приземляемся на задницы. Корабль раскачивается вверх и вниз. Энак тяжело дышит.

Он яростно ругается на иншади. Я вытираю морскую воду с глаз и изучаю здоровяка.

Его гордые черты лица стали изможденными и осунувшимися.

У него темные круги под глазами.

Великолепные вьющиеся волосы спутаны, сбитые и тусклые.

Его жизненные силы иссякли.

Странные отметины на его лице — его энкари — выцвели из темно-красного до тускло-серого.

Впервые с тех пор, как мы покинули Побережье Костей, он выглядит совершенно побежденным.

Я больше не могу этого делать.

Этот человек помог мне без жалоб и горечи. Я не могу позволить ему больше страдать, каким бы логичным это ни было.

У Кайма свои методы.

У меня свои.

— М-мои ноги отнялись, — хрипло говорит он.

— Тогда я затащу тебя внутрь. — Я вскакиваю на ноги и встаю позади него. Подхватываю его руками под мышки и начинаю тянуть, кряхтя от напряжения. Он крупный мужчина и тяжелый. — Давай, Энак. Мне нужно, чтобы ты использовал все силы, которые у тебя остались. Помоги мне.

— Я постараюсь. — Он корчится на палубе, и каким-то образом, с помощью моего рывка и его толчков, нам удается затащить его внутрь. — Я чувствую себя умирающим болотным угрем, — ворчит он, когда я тащу его мимо дверного проема. Ветер помогает захлопнуть за нами дверь.

— Это ненадолго, — успокаиваю я его. — Скажи мне, где я могу найти следующее: лепесток ледяного цветка, кристаллы из рога мармока и молоко паука черной вдовы.

Энак издает недоверчивый смешок. — Ты просишь у меня три самые редкие и