Спасена от отца и его кроваво-красных глаз.
Миссис Говард прошла к Ирен, ее темные волосы были идеально собраны в пучок, придавая ей строгий вид. Она катила по улице голубую коляску, и ее маленький сын, видимо, отдыхал в ней. Она гуляла с малышом, только когда он спал.
— Здравствуй, милая, — миссис Говард странно посмотрела на нее, потом взглянула на церковь. — Разве ты не должна быть внутри?
Да. Она не собиралась признаваться, что убежала из церкви так, словно за ней гнался дьявол.
Она сжала бледно-желтое платье, в которое ее нарядила с утра мама. Оно ужасно смотрелось на ней, и Ирен ненавидела свое отражение в зеркале. От этого цвета она казалась болезненной, тело словно окутывала желтая дымка. Оно свисало с ее худого тела, потому что мама хотела, чтобы она всегда была ребенком. Юбка была широкой вокруг ее худых бедер, а верхняя часть в форме сердца отставала от тела, если она резко двигалась.
— Мне нехорошо, — прошептала она, стараясь не смотреть в глаза женщины. А потом она увидела мужа миссис Говард за ней, его пустые глаза пытались увидеть их сына.
— О, бедняжка. Я слышала, что тебе нездоровится, — она похлопала Ирен по плечу. — Беги домой. Я вернусь и скажу твоей матери, что случилось.
— Спасибо, — шепнула она и убежала.
Их дом был недалеко от церкви. Ее отец заявлял, что хороший пастор не отходил от стада. Дом был странным, простым и белым, с большим крыльцом вокруг него.
Она ненавидела его. Здание было как тюрьма, полное душ всех пасторов, что были до него. Тех, кого не пустили в Рай, но и не забрали в Ад. Они шептали слова, полные ненависти, ей на уши. Говорили, что она — ведьма, которой нельзя было жить на святой земле.
Она всхлипнула, взбежала на крыльцо и хлопнула ладонью по двери. Не было времени вежливо стучать. Она пыталась закричать, прося о помощи, но задыхалась. Голоса душ, следующих за ней, мешали думать. Она не слышала ничего, кроме них, и она хотела быть подальше от них.
— Помогите, — просила она, открывая дверь. — Прошу.
Ленты платья были завязаны слишком туго. Она развязала их, и платье раскрылось сзади. Прохладный воздух задевал ее спину. Холод побежал по телу, и она знала, что это было не от воздуха. Призрак проводил пальцем по ее спине, напоминая ей, что она принадлежала им.
И они могли ее трогать. Говорить с ней. Объяснять ей, что они сделали, чтобы облегчить свое бремя.
Она прошла в свою спальню, упала на колени перед трехфутовым крестом на стене. Она сжала ладони и прижала их ко лбу.
— Прошу, — прошептала она. — Я не знаю, слушает ли кто-то. Я могу лишь просить услышать меня. Отправь мне помощь. Отправь знак.
Ответом была тишина. Она, задыхаясь, подняла голову и увидела, как кровь течет по деревянному кресту.
Холодные пальцы коснулись ее плеча.
— Бог не слушает, Ирен. Тебе нужен только я.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Букер выдохнул кольцо дыма, смотрел, как оно поднималось в ночи и медленно таяло. Это подходило, ведь он лежал на надгробии. Дым выглядел как призрак в вечернем воздухе.
Он сунул руку за голову, провел ладонью по убранным назад темным волосам. Бритые бока щекотали ладонь, а гель с волос остался на пальцах. На нем была расстегнутая рубашка, и прохладный воздух задевал мышцы груди. Конечно, если бы его увидели, заметили бы не мышцы или тело.
Увидели бы только татуировки.
Сотни татуировок, так много, что чистой кожи, кроме лица, почти не было. Каждая была со своим значением, о своем миге боли.
Он мог рассказывать истории о каждой татуировке, кроме тех, что были у сердца. Те были его личной ожившей историей.
Буке выдохнул еще кольцо дыма, ощутил, как пошевелилась одна из татуировок. Змея на шее, которую он вытатуировал сам, чтобы скрыть цепи под ней, двигалась по его коже. Он ощущал, как она двигалась, словно настоящая змея обвивала его.
Это была настоящая змея. Силы Букера, способности, позволяющие ему быть в труппе цирка, были связаны с его татуировками. Хотя он мало выступал в последнее время.
Он не хотел выступать. После того, как они ушли из старого цирка, где он ощущал себя как обезьяна в клетке, он не знал, что думать о новом доме.
Змея отделилась от его кожи, обрела форму и поползла, зависла над ним, готовая ударить.
— Хватит, — буркнул он, выдувая дым в нее. — Назад.
Хоть змея не хотела, она зашипела и опустилась на его кожу.
Стоило им получить немного свободы, его татуировки хотели бунтовать. Они пытались уползти от него, пропасть навеки. Но они не были настоящими существами, созданными Богом. Они были ожившим воображением, созданным уверенной рукой и чернилами, что дарило дыхание такому, как они.
Букер потерял несколько. Они отделились от него и сбежали, наделав шуму.
Качая головой, он опустил сигарету и затушил ее ладонью об надгробие. Жар и едкий запах горящей кожи привели его в чувство.
Вскоре ему придется вернуться в цирк, в место, что стало им домом. Кто бы мог подумать, что изгои окажутся в старом доме-плантации? Такой дом должен был принимать дам и мистеров из старого мира, тех, на которых работали рабы.
А теперь? Там было шоу фриков. Настоящее.
Букер свесил ноги с надгробия и застегнул рубашку. Даже его близкие друзья, которых он почти считал семьей, не могли видеть его татуировки. По крайней мере, все.
Они знали слишком много. Он потер ладонью сердце, особенные татуировки. Те, на которые он старался не смотреть.
Он застегнул последнюю пуговицу, коснулся пальцем запястий. Цепи сегодня были тяжелыми, сильнее обычного. Порой это означало грядущие перемены. И обычно ему не нравилось то, что случится. А в другие времена они напоминали, что его душа была давно обречена.
— Эй, Букер? — послышался голос над полями, покрытыми росой. — Ты там?
Он отклонился на надгробие и похлопал по имени на нем. Пинкертон.
— Спасибо за компанию, старый друг. Похоже, идут еще люди.
Мальчик раздвинул ветви ивы и вышел на поле. Он шел от реки, но Букер не был удивлен. Даниэль вырос в воде, он был во многом как рыба. Мальцу нужно было пребывать в воде хоть какое-то время, ведь у него были жабры.
Пора было перестать звать его мальцом. Даниэлю было уже двадцать лет. Букер убил пятерых такого возраста. Он знал, что в двадцать многие юноши уже были мужчинами.
Но он был с ними, когда они нашли Даниэля. Когда они забрали его тельце с берега реки, коснулись жабр, просящих кислорода. Букер опустил его под воду. Другие думали, что он избавляет ребенка от страданий. Но он спас жизнь Даниэля.
