— Все хорошо, — я протянула руку, надеясь, что успокаивала этим. — Я не такая страшная. Я просто хотела посмотреть на твой сон вблизи. Он очень красивый. Это все в твоей голове, или это основано на чем-то настоящем?
Ребенок склонил голову в другую сторону, посмотрел одним желтым глазом внимательно на меня, прикрыв другой. Этот взгляд беспокоил, но мне не нужно было бояться такого юного сновидца, да?
— Можешь мне кое-что сказать? — я махнула на серебряные деревья за собой. — Что тут случилось? Эта часть сна не кажется здоровой, и я…
Ребенок закричал.
Так внезапно его рот раскрылся, и высокий вой сотряс мои чувства, испугав меня так сильно, что я чуть не выпрыгнула из защитного круга. Я сжала посох обеими руками, подняла и держала его между собой и ребенком, но золотые глаза смотрели не на меня.
Они смотрели за меня. На серебряный лес.
Я повернулась. Едва я отвела взгляд от ребенка, вопль умолк. Я оглянулась, ребенок пропал, словно свечу задули. Я повернулась к серебряному лесу, искала причину такой реакции маленького сновидца.
Я что-то ощущала. Что-то бурлило, пульсировало. Будто музыка, но не совсем. Ритм в воздухе, дрожь… гнева. И кровожадности. Нет, это было слишком смертным, физическим для этого ощущения.
Это была жажда души.
Я охнула и попыталась отпрянуть в Инопутье. Я сделала шаг, но этого не хватило. Почему? Я ушла не так глубоко в сон, да? Я оглянулась, искала туманную реальность, которую я покинула. Но лес сомкнулся вокруг меня, поглотил меня.
Что-то двигалось в тенях за пострадавшими серебряными деревьями. Что-то голодное…
Семь богов! Я должна была знать. Я знала. О, чем я думала, ослушавшись правил хождения по снам? Когда матушка Улла вернется, когда найдет мою засохшую оболочку на поляне, окруженную сломанными рунами, она фыркнет и скажет:
— Ты получила по заслугам, да, девица?
Земля двигалась под моими ногами. Серебряные деревья дрожали, жидкость капала с них и собиралась сияющими прудами, от которых поднимался пар. Я в отчаянии потянулась сознанием, пыталась найти свое тело. Если я смогу вернуться в укрытие своего разума, тогда я…
Рев прогремел среди деревьев, сбил часть, открывая их корни, словно ладони великанов с множеством пальцев. Я закричала и попыталась отпрянуть, но это только привело меня ближе к тому реву. Я не могла отступить. Не могла убежать.
Я подняла посох ведьмы. Это было лишь видение посоха, лежащего на моих коленях, но в мире сна посох был довольно реален. Я видела, как что-то двигалось в лесу между упавших деревьев — горбатая фигура на длинных конечностях, вдвое выше меня. Я заметила острые шипы, волочащиеся руки, раскрытую пасть, но все было неясным, скрытым серебряными ветками.
Я расправила плечи, уперлась ногами и подняла посох обеими руками. С криком без слов я опустила его с силой, вонзила в землю. Сначала я боялась, что жидкое серебро затмит все, что я пыталась написать. Но — нет. Земля на миг была достаточно твердой, значит… значит…
Я нарисовала одну сильную руну. Гвейир — щит.
Холод порвал воздух вокруг меня. Я ощущала его, но он меня не задел. Он сотрясал руну, двигался вокруг меня, словно пенная волна вокруг носа лодки. Руна мерцала. Я боялась, что руна не выдержит, и я упаду от залпа. Стиснув зубы, я вонзила посох глубже в почву сна, просила руну гвейир выстоять.
А потом голос, низкий, как полночь, мягкий, как урчание кота, шепнул мне на ухо:
— Кто ты?
* * *
Я проснулась.
Лежа на спине под раскидистыми ветвями осиновой рощи, я смотрела на участки голубого неба между зеленым кружевом. Несколько мгновений я могла лишь лежать, пытаясь вспомнить, как дышать.
А потом, охнув, я села. Я все еще сжимала посох, костяшки выпирали, побелели. Мои глаза обманывали меня, говорили, что я видела черный дым, поднимающийся от кончика посоха, но это пропало, когда я поморгала. Я тряхнула головой, скривилась и осторожно ощупала макушку. Я рухнула на спину, и на затылке уже появилась шишка.
Тихо ругаясь, я оглядела круг рун. Он был сломан в трех местах. Словно… огромные когти порвали землю, рассекли символы. Магия не выдержала.
Я должна была умереть. Почему я не была мертва?
Я застонала и потерла щеку рукой. Что я видела в лесу сна? Много разных хищных и паразитирующих монстров жили в разумах и душах. Но я не слышала о чем-то таком. О чем-то таком кошмарном и сильном. И голодном.
— Ты все знаешь, — буркнула я. Я быстро вскочила на ноги, стряхнула землю и листья с юбок. — Ты знаешь, что нельзя врываться в чужой сон вот так! Если бы тебя проглотили, ты получила бы по заслугам.
Но… меня не проглотили.
Сердце колотилось, голова болела, и тьма вспыхивала по краям, когда я моргала, но уголки рта приподнялись в улыбке. Я выжила. Я вошла в тот странный лес и выжила. Видимо, с силой своей магии. Руна гвейир сработала.
Или нет? Я нахмурилась, оглядела круг рун и деревья за ним. Обычные деревья, насколько они могли быть обычными в Шепчущем лесу. Рыжая белка прыгала по веткам сверху, и птицы пели вне поля зрения. Все ощущалось нормальным. Почти.
Мне показалось, или воздух был странно напряженным?
— Фэррин! Фэррин Боддарт, тащи сюда свой зад, ленивая девица!
Я вздрогнула и повернулась, глаза расширились.
— Семь богов! — охнула я.
Матушка Улла. Она вернулась. Уже. Гадкая Венда! Видимо, ребенок появился на свет быстрее обычного. И южная грядка все еще была в сорняках!
Ругаясь именами всех богов, я взяла посох и побежала прочь из рощи осин. Я забыла на миг о серебряном лесе и тенях, почти замеченных среди сломанных веток. Я даже забыла о тихом опасном голосе, который шептал на грани моего сознания.
Матушка Улла была насущной проблемой.
2
Фэррин
Старая ведьма стояла в дверях дома, когда я вышла из леса и ворвалась во двор. Я не стала замирать и открывать калитку со стороны кухни, а перепрыгнула через ограду и быстро пошла по узкой тропе между грядок, босые ноги стучали по вытоптанной земле, посох был поднят, чтобы он не волочился и не замедлял меня.
— Вы так рано вернулись! — крикнула я, приближаясь к дому и ждущей госпоже. — У Венды были легкие роды? — я попыталась невинно улыбнуться старой ведьме. Судя по ее лицо, получилось не убедительно.
Матушка Улла стучала пальцами по дверной раме. Вряд ли было время даже в ее юности, когда она была милой. В ее жизни не было места мелочным переживаниям из-за красоты. Время и опыт превратили ее лицо в морщинистую коричневую маску, твердую, как скорлупа грецкого ореха, с бровями, которые будто жили отдельно, и носом, который мог служить еще и открывалкой для бутылок. Ребенком я всегда представляла ведьм в черных длинных плащах и высоких шляпах, но матушка Улла быстро прогнала эти фантазии. Ведьмы носили все те вещи, которыми жители их округа платили им за услуги. Если те вещи плохо сидели, ведьма умела разобрать их по швам и внести нужные правки. Результатом, в случае матушки Уллы, была накидка из лоскутов разных оттенков коричневого и бежевого цвета с зелеными вставками. Накидку так часто латали и перешивали, что изначальное одеяние давно пропало из виду. Ее ступки были босыми. Ведьмы округа не носили обувь.
Она скривила тонкие губы, показывая три зуба, еще оставшиеся у нее. Зубы были неожиданно белыми и крепкими, как древние монолиты гордой далекой эпохи в ее красных деснах. Улла гордилась ими и показывала их при любой возможности, в улыбке или гримасе. Сейчас была гримаса.
— Ленивая девка, — прорычала она, когда я остановилась перед ней. — Рано вернулась, говорит она! Будто я не помогала бедной Венде двадцать четыре часа, чуть не стерев свои бедные ладони до костей.
Я моргнула. Сутки? Нет, это была ошибка. Прошло не больше двух часов с тех пор, как я нарисовала круг рун и вошла в мир сна. Верно? Я ушла не так глубоко, и когда я проснулась… когда проснулась…
Мог ли мир прыгнуть на сутки, бросив меня в реальность на день дальше, чем я ушла?
