Пейдж лучезарно улыбнулась ей, явно купившись на крашеные ногти.
— Ладно, Риган, хочешь Жевательную резинку, Дерзкий Сапфир или Поцелуи в воскресенье?
— Какого цвета Поцелуи в воскресенье?
Я рассмеялась. Тайлер подняла красный.
— Я возьму Жевательную Резинку.
— Думаешь, это пахнет жвачкой? — Пейдж сморщила нос и посмотрела между нами. — Моя мама всегда давала мне жвачку, до… до…
— Я тоже всё время жевала жвачку! — Хейли оборвала Пейдж, прежде чем настроение маленькой девочки нырнуло в глубокую печаль. Бедняжка. — А теперь я жажду этого.
— Мы будем держать ухо востро, Пейдж, — пообещала я.
Честно говоря, жвачка звучала потрясающе. Жевать что-то только для того, чтобы жевать — это не имело никакой реальной цели или длительного эффекта… но казалась потрясающим.
— Может быть, они даже есть в этом магазине. Посмотрим позже.
Пейдж усмехнулась.
— Мне нравится, что вы остаётесь с нами.
Она посмотрела на всех нас, даже на Тайлер, и была достаточно искренна, чтобы немного разбить мне сердце. Для братьев она была целым миром, и мы все это видели, но, наверное, было тяжело без других девушек рядом.
— Я как-то спрашивала Хендрикса, но он сказал, что это не вопрос жизни и смерти. Скажет ли он то же самое тебе, Риган? — милый голосок Пейдж звучал так искренне и озабоченно, что мы все расплылись в улыбках.
— Если он так скажет, она просто помирится с ним. Не волнуйся, детка, — пообещала Хейли.
Моё лицо снова стало пунцовым, и я решила, что проигнорирую это и начну красить пальцы ног.
— Запрыгивай, Пейдж, мы можем быть близнецами с Жевательной резинкой.
Тайлер и Хейли посмотрели друг на друга, а потом Тайлер, наконец, не сказала:
— Я беру Поцелуи в воскресенье, и если только ты не хочешь подраться со мной из-за него, тебе придётся подождать своей очереди.
Хейли рассмеялась.
— Я умею обращаться с Сапфиром… что? Я отлично справляюсь с синим.
Тайлер перебросила флакончик Хейли, мы расселились, как могли, и сняли ботинки и носки. Хейли достала щипчики для ногтей, которые предусмотрительно взяла в самом первом «Уолгрине», который мы пытались ограбить, и мы передали их по кругу. А потом принялись за работу.
Сильный запах лака заполнил комнату, и моё холодное, циничное сердце немного растаяло. Это было потрясающе. Я чувствовала себя избалованной девочкой, я чувствовала… женственность. И после нескольких дней убийств, после которых я была покрыта слизью, и мне пришлось мыться прямо в одежде в крошечном грязном ручье, ощущение женственности было не чем иным, как чудом.
Я тщательно накрасила ногти на ножках Пейдж, и она наблюдала за мной, полностью очарованная процессом.
— Твоя мама красила тебе ногти… раньше? — осторожно спросила я.
— Думаю, да, — тихо ответила Пейдж. — Может быть, один раз. Я не могу вспомнить всё. Но мне кажется, я помню, как она это делала.
— Забавно, правда? — я улыбнулась ей. — До зомби мы с Хейли красили ногти перед свиданиями.
— Раньше я делала маникюр каждую неделю, — вздохнула Тайлер.
— Каждую неделю? — недоверчиво повторила Пейдж. — Ух, ты.
Я попыталась подавить улыбку, потому что это было отчасти забавным в очень удручающем смысле.
— О да, — согласилась Тайлер. — И раньше я платила людям, чтобы они делали это за меня. Это было… божественно.
— А чем ты им платила?
Пейдж всё ещё была очарована прежней жизнью Тайлер.
Мне было достаточно трудно понять мир, в котором мы жили, но что было говорить о Пейдж или других детях? Каково это вырасти без понятия о деньгах и роскоши? Я вдруг ощутила всепоглощающее изнеможение. Оно засело глубоко в костях и заставляло всё моё тело сгибаться под тяжестью, которую я не могла объяснить.
Я должна была это изменить. Каким-то образом я должна была стать частью решения, а не просто выживать. Должен же быть способ искоренить эту болезнь и вернуть мир к нормальной жизни.
Или я просто жила в разочаровывающем отрицании?
Фу, наверное, так.
— Я платила им деньгами, сладкая, — рассмеялась Тайлер.
— Это странно, не правда ли? — задумчиво заметила Хейли. — Странно, что деньги для нас ничего не значат. Вы думаете, так происходит во всём мире?
Мы молчали. Трудно было сказать. Мы потеряли связь с остальным миром ещё до того, как покинули дом вместе с Хейли.
— Я бы предпочла, чтобы у нас больше не было денег, — наконец вздохнула Тайлер.
— Почему? — спросила Хейли с недоверчивым смешком.
Мне тоже стало интересно. Я хочу сказать, это казалось немного странным, что человек предпочитает жить, торгуя и грабя на пути к выживанию. Но опять же, Тайлер была немного странной.
— Потому что на купюрах будет лицо моего отца, если он добьётся своего, а я бы предпочла не иметь с этим дела. Как видеть его всякий раз, когда иду что-то покупать.
— Ты же не веришь всерьёз, что твой отец сможет снова объединить страну, Тайлер?
Мне нужно было, чтобы она сказала «нет». Мне очень, очень нужно было, чтобы она сказала, что не верит в это, что она просто шутит или что-то в этом роде.
— А даже если бы и смог, неужели ты думаешь, что нас можно вернуть к нормальной жизни?
— Ты когда-нибудь видела такое поселение, как у моего отца? Ты видела людей, которые так живут или так работают? Я имею в виду, кроме этой семьи прямо здесь, ты видела подобное где-нибудь ещё в том, что осталось от этой страны?
В кои-то веки она не была ни высокомерной, ни самоуверенной. Она была искренна, спрашивая наше честное мнение, но у меня было чувство, что она уже знала наш ответ.
— Нет, — ответила я, поскольку Хейли не видела «Колонию» в действии. — Честно говоря, это было впервые. Но что это значит? Твой отец нашёл альтернативу хладнокровному убийству друг друга. Это не значит, что он может создать цивилизованное общество из обломков, в которые мы превратились.
— Те люди, что помогли нам на прошлой неделе, те, у кого были хорошие машины и оружие. Ты помнишь, куда они направлялись?
Её сладкий южный акцент делал звуки её откровения приятными, но слова были полной противоположностью.
— Арканзас, — тупо повторила я.
— Слухи распространяются, Риган. Вероятно, быстрее, чем мы с тобой понимаем. У моего отца была целая философия надежды — того, чего люди действительно хотели в это отсталое время. И она у него есть. Теперь он берёт за это цену — верность, слепую преданность и свободную волю. Но посмотри на этот город. И сравни это с тем, как мы живём — а мы одни из счастливчиков. Только представь себе, от чего люди в худшем положении, чем мы, готовы отказаться ради хорошего ночного сна и трёхразового полноценного питания.
Она была права. Я видела, как женщины в поселении Гэри отказывались от своей свободы и многого другого — просто ради защиты, комфорта и безопасности. Колония могла предложить гораздо больше. И, возможно, для многих это было не так уж плохо.
Но это было чертовски неправильно для меня.
— Но связи нет, — заспорила я просто ради спора, потому что мне нужно было чувствовать себя лучше. — Как могут распространяться слухи, если в наши дни не распространяется ничего, кроме инфекции?
— Всадники, — просто ответила она. — Мой отец посылал разведчиков с тех пор, как впервые установил мир. Они достигли стольких поселений, сколько смогли, рассказывая историю о городе без Пожирателей, где всегда есть еда и чистая вода. Туда всегда был постоянный приток людей, но в последнее время он усилился. И он будет только расти. Я знаю это, я знаю, что мой отец прав. Я видела это. Всё, что нужно людям — это безопасность. Им нужна вера в то время, когда не во что верить, и надежда, когда всё остальное кажется безнадёжным. Они легко отдадут свою преданность делу, которое они не до конца понимают, и свою свободную волю человеку с приятной улыбкой — и всё это во имя безопасности.
— Я знаю, почему мы ушли, почему мы должны были уйти, — подчеркнула я. — Но почему вы с Миллером сбежали? При других обстоятельствах, если бы мне позволили делать всё, что я хочу, жить там, где я хочу, быть с кем я хочу, я, возможно, не нашла бы город таким… отталкивающим. Какие секреты твой отец хранит от остальных добропорядочных граждан Колонии?
