Я почувствовала, что начинаю краснеть. Абсолютно непроизвольно. Наверное, если бы маэстро поинтересовался об этом прямо, я бы и то меньше смутилась. Но он говорил с таким убеждением, что сразу становилось понятно: не сомневается. Словно мой любовный опыт написан у меня на лбу.
— Ох, Айрин! — Наставник засмеялся и закатил глаза. — Ну что ты как маленькая, в самом деле! Ты пять лет у меня как на ладони, да и живёшь отдельно только полгода. Кроме того, Брайон даже проверять не будет, как обстоит дело, просто выдаст тебе справку. Я ему всё объясню.
— Он вам на слово поверит? — удивилась я, пытаясь справиться со смущением. Как будто я вернулась в прошлое, и маэстро вновь объявляет мне, что я буду играть главную роль в спектакле под названием «Чудовище». — А если вы обманете?
— Кто — я? — пафосно вопросил наставник, поиграв кустистыми широкими бровями так, что я улыбнулась. — Я никогда не обманываю, девочка. Тебе ли не знать!
.
После разговора с Говардом я отправилась в нашу театральную столовую для сотрудников, где быстро, но плотно пообедала, а потом вернулась в гримёрную. За обедом меня никто не беспокоил — все знали, что я не очень люблю, когда ко мне за столик кто-то подсаживается. Я — одиночка, и скорее всего, это уже навсегда.
Вновь опустившись на стул перед трюмо, я набрала по браслету связи одному из наших гримёров, и через минуту она уже готовила меня к репетиции — делала причёску и замазывала усталость на лице. Полноценная подготовка к спектаклю будет позже, и в целом я могла бы пойти на прогон без причёски и грима, но… На меня и так косо смотрят в коллективе, а давать лишний повод для сплетен я не люблю.
Меня давно и упорно считали любовницей маэстро. Не все, но многие — из тех, кто попроще и не мог разобраться в том, что Говард Родерик до дрожи обожает свою супругу, а я слишком закомплексована, чтобы быть чьей-то любовницей. Масла в огонь подлил спектакль «Чудовище» — премьера двухгодичной давности, в которой главные роли играли мы с наставником. Он исполнял роль заколдованного мага, превращённого в чудовище волей злой и завистливой женщины, а я — его возлюбленной, которой предстояло разобраться во всём и узнать своего любимого под маской жестокого проклятья, этим разрушив колдовство. И всё бы ничего, но по пьесе необходимо было поцеловаться. Всего один раз — перед собственно снятием проклятья. Я, нецелованная и зажатая, была в ужасе от подобной перспективы, и Говарду понадобилось всё его терпение и выдержка, чтобы я перестала бояться этой сцены и непроизвольно напрягаться в его руках. Я действительно превращалась в камень, стоило маэстро приблизиться и заключить меня в объятия, и моментально забывала о роли. Он не сердился, просто бесконечно повторял эту сцену, пока она не стала для меня обыденной. И пока я не научилась целоваться, да. Вот с тех пор и пошли слухи — многим было непонятно, как можно часами, закрывшись в репетиционном зале, раз за разом повторять одну и ту же сцену, тем более такую. И стали поговаривать, что маэстро меня так «завоёвывает» как женщину. Глупость несусветная, но люди всегда судят по себе. Кроме того, никто, кроме Родерика, не знал, по какой причине я сбежала из дома.
Маэстро на эти слухи только хмыкал и, посмеиваясь, говорил, что ему лестно быть любовником такой красивой и молодой девушки, как я, — пусть и в чужом воображении. Я же плюнула на всё, тем более что опровергнуть эти слухи я не могла — никаких «конкурентов» у маэстро на моём горизонте не было. И вряд ли будет.
Разумеется, я отлично понимала, что не всё мужчины такие, как мой отец, но проверять не было ни малейшего желания. Мне было хорошо и уютно в одиночестве. Единственный человек, которого я бы хотела видеть рядом с собой, — Аврора. Это была самая большая моя мечта с тех самых пор, как я в порыве отчаяния и страха за собственную жизнь бросила свою малышку на произвол судьбы…
.
Прогоняли сегодня мы не весь спектакль, а только несколько ключевых сцен, дабы поймать настрой. И песни, конечно, — распевка была необходима, чтобы не дать петуха во время спектакля. За всем этим наблюдал наш второй режиссёр — маэстро, по-видимому, так и не смог оторваться от написания пьесы, чтобы побывать на репетиции, — нетитулованный маг по имени Дерек Ллойс. Он появился у нас недавно, ещё и года не прошло, но уже умудрился завоевать абсолютное доверие Родерика — и мою абсолютную неприязнь. Хотя у неё не было никаких оснований — Ллойс был отличным режиссёром и дело своё знал, несмотря на юный возраст — он был старше меня от силы лет на десять, а выглядел и вовсе ровесником. Дерек напрочь игнорировал слухи о нашей с маэстро связи и последние несколько месяцев упорно добивался моей благосклонности. Набивался провожать меня до дома, флиртовал, дарил цветы и конфеты, старался разговорить. И я уже не знала, как его отвадить, — Ллойс не понимал ни аккуратных намёков, ни прямых посылов (причём никаких — ни вежливых, ни раздражённых). И так мне за это время надоел, что я испытывала лёгкое недовольство, даже если он просто проходил мимо.
Эти симпатия и ухаживания со стороны второго режиссёра не прибавили мне очков с точки зрения остальных коллег, особенно актрис — многие и сами мечтали покорить молодого и неженатого Дерека. Тем более что он был действительно привлекателен и обаятелен, едва ли меньше Родерика. Только не жгучий брюнет, а яркий блондин с открытой улыбкой и сияющими лазурью глазами, высокий и тонкокостный. Ллойс отлично танцевал — пел гораздо хуже — и порой играл вместе с нами в спектаклях, где танцев было больше, чем песен. Талантлив Дерек был несомненно, поэтому и работал несколько лет в Императорском театре, откуда его и переманил маэстро, причём, насколько я знала из слов наставника, не столько деньгами, сколько возможностями. В Императорском театре сложно с музыкальными и танцевальными спектаклями — они там есть, но… как говорит Родерик, «кастрированные». Мне остаётся только поверить на слово — я там никогда не была, и вряд ли побываю. Не очень хочется, чтобы в меня — «пустышку», да ещё и «фривольную актрисульку» — тыкали пальцами.
В сегодняшнем спектакле Ллойс задействован не был, он только режиссировал, что не помешало ему разнести в хвост и гриву наш прогон. Меня он ругал чуть сильнее остальных — причём вполне заслуженно, после судебных заседаний я всегда торможу, — из-за чего Райза Салливан (самая преданная из поклонниц Дерека) на радостях начала петь мимо нот.
— Да что с вами сегодня такое! — возмутился Ллойс, переводя горящий негодованием взгляд с меня на Райзу — мы пели дуэтом. — Одна похожа на ёжика, только что вышедшего из спячки, другая петуха даёт. Соберитесь сейчас же! Иначе заменю обеих.
Угроза оказалась действенной, и при следующем исполнении мы исправились, хотя Дерек всё равно не выглядел довольным. И периодически поглядывал на меня, причём даже после того, как я, закончив все свои сцены, села в кресло в первом ряду, чтобы немного отдышаться. Я думала, репетиция закончится ещё через полчаса и я успею убежать, но Ллойс вдруг решил закругляться и выгнал всех из зала, при этом меня попросил задержаться. Я напрягалась, предчувствуя выволочку — играла я и правда сегодня не очень, а симпатия ко мне никогда не мешала нашему второму режиссёру критиковать мою работу, — но ничего подобного не последовало. И как только за Райзой, выходившей из репетиционного зала последней, закрылась дверь, Дерек поинтересовался:
— Как прошло заседание? Ты ведь сегодня в комитете была, да?
Я поперхнулась воздухом. Никогда я не рассказывала Ллойсу о своих делах… Тогда кто? Неужели маэстро? Только он и знает, больше никто…
— Откуда ты?.. — выдохнула я, справившись с эмоциями. Держать лицо я умею, научилась. И жизнь научила, и Говард Родерик. — Маэстро рассказал?
— Нет, — улыбнулся Дерек, глядя на меня с беспокойством. — Мой двоюродный брат проходит практику в судебном комитете. Секретарь на заседаниях. Он тебя ещё в прошлый раз заметил. Поэтому, да, я немного в курсе того, чего ты пытаешься добиться, Айрин.
