— Ты плохо считаешь. Одиннадцатый. Я знаю твои регулы лучше тебя? Или ты мне врешь, когда они заканчиваются? Или по-прежнему туго считаешь?
В глазах девушки дрожали слезы.
— Первое. Счетом заниматься каждый день. Еще раз ошибешься, будешь наказана. Второе. За красками своими следи тщательнее. Третье.
Он взял со стола ее доску и кусочек мела, быстро начертал что-то на гладкой черной поверхности, а пока писал, говорил:
— Сегодня сосчитаешь, сколько дур в цитадели, если три дуры в учениках у Майрико, одна у меня, две у Ольста, по одной у Лашты и Озбра. После этого вычтешь дур из парней и скажешь — насколько их меньше.
Губы несчастной послушницы дрожали.
— Поняла? Вечером придешь — скажешь. Ошибешься, будешь седмицу убирать нужник. Ступай.
Надо ли говорить, что нужник дочка бортника чистила две седмицы, а парни с тех пор и в глаза и за глаза ее иначе как Счетоводом дур не называли.
Вот только жизнь Лесану ничему не учила, она то и дело попадала впросак, как сегодня, например.
— Я — маг?
Повторила девушка, глядя на наставника снизу вверх, и в глазах отражался ужас.
— Ты боевик, Лесана. Была бы умнее, давно бы поняла, — ответил он. — Переодевайся.
Она потянулась к жесткой еще не пахнущей ее телом одежде.
— Потом пойдешь в южное крыло, в комнаты для постояльцев.
Она опять вскинула глаза на наставника:
— Убирать?
Он направился прочь, но все же у двери, не оборачиваясь, ответил:
— К тебе мать приехала.
И вышел.
Лесана так и осталась сидеть с лежащей на коленях черной рубахой. Мама…
Девушка лихорадочно сдергивала с себя ученическое платье и облачалась в новую одежу. Мама!
Послушница кинулась к сундуку, достала оттуда гребешок и торопливо причесалась, хотя… чего уж там чесать. И тут запоздалая мысль прострелила до пяток — как она выйдет к матери без косы и в мужских портах? А если Мирута тоже приехал?
Горячий стыд затопил сердце. Как долго она ждала! В ее первое ученическое лето мать не приехала — стояла самая страда, а потом началась распутица. Зимой же не путешествовали — с купеческим обозом, который охраняет маг-боевик — дорого, одному — опасно.
А вот нынешней весной вырвалась! И Лесана помчалась прочь из комнатушки, ставшей вдруг тесной.
Мама!
Девушка летела, не разбирая дороги.
— Ишь ты!
Наткнулась на Фебра, как на каменную стену.
— Куда летишь, соплюха? Да тебе одежу новую выдали? Нешто всех дур пересчитала?
— Ко мне мама приехала! — пропела Лесана, повисая на шее у парня.
Никогда бы такого не сделала. Фебр был из старших учеников Клесха… очень похожий на учителя. К тому же он до сих пор помнил, как она год назад обещала его взгреть за насмешку над Айлишей. Но сейчас… сейчас мир был прекрасен! А молодой маг так опешил от неожиданного порыва девушки, что не нашелся, что сказать. Она же полетела дальше.
Лесана ворвалась в покойчик для постояльцев, сияя, как медная бляха.
— Мама! — и повисла на шее у ахнувшей родительницы.
— Деточка! — только и смогла вымолвить несчастная. — Да что же это?..
Мать растерянно разглядывала дочь, не узнавая, не понимая… Короткие волосы делали девушку похожей на парня, мягкого тела — как не бывало, грудь и ту не видать, да еще и в портах… И личико-то, совсем худое, едва не с кулачок. А уж вытянулась-то как, на голову выше стала!
Женщина уткнулась в плечо столь изменившегося дитя и заплакала.
Лесана смотрела на трясущиеся плечи, на сползший платок, на непривычно густую седину в волосах и… молчала. Только гладила подрагивающий затылок и повторяла:
— Ну что ты, что ты…
А сама глядела на себя матереными глазами и ужасалась. В Цитадели не было зеркал, Лесане не во что было полюбоваться собой, разве на отражение в воде, где-нибудь в мыльне… Но она не любовалась — уставали послушники так, что сил хватало только помыться и добрести до лавки.
Наука давалась с трудом. И если с чтением девушкам помогал Тамир, оказавшийся терпеливым и тщательным учителем, то со счетом не мог помочь даже он. Нет, Айлиша все схватывала налету (да и как не схватишь, когда с такой любовью и лаской учат), а вот Лесане сложение, вычитание давалось с трудом. Она шевелила губами, перебирала пальцы и палочки, лежащие на столе, но постоянно путалась и ошибалась, отчего чувствовала себя безнадежно глупой. Айлиша и Тамир утешали ее, всячески стараясь помочь, но их забота только вызывала в душе прилив невыразимой досады. Стыдно сказать, иногда Лесану брало настоящее зло, что у этих двоих есть… они сами. Она-то одна была. «Любимица» креффа. А потом становилось стыдно. Потому что единожды Тамир сцепился с Фебром, когда тот обозвал Лесану «Считарем дур».
Нашел против кого выступить! Но, когда Тамир гневался, разум ему, по всему видно, совсем отказывал. Влетело тогда всем. Клесх собственноручно высек своего выученика, что связался с младшим, а как Донатос наказал Тамира — того ни Лесана ни Айлиша не узнали. Но ночами парень долго и трудно кашлял и дышал сипло.
Айлиша лечила его, когда засыпал, причитая и всхлипывая, а Лесана чувствовала себя последней дрянью, потому что ничем не могла помочь.
После этой стычки, прошла седмица, когда девушку неожиданно поманил к себе Клесх. Обычно ничем хорошим подобное не заканчивалось, и Лесана шла к нему, как на наказание.
— Запомни, цветочек нежный, — привычно негромким и пустым голосом сказал наставник, — за себя надо заступаться самой. Еще только раз узнаю, что из-за тебя парни бока друг другу мяли, голой к столбу привяжу посередь двора. Чтобы видели — за какую красу ненаглядную бой кровавый затеяли. Все поняла?
— Все.
Она с ненавистью смотрела себе под ноги и кусала губы.
— И еще запомни. Когда говорю с тобой — в глаза гляди.
Она испуганно вскинула голову.
— Вот так.
Как она ненавидела его в этот момент! Будь в руках нож — вонзила бы по рукоять! И тут же ужаснулась себе, поняв, что он прочел эти злые мысли в ее взгляде.
Клесх усмехнулся. Это было страшно, когда он усмехался. Изуродованная щека дергалась и, казалось, будто крефф скалится, как хищный зверь.
— Доченька?
— А? — Лесана очнулась, поняв, что, обнимая мать, унеслась мыслями далеко-далеко.
— Что ж одежа-то у тебя такая черная? — гнусавым от слез голосом спросила родительница.
— Это… это маги боевые в такой только ходят, — пробормотала девушка, потупившись от стыда.
— Маги? — охнула мать, прижав руки к щекам. — Боевые? Деточка, да какой же из тебя боец, ты ж крысу видишь в обморок падаешь, а тебя с нечистью биться наставляют? Да пропадешь же!
