Собран улыбнулся.
— Мой второй сын, Мартин, точно такой же. Любит повелевать. А Сабина — так та просто тиранила деда, но он обожал внучку. Сейчас она стала настоящей дамой, за что я и моя супруга вам благодарны.
— Это все идея отца Леси. Ваша дочь написала, что монастырь ей нравится, а мне в это трудно поверить.
— Вы также пристроили туда Алину Лизе. Они с Сабиной большие подружки, держатся друг друга. Отун довольно далеко от дома для таких юных деревенских девушек.
— У верен, если она настоящая Жодо, то о своем недовольстве высказаться не преминет, — вставил граф, которого одновременно забавляло и раздражало то, что племянница и Собран позабыли о нем.
Собран спросил:
— Могу я еще что-нибудь сделать — или скорее пообещать вам, граф?
— Нет. У меня все.
Винодел встал, вслед за ним и Аврора. Она убрала со столика его бокал, подала гостю шляпу. Собран поклонился графу, его племяннице и вышел.
— Итак, дядя, — заговорила Аврора, — почему бы тебе не развеять свою версию, будто в убийствах виновен сумасшедший Жюль Лизе?
— Это не версия, а всеобщее подозрение.
— А Жодо ты никогда не подозревал?
— А ты?
— Он скрытный, замкнутый.
— Мне показалось, он очень свободно разговаривал с тобой. Его манеры порой оставляют желать лучшего. Жена у него слегка повредилась умом — вот все, что он может скрывать. Или так: об этом знает вся провинция, но сказать это в лицо ему или кому-либо из его семьи не смеет никто.
— Из-за красоты Селесты?
— А вот об этом, Аврора, думать особенно печально, ибо красота не особенно ценится среди старых соседей.
— Полагаю, соседи господина Жодо не станут относиться к его супруге хуже, поскольку ценят его доброе мнение. Ровно так же к тебе относились люди твоего круга, дядя. Они уважают твои чувства.
— Гм… Что-то я сам этого… не чувствовал.
Аврора рассмеялась.
— Скажи-ка, дочка, Жодо тебе по-прежнему не по нраву?
— Помню, ты говорил, будто он из тех, кому я могу доверять.
— Я так сказал? Доверять? Нет, не доверять, а взять на службу. Использовать его удачу. Он человек способный и везучий. Я даже напоминал тебе, о ком иногда заходила речь: это тот бородач в деревянных башмаках, говорил я.
— Не смейся, дядя. Это недостойно человека твоего возраста. Я могла сказать: «Напомни, о ком это ты», однако я никогда не забывала Жодо. Няня Поля привела его мне в пример как человека, не умеющего скорбеть. Я же видела в нем нечто иное — Жодо словно говорил своим видом: «Осторожно, не забывай и не давай другим забыть, что мне больно». По той же причине соседи боятся его дурного мнения. Я вижу в нем человека глубокого, у него есть характер и нераскрытый темперамент. Потому-то, дядя, Жодо тебе и нравится. А его способности и «удача» тут ни при чем. Помню, когда я была еще девочкой и мы навещали тебя, тебе либо нравилось решительно все, либо все тебя раздражало. Мама зачитывала твои письма папе, и в одну осень перед сезоном охоты он взмолился: «О нет, у него снова мрачное настроение. Не могу я поехать, не выдержу!» В тот год мы привезли к тебе две бочки пороха. Вы с отцом три недели нет-нет да взрывали что-нибудь, а глупый магистрат отписывал императору, якобы Вюйи готовит заговор.
— Они были чудесные люди, твои мама и папа.
— Да, я помню.
Они посидели некоторое время в молчании, вспоминая эпидемию тифа в Венеции. Затем граф произнес:
— Пожалуй, я подряжу Жодо сейчас, до того как умру. Потом примешь его под свою управу.
— Нет, лучше уж я сама найму его, после тебя, дядя. Пусть Жодо будет мне должен.
— Ах да! Впряги его в уздечку, приманив сахарком. Молодец, Аврора.
Зас принес Собрану какие-то семена.
— Это квиноа, — сказал он. — Растет в Андах, в Латинской Америке. Очень стойкое растение, как вереск, но цветом как осенний лес. Оно необычное. Селеста озадачится, увидев ростки.
Собран рассказал Засу, что письма от Леона идут по восемь месяцев.
— Я стараюсь отправлять письма с каждым кораблем, подгадывая с временем визитов к Сабине, — едем к ней и заодно забираем корреспонденцию в Нанте. На стене дома магистрата в Отуне висит большой лист с расписанием кораблей до Канады и обратно. Еще я забираю письма для двух соседей и пишу по их просьбе ответы. Иногда кажется, будто очередное мое письмо уйдет в пустоту: что, если пока я готовлю ответ, Леона уже не станет в живых, что, если он умрет от лихорадки, его загрызут волки или убьют индейцы? И ведь Леон сам об этом знает. В последнем письме он спрашивал о детях, все не может забыть Николетту. Вот я смотрю на принесенные тобою цветы из Анд, и меня одолевает искушение — попросить тебя узнать, как там Леон. Подсмотреть за ним украдкой. Мне даже снился сон, будто ты стоишь в снегу, от твоих крыльев поднимается пар, и ты пальцем проделываешь отверстие в тюлевой занавеске на окне Леонова дома, подглядываешь.
Зас слушал.
— Я так и не простил его. Вел себя якобы щедро, но на деле Леон от меня ничего не получил — он утратил свою долю отцовского наследства, а мне пришлось покрывать его долги. В итоге вышло, будто я выкупил у него эту долю. Теперь же он борется за выживание, в то время как я все богатею.
— Я посмотрю, как Леон, — обещал ангел. — В конце концов, это не одно и то же, как если бы ты опять просил меня доставить послание на Небо.
— Благослови тебя Бог, Зас, ты добрый друг.
— О, понижение.
— Прости?
— Не обращай внимания.
Мой дорогой друг, — писал Собран в письме, — я прекрасно понимаю, что рискую, поместив послание сюда, под пограничный камень. Я на самом деле боюсь, как бы не пошел дождь, пусть в середине лета дожди случаются очень и очень редко. Боюсь я и что камень сдвинется или упадет, а письмо подхватит ветром. Не ходи в дом, меня не будет — там сейчас только Софи со своими и моими детьми. Мне пришлось отправиться в Нант встречать Леона. Селеста и Сабина со мной. Леон тяжело заболел и решил вернуться во Францию. Писал в письме, что, чуть оправившись от лихорадки, он видел ангела. Мой брат сидел у себя дома и читал, когда к нему вошел ангел и успокоил, сказав: еще не время уходить из этого мира, однако пришла пора возвращаться домой, к семье. «Эта земля чересчур сурова для тебя», — говорил ангел. Стояла середина зимы, дверь завалило снегом, и ангел, вместо того чтобы войти в дом сквозь стену, разгребал сугробы руками.
Я вновь благодарю тебя. Нам придется подождать, пока Леон ступит народной берег, а потом придется о нем позаботиться. Надеюсь вернуться через шесть недель. Не знаю, дорогой друг, согласишься ли ты изменить наш уговор, но приходи в любое время.
