что, пора идти домой.
У меня оборвалось сердце – сейчас они уйдут, и я останусь одна в этом жутковатом и непонятном мире, даже без ворчания и поддержки Нерги! Мне было так странно и страшно, что я затаила дыхание.
Кажется, Оскар заметил это и, глянув на меня, добавил:
-- Мари, возьми смену одежды на первое время, с остальным потом разберемся.
Глава 12
Глава 12
До места добирались долго. Луна светила не в полную силу, периодически занавешиваясь кружевной пленкой облаков, и на темных узких улочках единственным источником освещения оставались еле мерцающие бликами свечей окна домов. В такие минуты Олла, которая поддерживала Мари под локоть, останавливалась – в полной темноте легко было упасть и покалечиться.
Тихонечко, стараясь не спугнуть девушку, она рассказывала ей об Оскаре – о том, каким хорошим и славным мальчиком он рос, о том, что даже сейчас, в глубине души -- он очень добрый и щедрый.
Сложно сказать, что понимала Мари из ее речей, но она покорно кивала головой, даже не понимая, что собеседница ее просто не видит. Оскар шел на пару шагов впереди них, проверяя дорогу и смущенный панегириком в собственную честь, испытывал некоторое раздражение. Пройдя примерно треть пути, он не выдержал:
-- Мама, хватит! Мари сейчас явно не до того.
В этот момент луна засветила так ярко, что они невольно начали поторапливаться, стараясь пройти при свете максимально большое расстояние. И все равно Мари даже примерно не представляла, куда они идут. Как-то очень внезапно у нее кончились все силы, и дневная усталость навалилась тяжелым одеялом, заливая тело свинцовой тяжестью и путая мысли.
Они все шли, шли и шли, и путь этот казался Мари бесконечным…
Она не запомнила ни направление, в котором они двигались, ни дом, куда ее завели. Тупо сидела на табуретке, глядя на суетящихся хозяев, совершенно не понимая, что нужно делать или говорить.
Даже потом, много времени спустя, она так и не могла вспомнить, как оказалась в постели.
До кровати девушку пришлось нести – она уснула прямо на табуретке. Олла несла в руках подсвечник и суетливо, шепотом приговаривала:
--День-два тут поспит, а потом что-нибудь сообразим.
Ночлег для девушки она устроила в собственной комнате, прямо на полу и, уложив Мари на груду тряпья, прикрытого простыней, Оскар с любопытством оглядел каморку. Он был в ней первый раз.
В общем-то, она отличалась от его комнаты только размерами – меблировка была такая же убогая. Деревянная кровать, скособоченная табуретка без одной ножки, прислоненная к стене, заменяла прикроватный столик. В углу комнаты грубо сколоченный сундук и несколько гвоздей в стене, на которых висело какое-то тряпье.
Свечку Олла поставила на табуретку, достала из сундука сшитое из лоскутов покрывало, накинула на спящую девушку и, жалостливо погладив ее по плечу, шепотом сказала:
-- Пойдем сынок, пусть поспит бедолага.
Оскар подхватил свечу и двинулся в комнату. Им предстоял долгий разговор.
Олла хлопотала на кухне. Заварила какую-то травку и села к столу с большой кружкой.
-- Мам, погоди чуть, я себе тоже налью.
Чай слегка отдавал мятой, смородиновым листом и был немного терпкий на вкус. Оскар молчал и грел руки о кружку – ночи еще были прохладные. Наконец Олла не выдержала:
-- Сынок, а ты давно с девушкой знаком?
Врать не хотелось, поэтому Оскар неопределенно хмыкнул и ответил:
-- Да нет, не слишком.
-- Мне, девочку, конечно, жалко. Но не больно это хорошо, что она у нас ночует. Я у соседей спрашивала. Кроме матери у нее другой родни-то и нет. Заступиться некому. Ей бы самое надежное сейчас замуж пойти. Все ж таки свой дом, не бесприданница какая. А ежели у нас жить будет, пойдут разговоры дурные, кто ж ее потом возьмет?
В суматохе дня ему некогда было подумать о таких вещах. Да и не слишком еще хорошо он узнал этот мир, но понимание того, что Олла, скорее всего, права, хорошего настроения не добавило.
-- Мама, эта девушка мне не чужой человек. Она… ну, понимаешь, она – мой друг. Поэтому я ее не брошу.
-- Сынок, как это, девушка – друг?! Ежели ты себе невесту присмотрел, так я-то ведь не против!
«Оно, конечно, после смерти матери траур надо бы выдержать, но раз они жениться собрались, то и ничего худого», – Олла кивала головой в такт своим словам, как бы подтверждая мысль, что женитьба – дело хорошее, и она совсем не возражает, но спросить сына так и не рискнула. – «По его годам – уже бы и свою семью можно».
Она отхлебнула чая и посмотрела на лицо Оскара, но так и не поняла, понял он ее слова или нет. После болезни малыш сильно изменился, и она по вечерам молилась милосердной Афите, прося сохранить разум сына.
Ребенка своего она любила до беспамятства и сейчас, замечая как он резко повзрослел после болезни, все еще испытывала опасения, как бы не потянуло мальчика к прошлой развеселой жизни.
То, что сегодня он кинулся к этой самой Мари, ее вовсе не пугало. Правда, прачки славились скандальными характерами, зато и духом были крепки. Как правило, те из них, кто были замужем, верховодили в семье. А путняя жена и за мужем проследит, и пить ему не даст, и друзей-обормотов быстренько отвадит.
Слишком недолгим был период спокойной жизни у Оллы, и она все еще боялась возврата к прошлому. Конечно, сына она принимала любым, даже когда он вел себя, как скотина, отбирая у нее последние гроши на опохмелку, но она принадлежала к той когорте женщин, кто все простит любимому детищу и оправдает каждый его поступок.
«Ну что, молоденький совсем был, наглупил… Да и эти – она неодобрительно нахмурилась, вспоминая «друзей» сына – только и норовили за его счет выпить да погулять. А он ведь всегда хорошим мальчиком был. Это ведь не со зла меня тогда ударил, это в нем хмель говорил».
К сожалению, материнская любовь зачастую слепа, и Олла вовсе не была исключением. Сейчас она искренне беспокоилась за то короткое и радостное благополучие, в котором они прожили последние две седмицы. Будет у сына жена с характером – может, оно и к лучшему, а уж она, Олла, изо всех сил постарается с невесткой поладить. Лишь бы мальчику хорошо было.
Оскар допивал чай и думал о том, что завтра ему предстоит совсем непростая беседа. Он испытывал
