Как называли саму Аверил когда-то, пусть официально она и родилась после вступления мамы в брак.
Как называли Герарда, пусть он и не упоминал об этом вслух и крайне редко, неохотно — на бумаге. Но Торнстон рассказал вкратце о сводном брате Герарда, о соперничестве детском и неприязни взаимной, с годами завистью затаённой да обидами горькими дополнившейся. А когда орден начал партию в Афаллии и Герард инкогнито в отчий дом вернулся, так принц, правду о старшем брате узнав, за глаза того называл по-всякому. Правда, всё больше уколоть или поддеть норовил, поставить в вину происхождение — будто Герард сам выбирал, где и от какого отца родиться! — нежели оскорблял открыто, однако кому, как не Аверил, известно, что иные насмешки, на первый взгляд безобидные почти, невинные, яд за улыбкой скрывающие, могли ранить сильнее, больнее грубого словца?
— Прости, — смутилась Аверил. — Я не подумала о… о том, каково будет расти ему без имени отца.
— С именем отца у него в любом случае будут проблемы, — усмехнулся Герард невесело. — Традиционного имени я не смогу ему дать, как и тебе, впрочем. У членов братства есть только одно имя, данное нам при рождении, или, при желании, мы можем взять новое, как сделал я при вступлении, но нет имени ни второго, ни отцовского, ни родового. Ни фамилий, ни титулов, если таковые и вовсе были. Если только твоё.
— Нет, — покачала головой Аверил. Не надо их ребёнку такого наследства, нет нужды заставлять его ненавидеть собственное имя.
— Ты не ответила на мой вопрос, — напомнил Герард, поцеловал Аверил в уголок губ, вновь насыщая мир вокруг сладким ароматом радости, позволяя отринуть, наконец, сомнения, подозрения и страхи.
— Какой?
— Ты выйдешь за меня?
— Да, — прошептала Аверил.
— Значит, я самый счастливый собрат под этой луной.
— А я самая счастливая девушка на свете.
Герард улыбнулся снова, широко, по-мальчишески бесшабашно, неожиданно обнял Аверил крепче, приподнял над землёй и закружил. Аверил обхватила его за шею и рассмеялась, и впрямь чувствуя себя самой счастливой девушкой на свете.
* * *
Для брачной церемонии был выбран храм Гаалы Всеблагой в соседнем городе, и уже два дня спустя Аверил стояла в тесной комнатке, что располагалась рядом с основным залом храма, и ожидала, пока Стевия, хмурясь без конца и закусывая нижнюю губу, приладит цветочный венок на её свободно распущенных волосах. Свадебный наряд — невесомая паутина белоснежного кружева на нижнем платье цвета топлёного молока, перехваченная расшитым пояском, — казался скромным, но Аверил и не нужна роскошь чрезмерная, блестящая и столь же пустая, бездушная. Свидетели лишь Торнстон да Стевия и, пожалуй, единственное, о чём Аверил жалела, так это о том, что нельзя пригласить Шерис. Девушка не ведала, где ныне находилась суккуба, в какой части мира укрылась от своего клана, и сомневалась, что, даже будь ей известно о местоположении Шерис, Герард одобрил бы такую гостью.
И ещё жаль, что маме не дано увидеть Аверил, увидеть, как хороша её дочь в день свадьбы, как любит она своего наречённого. И внука или внучку маме тоже не увидеть.
Встав на цыпочки, Стевия поправила венок, состоявший из огненно-алых, поздних осенних цветов, отступила на шаг, Аверил оглядывая. Затем взяла со столика у стены свадебный букет, подала Аверил, глаза пряча.
— Что-то случилось? — спросила Аверил.
— Кроме того, что проклятый берёт в жёны лунную? — Стевия отвернулась, начала складывать в сумку щётку, ленты для волос, шпильки, шкатулку с косметическими мелочами и шляпку, в которой Аверил сюда пришла. — Ничего, о, совсем ничего.
— Уверена?
— Более чем.
— Если тебя тревожит, что Герард распускает прислугу и продаёт дом, то тебе не о чем беспокоиться, он обещал выплатить всем двойное жалование и…
После свадьбы Аверил надлежало пробыть в том доме неделю, не больше, а после Торнстон увезёт её в другое место. Герард тем временем вернётся в Тарийю, объявит о желании отдохнуть немного от партии, развеяться да воздухом свежим подышать, передаст дела кому-то из младших собратьев и отправится в Афаллию. Заберёт Аверил и впрямь, как обещал, покажет ей разные уголки королевства, разные города и даже море. Они попутешествуют по Афаллии, не задерживаясь надолго на одном месте, пока срок маленький и Аверил можно ездить, а потом переберутся на юг, поближе к границе с королевством Виатта. У них будет свой дом, уверял Герард, пусть и временный, на два или три года, до рождения ребёнка и пока тот не подрастёт чуть, но Аверил там понравится.
Обязательно понравится — Аверил в том совершенно уверена. Она с радостью слушала Герарда, словно купалась в его восторге от предстоящих событий, в его планах и мечтах, свежих, бодрящих, словно тёплый весенний ветер. Только шикала суеверно и скрещивала пальцы в обережном знаке, когда Герард заговаривал о том, кто родится, мальчик или девочка. Нельзя о таком упоминать всуе, рано ещё, как бы богов не прогневить, вперёд всевидящего божьего ока в будущее заглянуть пытаясь.
У Торнстона свои дела-заботы, он и так почти постоянно с Аверил был, а прислугу придётся распустить.
— Другую работу я найду, — правда, особой уверенности в голосе Стевии Аверил не услышала. — И тётушка тоже. Просто… — Стевия сложила все вещи, закрыла сумку. Глубоко вздохнула и резко к Аверил обернулась. — Просто этот ваш… Торнстон предложил мне стать его парой.
— Парой? — растерялась Аверил.
— Да. Подошёл ко мне вчера вечером и сказал… сказал, что с ума сходит от моего запаха, что жить без меня не может и что если я что-то к нему… чувствую, то мы должны быть вместе несмотря ни на что. Представляешь, глупость какая? Я — и быть парой проклятому? Да это ещё хуже, чем за обычного человека замуж выйти!
Не сдержавшись, Аверил улыбнулась. Вот почему, должно быть, Стевию взяли с собой, и Герард не возражал, не ворчал, что горничная может узнать то, что знать ей нельзя.
— Так ли уж хуже?
— Вы с Герардом — другое дело, — отмахнулась Стевия. — Но я всё равно не одобряю этих патриархальных пережитков, символов женской чистоты и брачных оков. От женщин всегда невинности требуют и в ранг главной женской добродетели возводят, а мужчинам всё можно, хоть гарем завести, никто и слова против не скажет.
— И что ты ответила?
— Ничего. Ну, почти ничего. Ответила, что, выходит, он действительно с ума сошёл, раз подобное мне предлагает, раз вообразил, будто я что-то там к нему чувствовать должна, кроме разве что презрения. Похоже, все проклятые считают себя неотразимыми, если полагают, что женщина должна немедля и с благодарными поклонами принимать каждое их сомнительное предложение.
— И только? — уточнила Аверил пытливо.
— Не только, — Стевия насупилась, глаза в пол опустила. — Потом он меня… поцеловал. И это было… было омерзительно! Гадко, просто фу! Мне совсем не понравилось!
— Неужто Торнстон настолько плохо целуется? — Аверил отчего-то захотелось рассмеяться в голос.
— Ужасно! Ни капли не приятно… ну, может, самую малость.
— Ты не согласилась?
— Нет, конечно. Ещё чего! Пусть не думает, будто разок меня поцелует, и я по доброй воле в его объятия упаду.
В дверь комнатки постучали, и одна из младших жриц Гаалы сообщила, что пора. Стевия взяла сумку и первой из помещения вышла.
Представляла ли Аверил себе этот день, хоть когда-нибудь, хоть разочек? Чтобы идти по проходу меж деревянными скамьями, по небольшому, белыми цветами украшенному залу, идти навстречу мужчине, ожидающему её — и только её — подле алтаря?
Не представляла.
Да и не верила никогда.
Зачем верить в то, чему не суждено сбыться, зачем тешить себя иллюзиями, далёкими, неверными, подобно всякому миражу?
Когда Аверил пересекла зал, Герард подал руку, помогая девушке подняться на низкое деревянное возвышение, где установлен алтарь. Сразу Аверил не отпустил, поднёс девичью кисть к губам и поцеловал тонкие пальчики.
