Анифа сама не поняла, почему ей хочется быть искренней в присутствии этого мужчины. Несмотря на первое впечатление, которое он оказал на нее, теперь он казался в ее глазах иным, чем его брат. Сигурду хотелось… доверять. Хотелось верить. Хотелось, вопреки рассудку, раскрыть душу и позволить себе… не притворяться.
А ведь она притворялась. Каждый день и каждый час, с того самого момента, когда низкая и быстроходная ладья пристала к деревянному помосту у Торхилда и она встретила Рикса не крепко стоящего на своих ногах и с широкой кривой улыбкой на обезображенном лице, и даже не тяжело раненого и потому — прислонившегося к плечам своих товарищей или лежащего на носилках. Воины Тормода привезли его, густо обмазанного воском, чтобы гниение замедлило свой ход, и плотно обвязанного тканью. А все для того, чтобы не просто похоронить на чужих землях, как то обычно бывало, а воздать почести прославленному воину, как то полагалось, в поселении, которое стало для него и его семьи домом.
И неожиданно для самой себя Анифа рассказала Сигурду об этом дне — и, пока говорила, несколько скупых слез стекли по ее щекам, росинками повисли на подбородке и упали на грудь, едва прикрытую широким вырезом узорчатого платья.
Она рассказала, что никогда не позволяла себе горевать на людях и, особенно, на глазах своих детей. Иногда ее воля, конечно, давала слабину, и тогда она изливала сердце лишь богам на капище, зная их молчаливость. Но очень скоро она заперла свою чрезмерно эмоциональную натуру, а вместе с ней и боль, и свою чувственность на замок, и лишь материнство и любовь к детям стали ее натурой. По крайней мере, до сегодняшнего дня…
Анифа едва не проговорилась, что позволила себе лишнего со Свеном. Вовремя прикусила себе язык, но это неловкая заминка была для Сигурда яснее всяких слов.
Он понял всё, но посчитал правильным не задумываться о том, что именно произошло между братом и этой женщиной, что так растревожило их обоих. Но видел сейчас перед собой полную эмоций и чувств молодую женщину, которая не только исповедалась ему, но и снова — как и два дня назад — нараспашку открыла свое сердце, чувствуя из-за этого страх и облегчение одновременно.
Как же в этот момент Сигурду захотелось привлечь ее к себе! Прижать к своей широкой груди, обнять крепко и надежно, чтобы она отринула прочь свои страхи и, расслабившись, успокоила свое трепещущее и нежное сердце. Ведь несмотря на весь свой неприступный и строгий вид, всю свою холодность и отрешенность, внутри она была слабой и очень ранимой. Чудо, что она открылась ему. Значит, Сигурд на верном пути.
— Тебе надо поспать и отдохнуть, — строго проговорил Сигурд, слегка подвинувшись к ней и проникновенно заглядывая в глаза. — Все мы много выпили, ты много двигалась, а твое колено вряд ли зажило так быстро…
Неожиданно вздрогнув, будто очнувшись от глубоких размышлений или видений, Анифа с удивлением посмотрела на мужчину рядом. В ее глазах отразилось непонимание и смятение, но довольно быстро сменилось истинно женским смущением.
— Я помогу тебе… — смягчив свой голос, добавил мужчина, поднимаясь и одновременно, как ребенка, подхватывая ее под мышки и с легкостью ставя на ноги.
Женщина инстинктивно вцепилась в мощные мужские плечи, а сам Сигурд почему-то не поспешил отнять свои руки, вместо этого проведя ладонями по женским бокам и тонкой талии. Но это было лишь мимолетное и короткое прикосновение, вызвавшее, тем не менее, приятное тепло на ее коже.
Оттого, наверное, Анифа и потянулась вслед за этим ускользающим теплом, непроизвольно прижавшись к широкой мужской груди. И Сигурд, воодушевленный этим импульсивным движением, вновь вернул свои ладони на ее тело, сомкнув на этот раз свои пальцы на бедрах — округлых и очень мягких.
Он наклонился — и их губы оказались очень близко друг от друга. Но вместо того, чтобы прижаться к женскому рту в поцелуе, Сигурд оставил эту возможность женщине. И она, снова постыдившись своей пылкости, смущенно отпрянула и отвела взгляд в сторону.
“Он прав — я пьяна, — с отчаянием подумала она, отступая и с сожалением освобождаясь от рук Сигурда, — По-другому объяснить такое дикое поведение я не могу. Всего час назад я была с другим мужчиной, а сейчас тянусь в его брату! Шлюха! Самая настоящая шлюха!”
О, как же она злилась на себя! Как раздражена она была! Ее даже слегка тряхануло от чувства брезгливости к самой себе.
— Благодарю, — вернув себе самообладание, проговорила она тихонько, шагнув еще дальше от притягательного для нее в этот момент мужчины. — И… прости эту слабость. Я забылась…
Женщина отвернулась. Краска стыда за эту немощность, за свою похоть густо залила ее лицо и меньше всего ей хотелось, чтобы хоть кто-нибудь увидел это.
— Доброй ночи, — рассеянно бросила она, не поворачиваясь и тем самым показывая, что хочет остаться в одиночестве.
Хотя на деле…
Меньше всего сейчас ей хотелось быть одной…
Оттого, наверное, ее сердце пропустило удар, а после — бешено пустилось вскачь, когда она почувствовала, как крупные мозолистые ладони мягко сомкнулись на ее плечах, а тело — мужское и такое сильное и крепкое тело — оказалось в такой близости от нее, что она спиной почувствовала его жар. Горячее дыхание, вырвавшееся изо рта Сигурда, обдало ее шею жаркой волной, от которого она отзывчиво затрепетала и не смогла сдержать жалобный полустон-полувсхлип.
Вот как он почувствовал?
Как узнал, в чем она сейчас нуждалась больше всего?
Маленькая, печальная девочка… Одинокая и самоотверженная… Но так сильно желающая…
Любви?
Пусть плотской, пусть физической, на уровне звериного чутья и инстинктов, но как же манит предвкушение снова почувствовать себя живой и дышащей полной грудью!
Прикосновение губ к чувствительной коже шеи вызвало мурашки по всему телу и заставило его почти мгновенно наполнится негой и вожделением. Из-за охватившей ее слабости Анифа упала бы, но мужские руки удержали ее и прижали к крепкому торсу.
Сигурд ликовал. Он сам не понял, как оказался рядом, хотя изначально хотел оставить Анифу, как того она, наверное, и хотела. Но сейчас, обнимая ее и жарко прижимаясь губами к нежной шее, дыша исходящим от ее тела ароматом, он ликовал и наслаждался ее неожиданной отзывчивости.
И, поддаваясь уже собственному желанию, почти прожигающему в его груди дыру, он жадно обхватил ладонью подбородок женщины и задрал его вверх, чтобы, нависнув сверху, крепко прижаться губами к ее губам, раскрыть их и властно проникнуть внутрь языком — восторженно и страстно, толкаясь с каждой минутой глубже и возбуждающе.
Они целовались долго и исступленно. От этого губы Анифы снова сильно припухли и даже заболели, но она не обращала на неприятное покалывание никакого внимания. В отличие от своего брата, Сигурд явно получал большое удовольствие от поцелуев. Хотя его руки тоже не оставались без дела. Отпустив ее челюсть, он обеими ладонями жадно ласкал тело — плечи и груди, которые он обнажил, развязав неаккуратный узел шнуровки на спинке, дрожащий живот и талию, бедра и ягодицы, прижимающиеся к его ногам. Иногда Анифа нетерпеливо ерзала и всхлипывала, изгибаясь в его руках, или игриво прикусывала мужскую губу и хватаясь пальцами за ласкающие ее ладони.
В итоге она первой повернулась к нему лицом и, расстегнув застежку тяжелого мехового плаща, скинула его на пол, а следом — и толстую кожаную куртку.
Свою рубаху Сигурд уже стянул через голову сам, отметив, с каким восхищенным вздохом Анифа оглядела его крепкую и мускулистую фигуру с небольшой светлой порослью на груди и внизу живота. Но ему и самому не терпелось посмотреть, что могло скрывать одеяние самой женщины. Поэтому, аккуратно взявшись за края выреза платья на спине, он потянул его вниз, заодно прихватывая и одну единственную короткую нательную сорочку и в итоге оставляя женщину совершенно нагой и обутой в пару мягких коротких сапожек.
Богиня ли представала перед ним? Да, пламя разгорающегося огня в очаге отбрасывало на изящное, удивительной красоты тело с правильными и женственными формами своеобразные блики, золотя его и покрывая витиеватыми узорами. Вновь, но уже кожей к коже, медленно и воодушевленно Сигурд провел своими ладонями по мягким изгибам и откровенно наслаждался шелком ее кожи и прерывистым дыханием, которое вырывалось из женской груди от его прикосновений.
