к своей широкой груди, ласково перебирает волосы, гладит рукой плечо. Разве могут мужчины быть настолько чуткими, нежными, в который раз задаю я себе вопрос.
— Хочешь пить?
— Немного.
Он чуть изогнулся, и в моих пальцах тут же возник заботливо поданный хрустальный бокал полный кисло-сладкого сока.
— Пирожных?
— Одну штучку. Это лучшая ночь изо всех, какие могут быть.
— Безусловно.
Пересадил меня в гору подушек легко и бережно, будто куклу из фарфора. Встал на постели во весь свой огромный рост, развернулся спиной, не могу не смотреть на рельефное тело. Широкие плечи переходят в узкие бедра, то, что ниже, выступает округло и соблазнительно. Красивые ноги, огромная редкость для мужчины, узкие ступни. Повадка дикого зверя, грация в каждом шаге, даже в повороте головы. Тело все так же дрожит, посылая волны недавнего наслаждения. Чем я только могла заслужить подобное счастье? Есть ли в этом подвох или нет его?
Откинулась на подушки, смежила веки, позволяя себе сполна ощутить всю глубину этой ночи, вдохнуть полной грудью аромат свежего белья, деревянного дома, пряный запах мужского тела, смешанный с тонкой нотой моих духов. Крадётся обратно неслышно, только чуть звякнула ложечка по блюдцу. Идеальный мужчина. Чуть прогнулся матрас под его весом. Дошел до меня, опустился совсем-совсем рядом.
— Ты уже умерла, моя эйтэм? Так скоро? Я замучил тебя этой ночью, мой прекрасный сосуд? — раздалось рядом с ухом.
— Не надейся, — распахнула глаза, — Почему я должна умереть?
Подлетел вместе с блюдечком. Ткнулся щекой в гору сливок, — дай слизнуть.
— Я просто подумал… Вы очень тихо лежали, я не расслышал дыхания. Я принесу другое, пожалуй.
— Бука, — забралась к нему на колени, приблизилась к отпечатку взбитого крема, лизнула щеку и даже не укололась языком о щетину. А он уже готов к продолжению, чувствую кожей. Помучить или сразу пойти на уступки? Помучить, конечно. Иначе все будет слишком скучным. Погрузила палец в пострадавший крем на пирожном, не спеша облизнула, чуть округлив губы в конце. Так вкусно, что даже немного жаль тратить это блюдо на украшение его тела. Нанесла каплю крема ему на ключицу, провела по ней кончиком языка и подула. Вдохнул с тихим стоном, чуть дернулся подо мной. Зачерпнула полную ложку сладости, донесла до его груди и, чуть замешкавшись, отправила сразу к себе в рот, пусть помечтает немного. Провела пальчиком по центру груди до самого живота, подался бедрами в бесплодном порыве, дышит урывками, стонет. Не выдержал, поцеловал, бросив блюдце на простыню.
— Эйтэм, — сладко стонет мне в губы, прикусывает, ласкает, сосет язычок очень мягко, но жадно. Приподнялась и заняла лучшее место, заполняясь удовольствием до исступления. Подвел ладони под меня, помогая удерживать ритм. Кто он такой, что хватает каких-то секунд и хочется снова и снова.
Фантастика. Сумасшествие. Искушение никогда не прерваться, так и погибнуть в этих объятиях от того, что сердце вырвется из груди вместе с протяжным стоном и упорхнет в бесконечность.
— Ты ещё дышишь, эйтэм? — спросил он, когда я устало сползла в сторону и почти заснула.
— Какой заботливый муж мне достался.
— Заботится о жене мой долг. Все, что принадлежит мне, теперь в твоих руках.
— Сердце и прочий ливер?
— И они тоже, — супруг изменил тон, не привык еще к сомнительному юмору журналиста.
Целует каждый мой пальчик на ногах, проводит языком по своду стопы, немного щекоча. И снова мурашки буйным табуном пробежалась по коже, а ласка мужа все настойчивей. Повезло, что недавно делала педикюр, а то было бы стыдно, наверное. В любом случае отказаться, выдернуть ногу, просто немыслимо.
— Ты совсем не устаешь?
— От любви невозможно устать.
— Ах!
Доживу ли я до утра с таким-то напором? А если каждую ночь все будет именно так?
Уснули, когда в небе над нами начало рассветать, и звёзды потонули в подступающей утренней дымке. Муж убаюкал меня на руках и бережно положил рядом с собой, накрыл одеялом, вынес из нашего гнезда испачканное десертом белье, вернулся и обнял, все это я слышала уже сквозь сон. Каким, оказывается, может быть семейное счастье, или такая нереальная только первая брачная ночь? Проспала совершенно не долго, может час, вряд ли больше. Все же хочется пить, умыться, привести себя в какой-то порядок. Он даже во сне красив, только бледен немного. Устал, ещё бы он не устал. У самой ноги дрожат и спину свело. Фитнес-зал нервно фырчит в сравнении с этим. Одевать халат или не стоит? Где, кстати он? Выползла как есть и тут же завернула в дверь ванной. Перламутровая плитка, фарфор и цветы в вазах, а еще огромное зеркало выглядывает из-за угла. Тот, кто держит такое в ванной, лишен всяческой самокритичности. Разве можно полностью расслабиться, лежа в горячей воде, когда зеркало зверски демонстрирует любимую складочку внизу живота. Это уже не релаксация и не мытье, а настоящая экзекуция. И все же я рискнула на себя посмотреть.
Всю жизнь я начинаю визжать, когда пугаюсь. Изредка могу высказаться довольно грубо. Сейчас же у меня просто-напросто закончились все слова в организме, в частности, в голове. Приличных нет. Неприличных тоже. Визжать, очевидно, тоже уже поздно.
В зеркальном отражении я блондинка в прямыми гладкими волосами! Где мои кудри? А если стянуть с волос резинку и распустить «кичку»? Платиновая блондинка. Ладно, допустим, это я еще могу как-то понять. Краска попалась бракованная, происки конкурентов, сама покрасила волосы и забыла. Но уши? С ушами-то моими что приключилось? Остренькие такие, прямо эльфийские. Подергала — стало больно, значит, родные. Допустим. А лицо-то? Глаза округлились, это, правда, тоже понятно. Увидеть такие уши, тут можно и не так начать смотреть на мир. Губы припухли. Допустим, тоже понятно, что с ними произошло. Нос стал узким, точеным. Но этот феномен мы уже проходили, он всегда так выглядит на фоне припухших после сна щек. Сказочно хороша, жаль от прежнего имиджа ничего не осталось. Паспорт, надеюсь, менять не придется? Все же не так уж сильно я изменилась.
Подергала уши еще раз, точно мои. Интересно, а когда в последний раз я так пристально на себя смотрела в зеркало? Именно на эту часть тела. Может, они
