согнутой в локте, висит голубое платье, которое не постыдилась бы надеть любая кортесса.
На лице экономки играет на редкость подхалимская улыбочка. Причем, сейчас у неё вполне человеческая внешность, никаких тебе монстроподобных оскалов.
— Многоуважаемый кортес, это должно ей подойти, — с порога заявляет ему экономка и тут же бросается ко мне. Я даже не успеваю среагировать, как она начинает стягивать с меня порванное платье. Прямо при палаче!
— Убери от меня руки! — ору я и начинаю выворачиваться из её цепких пальцев.
— Многоуважаемый кортес! — ни с того ни с сего начинает вдруг визжать мне прямо в ухо ненормальная экономка. — Это служанка украла у какой-то кортессы браслет! Посмотрите сами, вот он, у неё на руке!
Я в ужасе опускаю голову и вижу там задранный рукав и свое запястье с браслетом… а экономка уже размахивается, намереваясь влепить мне пощечину.
— Не сметь! Если ты хоть пальцем дотронешься до моей жены… — неожиданно грозно рычит ей в лицо палач, крепко сжимая занесенную для удара женскую руку.
— Жены?! — обескураженно шепчет мегера, и её лицо от волнения идет пятнами.
Я же стою между ними ни жива, ни мертва, лихорадочно соображая. Но тут я вижу такое, отчего моя челюсть ползет вниз…
Оказывается, следить за своими рукавами нужно было не только мне, но и моему палачу. Потому что из-под манжет его повседневного пиджака выглядывали кружевные рукава, отороченные золотым шнуром. А это обозначало лишь одно — Таддеус тоже присутствовал на этом приеме.
Но почему, спрашивается, я его там не видела? Разве можно не заметить человека в маске и с жутким мешком на голове?!
Экономка исчезла также быстро, как и появилась. И стоило ей только уйти, как в комнате повисло напряженное молчание.
Я видела, что палач не сводил взгляда с моей руки. Но вряд ли он сейчас любовался красотой браслета. Скорее, он мучился вопросом: откуда он у меня?
— Можно мне хотя бы переодеться? — Я вопросительно смотрю на Таддеуса.
— Только после того, как нанесу мазь на твою рану, — категорично отвечает мне он. Но зачем мне его показушная забота? Его же сейчас буквально раздирает от возмущения и злости, потому что он считает меня воровкой!
С того момента как у меня появились колдовские силы, я могу безошибочно определять настроение своего Чудовища. Даже когда он молчит. Для этого мне достаточно лишь посмотреть ему в глаза.
— Ладно. Ты все равно не оставишь меня в покое, — недовольно бурчу я, разворачиваясь к нему спиной.
Палач тяжело вздыхает…
Не знаю, как он умудряется себя сдерживать, но его прикосновения нежны и деликатны. С предельной осторожностью кончики мужских пальцев скользят по моему кровоточащему рубцу. Несмотря на то, что палач готов разорвать меня на части от злости.
К моему огромному удивлению Чудовище на этом не останавливается. После моей спины он приступает лечить мои сбитые в кровь руки…
Как и следовало ожидать, колдовская мазь приносит мне огромное облегчение. И я в который раз убеждаюсь в том, что своим упрямством я врежу лишь самой себе. В то время как Чудовище старается избавить меня от боли. Похоже, он знает все о страданиях и ранах…
— Готово. Можешь надеть новое платье, — сухо приказывает мне палач и с яростью закрывает банку с лечебной мазью. Отчего несчастная крышка издает настолько громкий хлопок, что я непроизвольно втягиваю голову в плечи.
— А ты не мог бы…
— Уже отвернулся, — глухо замечает палач и поворачивается ко мне спиной.
Платье подходит мне идеально. И оно настолько красивое, что я не могу налюбоваться на себя в зеркало.
На его фоне дурацкий чепец кажется еще более уродливым и нелепым, поэтому я тут же стаскиваю его с себя и отбрасываю в сторону. И мои распущенные волосы свободной волной падают мне на плечи. В этот момент мой взгляд останавливается на браслете, и я вновь ощущаю себя загнанной в угол. Наверное, поэтому я вновь пытаюсь его снять, и на этот раз у меня получается это без каких-либо усилий!
Как странно, почему я не могла расстегнуть эту проклятую застежку раньше?!
Я смотрю на дорогое украшение и не знаю, что мне с ним делать. Но прятать браслет уже бессмысленно, поэтому с огромным сожалением я оставляю его на столе…
— Даниэла, ты там не заснула? Или надеешься на то, что за это время я забуду о случившемся?! — раздается вкрадчивый голос палача, и он поворачивается ко мне лицом.
На какое-то время он замолкает, а его глаза без всякого стеснения ощупывают меня с головы до пят. После чего его злость ко мне становится почему-то в стократ сильнее: — Если б я знал, что ты опустишься до воровства, то и близко не подпустил бы тебя к кортессам!
— Да как ты смеешь?! Может, для других я обычная служанка, но ты-то прекрасно знаешь, кто я! Неужели ты думаешь, что инфанта способна на такое?!
— В прежние времена у тебя не было такой надобности, а сейчас ты просто не нашла другого выхода.
— И зачем мне, по-твоему, это понадобилось? — с усмешкой спрашиваю я у своего Чудовища.
Удивительно, но стоило только мне привести себя в порядок, как у меня появилось удивительное самообладание. Но любая на моем месте почувствовала бы себя ущербной в том дурацком чепце и уродливом платье.
— Чтобы от меня сбежать, конечно же. Ты меня за дурака держишь, Даниэла? Думаешь я поверю в то, что ты стащила этот браслет только для того, чтобы украдкой на него любоваться?!
— Да ничего я не крала! Можешь сам в этом убедиться! Для этого нужно лишь дождаться окончания приема… Если какая-нибудь кортесса обнаружит у себя пропажу, то ты об этом обязательно узнаешь.
Как ни странно, палач прислушался к моим доводам, но поступил по-своему. Он попросил хозяина дома прилюдно обмолвиться о том, что якобы найдено украшение. И что кортес Аретин жаждет вернуть его законной владелице…
Как и следовало ожидать, такая кортесса не нашлась. Правда, одна из приглашенных заверила всех, что потеряла на приеме дорогое колье. Но её вскоре вывели на чистую воду, и кроме позора эта кортесса ничего не получила.
Все это мне рассказала пожилая посудомойщица, которая совсем недавно заступилась за меня перед экономкой, и которая узнала обо всем от служанок. Ведь после разговора с палачом меня вновь заслали на кухню. Благо к тому времени я уже полностью оправилась.
Но как бы я не радовалась тому, что мне удалось защитить свое доброе имя,
