- Стой! - заорал Вязов, - куда тебя черти несут? Мне только поговорить с тобой надо, я ничего не сделаю!
- Ага! - кивнул паренек, поблескивая темными глазами. За спиной у него, жутко мешая, болтался музыкальный инструмент, который он почему-то не сообразил бросить. Может, просто не успел, - Давай, поговорим. Только под кнут ты ляжешь, а я спрашивать стану, так годиться?
- Какой ты кровожадный, - подивился Степан, - кнут... Кто, вообще, про кнут-то говорил? Конвенция по правам ребенка запрещает вас пороть даже ремнем. Хотя я думаю - зря.
- А я думаю, горазд ты, дядя, меня на мельничном вороте катать... в дальние края и обратно, - огрызнулся мальчишка, не забывая перебирать руками и ногами.
- Осторожно! - машинально крикнул Вязов, когда нога пацана повисла над пустотой, - Слезал бы ты, лучше. Грохнешься, ведь, потом по чертежам не соберут.
Если бы дело происходило в привычной обстановке, в родном и насквозь знакомом Калинове, Степан решил бы, что мальчишка чего-то обкурился или нанюхался, уж больно был храбр. Оглянувшись на Степу через плечо, он примерился, качнулся с носков на пятки и сиганул вверх, на окно, козырек от окна, на конек, оттуда, сперва держась за трубу, а потом и так - до конца крыши, и снова вверх - как большая, тощая рысь, менестрель прыгнул, целя в окно башни... И тут везенье кончилось: мальчишка не допрыгнул самую малость. Тонкие пальцы сжались в кулак, схватив воздух в каких-то паре сантиметров от спасительного окна. С воплем, болтая ногами, он полетел вниз. Степан метнулся по крышам к месту падения, почти не обращая внимания на то, за что цепляются его руки, куда упираются ноги, и насколько это все надежно.
Добравшись до края, он заглянул вниз... и немного расслабился. Там была еще одна крыша: пологая, крытая дранкой. Строение, которое она венчала, небольшое, в полтора этажа высотой (половина - чердак) Вязов вначале принял за сарай или мастерскую, но над крышей поднималась труба. А еще в ней была дыра. Небольшая такая - в аккурат чтобы убраться не слишком упитанному тинейджеру. Степан вздохнул, и принялся предельно осторожно спускаться вниз. Спешить было больше некуда: если паренек все-таки покалечился, то там и лежит, а если приземлился благополучно - то уж, наверное, свинтил через двери.
Спустившись вполне благополучно (ободранные ладони и продырявленные рейтузы не в счет), Вязов понял, что находится в тупичке, кажется, недалеко от городской стены. Вокруг поднимались дома: в два и три этажа. Нужный ему был чуть ли не единственным карликом среди местных "небоскребов". Неподалеку шумело мельничное колесо, кажется, чуть справа.
Сориентировавшись, таким образом, на местности, Вязов поднялся на невысокое, аккуратное крылечко и вежливо постучал, раздумывая, что будет врать хозяину. Довольно долго ему никто не отвечал. Потом по ту сторону двери послышались какие-то звуки... как будто разговор... Очень интересный разговор, на повышенных тонах. Кто-то ругался, даже угрожал. Степан уже оценивал прочность двери, на предмет - выбить, когда странный разговор вдруг перешел в... перестрелку! Точно - стреляют, короткими очередями, определил Вязов. Выстрелы внезапно перекрыл знакомый до зубной боли вой полицейской сирены...
Не раздумывая больше, Степан толкнул дверь. Хлипкий замок-защелка не выдержал, дверь распахнулась, и полицейский шагнул в сени. Самые обычные сени. Короткая лестница в три ступени вела на верх, а по обе стороны от нее висели и стояли: дождевик полиэтиленовый одна штука, сапоги резиновые две пары (одни - заколенники), лопата совковая пластмассовая, фуфайка рваная, ведро мусорное, забитое в основном картофельными и луковыми очистками, вперемешку с пустыми пакетами из-под дорогого собачьего корма "Роял Конин". Для маленьких собак, машинально отметил Степа.
С потолка, на крученом шнуре спускалась электрическая лампочка.
Отсюда звуки, которые так удивили, Степана были слышнее, и идентифицировать их не составляло никакого труда. Работал телевизор. Шел сериал: "Улицы разбитых фонарей".
Уже не раздумывая, Вязов вошел в комнату.
Картина, открывшаяся его глазам, была благостной: сухонький старичок сидел перед телевизором с чашкой чая, а на коленях у него подремывал рыжий той-терьер. Услышав, что в комнату кто-то вошел, пес поднял ушастую голову, уставился на Степана черными, навыкате, профессионально-недоверчивыми глазами, весь напрягся и тихо, угрожающе зарычал.
- Аве, Цезарь! - проронил Степан, - Свалившийся с крыши приветствует тебя.
Старичок медленно повернул голову в его сторону.
- Здравствуйте, Мартын Борисович, - вежливо сказал Вязов.
Хозяин вздрогнул и выронил чашку с дымящимся напитком. Хорошо, не на колени!
... - А я, товарищ следователь, только мусор собрался вынести. Видел, небось, в сенях ведро стоит полнехонько. Открыл двери, а там: мать честная, курица лесная - ни парка, ни кладбища, ни ларька! Ничего. А вместо них местность какая-то странная, дома не нашей ахр...архитектуры, - мудреное слово дед выговорил с трудом, - и люди мимо шастают в таком виде, словно кино снимают. Но я поглядел - кинокамер нигде не видно. Да и, когда снимают, завсегда толпа кругом, шум. А тут - тишина. Глухое место.
Они пили чай с шоколадными пряниками, дед Мартын без проблем вскипятил его в электрическом чайнике, и время от времени поглядывали на экран телевизора, где сериал как раз закончился и шли новости. Потрясающе красивая женщина-диктор профессионально-взволнованно сообщала об очередном пожаре очередной гостиницы. На экране вертолет пытался снять мужчину с балкона на двенадцатом этаже.
Мальчишка - менестрель, благополучно пойманный на чердаке и, на всякий случай, зафиксированный простыней, "отдыхал" на диванчике. Дед посматривал на "военнопленного" борясь с желанием развязать его и напоить чаем, но то, как они его "брали" произвело на военного пулеметчика сильное впечатление, укушенная рука до сих пор побаливала.
- И давно это с тобой? - поинтересовался Вязов.
- Так, товарищ следователь, уже дней пять будет. Хлеб у меня закончился, корм его, - Мартын Борисович ласково погладил задремавшего пса, - тоже на исходе. Вон, пряниками питаюсь, да картошка у меня своя, еще почти полподвала.
- Выйти не пытался?
- Господь с тобой. Выйди я - а вдруг домой не попаду. И что - на старости лет под забором ночевать?
- А Цезаря выпустить?
- Ша-а-ас! - так и вскинулся дед, - что ж я, гестаповец, над другом своим верным опыты проводить с экспериментами? Нет, товарищ следователь, это плохая идея. Мы уж как-нибудь вместе. Продуктишки кой-какие пока есть. Еще этой, лапши китайской полный шкаф. Держимся.
- А вода?
- Так снег же еще не стаял, - простодушно пояснил дед, - высунусь в окно, снега черпану, натоплю на печке, вот нам с Цезарем и водичка. Ты ж не брезгуешь?
- А там - зима?
Дед Мартын смерил Степана очень внимательным взглядом:
- Какая зима, мил человек? Весна на дворе, - строго сказал он, - Пятое апреля. Не веришь мне - на этом... дебильнике погляди, вон там, на серванте лежит.
- Мобильник! - спохватился Степан и торопливо сунул руку за пазуху. Телефон был на месте, слава Труду, не вылетел во время прыжков по крыше. И сеть была. И даже несколько пропущенных звонков значилось, в основном - от Митяя, но один - от самого Енерала.
- Ты особо-то на свою трубку не надейся, - посоветовал дед, - я несколько раз звонил приятелю своему, Паше Бурмагину с Лесной. Думал - может если он сам за мной придет, так мы с Цезарем и выйдем. А то хлеба принесет, да, может, пивка...
- И что? - живо спросил Степан.
- Пришел! Мы с им по сотовому возле дверей переговаривались. И, главное, я тут открываю двери - на улице эта беда, а он там стучит-стучит... и никто ему не открывает, даже Цезарь не лает. Я уж хотел ему сказать, чтобы двери ломал, пес с ними. Да он решил, что я шутку с ним шучу. Обиделся - и ушел. И с того разу - абонент недоступен, - дед Мартын развел руками.
