и облегченно выдыхаю, когда понимаю, что живот мальчишки закрыт.
— Хорошо. Кетгут можно убрать. Берем шелк. Руки из пациента уберите! В этом больше нет нужды.
Кристиан вынимает пальцы, растягивавшие прежде рану. Краем глаза замечаю, как Рози дает ему бинты, и он неспешно ими оттирается.
Никакой брезгливости в жестах.
Никакой спешки.
По-деловому и спокойно.
Ай, какой молодец Кристиан! Еще очко в копилку твоей неотразимости. Хотя неотразимее больше некуда!
Шелковые нити у докторишки черные. Не отбеленные хлором.
— Прочные, ну, надо же…
Шить кожу намного легче.
Крови уже нет.
Рози по моему кивку то и дело промокала рану, и к концу операции та была почти суха.
— А из тебя будет толк! — привычно снисходительно хвалю я ребенка.
И только потом спохватываюсь.
Словно вываливаюсь из своей операционной и снова оказываюсь тут.
В кабинете трусливого врача, где-то на границе дичайшего темного средневековья.
И со мной только ребенок и случайный человек вместо операционной бригады.
А, еще мясник с киянкой. Анестезиолог, блин.
И становится страшно.
Господи, как мы умудрились справиться?!
— Из тебя точно будет толк, — повторяю я Рози и чуть улыбаюсь ей.
Шов на коже вышел даже симпатичным и ровным.
Мальчишку Кристиан начал приводить в сознание легкими шлепками по щекам. Тот застонал и захныкал, и Рози, моя крохотная и стойкая медицинская сестра, поднесла ему еще маковой водички.
— Пей, — серьезно велела она ему. — Уже все. Можешь даже поплакать.
— Невероятно! — выдохнул Кристиан, оборачиваясь ко мне. — Значит, Синеглазка?!
— Извините, — смущенно пробормотала я, отступая от стола с пациентом. — Вырвалось. Привычка, знаете ли.
— Привычка?! Вы часто оперируете?
На это мне ответить было нечего.
Как я ему объясню, где научилась этому?
— Вовсе нет, — соврала я. — Просто мечтала об этом… читала книги…
— Твердую руку вы тоже наработали в книгах?! Это великолепно, видит бог, великолепно!
— Не стоит ваших похвал.
— Не стоит?! Да я впервые в жизни вижу девушку, которая твердо знает, что делает, и притом делает успешно!
«Значит, тебе не везло до сих пор, Кристиан!» — с горкой усмешкой подумала я.
Меж тем пришел в себя наш «анестезиолог».
— Он жив?! — прошептал мясник, садясь на полу и тараща на нас в отчаянии глаза. — Жив?!
— Живее всех живых, — ответил Кристиан. — Ох, черт. Кажется, эта операция встанет вам в копеечку. Мы перевели все запасы спирта у доктора и извели его дорогие нитки. Он придет в ярость!
Отец вдруг затрясся и зарыдал, прикусив собственную руку.
— Ну, не стоит, — подбодрила я его, накладывая повязку на живот мальчишки. — Даже он не ревет. Смотрите, даже улыбаться пытается. Молодец! Три дня, и он будет как огурчик! Надеюсь…
На самом деле, существовала и возможность воспаления. Но я уповала на крепкий молодой организм и на спирт врача, которым я просто выжгла все, как напалмом.
— Поить его маковой водичкой утром и вечером, по четверти рюмки, — велела я папаше, утирающему сопли и слезы. — Три дня. Вместо еды бульон. Потом легкую пищу. Швы протирать спиртом, — я щедро вручила ему докторскую бутыль. — Через дней пять срезать бы их…
— Может, вы и срежете? — галантно предложил мне Кристиан, неспешно вытаскивая серебряный портсигар из кармана и изящно закуривая. — Это ваш пациент, и вам следует исполнить свой врачебный долг до конца!
Черт, вот же угораздило меня на него нарваться!
Кроме ослепительной внешности, у него и манеры были просто… потрясающие!
В его движениях сочеталась уверенность и грация свободного и сильного зверя.
— Я не могу, — тихо произнесла я, отступая от мальчишки. — У меня много дел… я просто не могу бегать по городу!
Я вдруг ощутила, как затекла у мен с непривычки шея. Как ломит грудь от прибывшего молока.
Господи! Кто я?! Куда полезла?!
Уж точно я не врач. Я — несчастная, опозоренная мать-одиночка.
Мне надо кормить моего ребенка и разгребать горы мусора в моем доме.
А не зашивать вспоротые животы деревенским мальчишкам!
Но отец мальчишки подскочил на ноги и закланялся, все еще заливаясь слезами и шмыгая носом.
— Так мы отблагодарим! — горячо уверил он меня. — Мы и привезем, и увезем! И заплатим, сколько прикажете!
— Боюсь, девушка поскромничает, — заметил Кристиан, внимательно меня рассматривая. Он прищурил свои невероятно синие глаза и выпустил струю душистого дума из губ. — Так что вам следует отблагодарить ее так, как вам велит ваша совесть.
Невероятный человек!
У меня руки начинали трястись, когда он вот так вот смотрел!
Я терялась, и остатки самообладания ускользали от меня. Хотелось спрятать лицо в ладонях и просто бежать от него прочь!
— Давайте ваша совесть сначала велит вам отвезти нас домой, а? — предложила вдруг Рози. — А то я устала. И ножка болит.
Но тут Кристиан тряхнул черными волосами.
— Нет, — мягко, но непреклонно ответил он. — Им еще везти домой сына. А вас отвезу я.
Глава 6. Нескромные предложения
— Ограбили! Ограбили!
Несчастный доктор, встрепанный, с огромной шишкой за ухом, на четвереньках выбрался из-за своего стола.
Глаза у него дико вращались в глазницах, и я уж было подумала, что анестезиолог перестарался. Последние мозги у доктора выбил.
— Они унесли!..
Ну точно, потерю оплакивает.
Наверное, эхо в черепе слышит. И это его расстраивает.
Кристиан, неторопливо закуривая вторую сигарету и небрежно стряхнув пепел от первой, слишком глубокой затяжки, холодно глянул на несчастного.
— Что у вас похитили, дорогой доктор, — безразличным тоном поинтересовался он.
— А?!
Доктор перестал ползти и поднял голову.
Вид у него был ну совершенно безумный.
— Они разорили мою коробку с инструментами! — взревел он. — Вы знаете, сколько это стоит?!
— Не дороже человеческой жизни, — так же холодно ответил Кристиан. Он брезгливо отодвинулся от ползающего кругами, как отравленный таракан, доктора. — Цела ваша коробка. Вот она. К тому же, вам оставили плату за истраченные материалы.
Алчный докторишка нащупал серебряный, брошенный ему Рози — и снова взревел.
— Но этого мало! — выл он. — Мало!.. Там инструменты, и мои нитки!..
— Мало? — так же холодно уточнил Кристиан, недобро сверкнув синими пронзительными глазами. — Проваляться полчаса в обмороке и получить серебряный — это мало?
Мать мальчишки всхлипывала в
