Я нахмурился немного задетый его словами, потому что поступил чисто интуитивно. Просматривая чьи-то воспоминания, я будто бы становлюсь очевидцем происшедшего. И для меня озвучить его воспоминания, было тем же самым, что и рассказать о пережитых мною моментах.
— Прости, если тебя это задевает.
Теренс поджал губы, и все же усмехнулся.
— Ничего. Теперь это стало более заметно, чем раньше, поэтому я еще привыкаю к твоим знаниям о моем прошлом.
— Ну, раньше у меня всегда было больше времени, и я мог дать тебе рассказать обо всем самому. А теперь мы время экономим — при таком раскладе забываешь о чьих-то чувствах.
В ответ Теренс улыбнулся более дружелюбно. Он был моим другом уже несколько лет, и хотя я и раньше подобным образом дружил с людьми, но Теренс был другом иного рода. Он стал первым из тех прежних людей, который узнал о моей тайне, разделяющей нас как виды. А теперь Теренс к тому же стал довольно похожим на меня. Мы оба больше не были людьми, и дружба более не была чем-то запретным, как раньше. И мне это нравилось. Иметь друзей очень важно, для таких одиноких особей, как мы. И все же лучшим другом для меня стала Рейн.
Не смотря на то, что мы сможем разделить нашу с Теренсом дружбу на многие столетия, ему многого не знать обо мне. Я бы не хотел марать его душу своим прошлым. И почему-то это выглядело совершенно по-другому, когда я делился воспоминаниями с Рейн. Словно готовил ее к тому, что может поджидать по ту сторону совершенства и бессмертия.
— Значит, они ее боятся, — задумчиво протянул отец. Он был настолько погружен в свои мысли, что даже не заметил Еву. Ее губы всего лишь на миг поджались в укоре, но перехватив мой взгляд, она улыбнулась. Еще один мой друг, с которым я проведу многие годы, и мне было немного трудно осознавать ее своей мачехой.
Я улыбнулся ей в ответ, и вновь сосредоточился на Теренсе. Его сердце все еще билось быстро, потому что волчья кровь боролась в нем с людской, и я ощущал дискомфорт, который мне не хотелось чувствовать. Но я так давно привык бороться с собой, что это почти не замечалось. Эта боль была почти несравнимым удовольствием, напоминающим о том, что мое тело и чувства еще существуют.
— И они тебя не заметили? — переспросил Грем, вновь поднимая голову от рук.
— Заметили, — нехотя проговорил Теренс, и замолк, когда Самюель, протянула ему тарелку с едой и чай. Это позволило Теренсу не рассказывать то, что он не хотел. Или счел постыдным для себя.
Я видел тот момент, когда ему пришлось биться с одним из волков, уходя с места, где он оставил Рейн. Но это было не в моем праве рассказывать им всем о его делах. Действия Теренса не были агрессией — он просто защищался. И это оставалось на совести Теренса. Я догадывался, что он только начинал мучиться от видения прошлого, но весь ужас содеянного ожидал его впереди. Все зайцы и лисы, которых он убил, померкнут после осознания смерти человека.
Остальные, будто бы догадываясь о случившемся, не стали расспрашивать. Случай, произошедший с ним, был не нашим делом. Но смущенным никто не выглядел, мало ли такого случалось с каждым из нас? Одна Ева могла похвастаться своей безупречностью — ей просто не давали шанса испытать себя и свою выдержку. Но настоящая жажда была у нее еще впереди. Я уже сочувствовал, зная, как тяжело отказаться от искушения, от жажды, от их тепла… Я тут же вспомнил о Рейн. Как она там, среди своры возбужденных луной оборотней? И если только Изегрим к ней прикоснется…
Новая волна ненависти накрыла мое сознание, затмевая рассудительность. Я уже знал и мог себе представить, что сделаю с ним, как только доберусь до его шеи и всего остального. Его вряд ли что-то сможет спасти.
Я знал каждый сантиметр ее кожи, если он испоганит ее своим прикосновением, умирать Изегриму придется долго. И мне будет все равно на всех комиссаров своры вместе взятых.
Ожидание давалось нам трудно, как никогда. Теренс быстро заснул, потому что его тело уже не выдерживало зова. Он то бледнел, то становился пунцовым — без обращения в волка его тело теряло контроль. И только сон немного снимал напряжение. Терцо, Самюель и Грем говорили между собой, совещаясь, как самые старшие. Прат скучающе читал какой-то журнал, и компанию ему составляли Ричард и Мизери. Они выглядели так, словно собирались перекинуться в карты. И сегодня я впервые заметил схожесть Прата с Ричардом. Не знаю, видела ли Рейн это в брате. Надеюсь, что нет, мне не хотелось бы, чтобы она разочаровалась в нем.
Я и Ева остались в компании друг друга, придаваясь тяжелым мыслям. Только для меня все было сложнее. Зная Рейн, я мог себе представить, как она может действовать. Сейчас Рейн слишком самоуверенна, мысли Волчицы затуманили ее разум, внушая ей еще более худшие желания, чем она могла набраться от нас. В нашей семье человеческая жизнь охранялась, а волки ее не ценили — и, как я догадывался, так научила свою свору Волчица. Я ни на миг не поверил ее игре на официальной встрече, она вела себя слишком уж правильно. И совершенно иным было поведение ее волков. А Рейн рассказывала о том, что Изегрим всегда боялся Волчицу. Она была не так проста, как хотела нам показать. И мне бы очень хотелось, чтобы Рейн действовала не импульсивно, и дала Волчице почувствовать свое преимущество. Ведь оборотни становятся такими глупыми, когда им поют дифирамбы. Будь умнее, Рейн, просто будь умнее ее…
Я верил в нее. И все же боялся, потому что она была слабее нас и их физически. Не смотря на ее ментальную силу.
— Я не могу поверить, что скоро все закончится.
Ева развернулась ко мне и подогнула ноги под себя. Не смотря на свою силу и красоту, она выглядела сейчас такой растерянной. И все же ей шла ее новая жизнь, как никому иному. Если бы я знал раньше, что смерть сделает ее и моего отца такими счастливыми, я изменил бы ее еще раньше. Да, возможно, я думал эгоистично, потому что это, наверное, сделало бы счастливым моего отца больше, чем Еву, но оно того стоило. По крайней мере, я больше не чувствовал вины, потому что пришлось спасать ее таким образом. Как просто прощать себе что-то такое, когда оно оборачивается чем-то хорошим. Все такой же эгоист.
— Почему же? — спросил я, хотя и так подозревал, о чем она говорит.
Взгляд Евы стал виноватым, когда она глазами нашла в комнате Грема, и это меня развеселило. Она так привыкла всем делиться с моим отцом, что теперь почувствовала растерянность, говоря что-то мне. Сблизившись с Рейн, говоря о прошлом и будущем лишь с нею, я уже и забыл, что раньше Ева всегда делилась своими проблемами со мной. Теперь я понимал, что так она будто приближалась к Грему, и все же наша дружба и была таковой. Я ощутил неловкость, вдруг поняв, что лишил Еву своей дружбы. Да, конечно, мы с Рейн всегда были готовы ей помочь, мы проводили с ней время до того, как ее пришлось обратить. Но ведь довольно продолжительный период она была одна. Знала ли об этом Рейн? Наверное, как и я, нет. Мы слишком захвачены друг другом, чтобы замечать кого-то еще. И для меня это нормально, я и раньше привык тратить все свободное время лишь на себя, но Рейн, для нее дружба очень важна. Осознает ли она, что наша тесная близость, неожиданно сузила ее мир до меня одного? Да, я самовлюбленно был рад этому, и тому, что дети для нее не так важны, как я. Но так же я знал, еще одну важную вещь — она никогда не простит себе то, что близнецы однажды вырастут, а она ничего не будет помнить об их детстве. Потому что со временем, когда она станет вампиром, наши чувства изменятся. Они по-прежнему будут столь же сильными, но на них перестанет действовать адреналин и остальные человеческие гормоны. Все предстанет в другом свете. Я мог только мечтать что и тогда буду для нее таким же желанным, как и сейчас, но я знал точно, что изменения будут.
