— Я не знаю, — тихо прошептала она, после чего с горькой усмешкой припомнила: — ты сам говорил, что не можешь осуждать других за попытку урвать немного тепла. — И прежде, чем Истара возмутила бы лёгкость, с которой она это произносила, добавила: — он всего лишь делает то же самое, что и все. Или ты полагаешь, что высокородным недостойно добиваться женщины, уже выбравшей другого мужчину?
Правоту её слов понимали оба. Случись всё это с другой парой, третий постепенно влился бы в их жизнь. Но, приезжая в Приграничье, Иньярра не искала себя спутника, Истар же вовсе был не склонен делиться, а Эрдлига вряд ли устроило бы место третьего, самого уязвимого в семье.
Подтверждая правильность её выводов, Истар досадливо поморщился и без особой надежды поинтересовался:
— Неужели твоя магия не в состоянии избавить тебя от него?
— От тебя ведь избавиться не вышло, — с мягкой улыбкой выдохнула Ярра.
А через пару мгновений, поняв, что только что сказала, испугалась. Именно страх вдруг заставил её вспомнить просьбу Рэйлифа, от которой она категорично отказалась. И Ярра задумалась над тем, с чем он готов был поступиться ради того, чтобы в моменты Прорывала на стояла на Стене.
— Возможно, мне стоит поехать к Лорду и согласиться на его просьбу, — не желая раскрывать деталей, темнила она, — а взамен попросить его повлиять на брата.
Истар понятия не имел о том, чего хотел от Ярры Лорд-Оборотень, однако он прекрасно понял — согласиться на предложенное её вынуждали обстоятельства. А значит, в сделке для знахарки было мало хорошего. Исходя из этого, он едва уловимо прищурился и попытался переубедить её:
— Рэйлиф направил сюда Эрдлига не для того, чтобы потом менять планы. — Не давая усомниться в напускной уверенности, он придвинулся ближе и положил голову ей на колени. — Ты ничего не изменишь, даже если пойдёшь на уступки.
Один раз уступишь, и больше с твоим мнением не будут считаться. В этом он был прав. Иньярра должна была найти другой способ со всем справиться. Научиться противостоять странному чувству, появляющемуся рядом с Эрдлигом, в котором было что-то не поддающееся определению, нечто, до чего у неё не хватало сил дотянуться. Да и не нужно было этого делать, ведь он должен был остаться чужим для Ярры.
— Истар, — мягко позвала она, заставляя поднять на себя взгляд. Хрупкие пальцы едва ощутимо порхнули по скуластому лицу, она очертила ими губы, провела по носу и коснулась складки на лбу, затем опустила ладонь на щёку и нежно улыбнулась, стараясь теплом и лаской вытеснить чужой образ, мешающий им. — Я не хочу, чтобы кто-либо стоял между нами. Я не хочу терять то, что у нас есть.
Улыбка, расцветшая на губах Истара, за доли секунды преобразила суровое лицо. Он хотел бы пообещать, что она не потеряет его, что он всегда будет рядом, но Приграничье не было тем местом, где можно давать такие клятвы. Помня об этом, он перехватил её руку и коснулся поцелуем ладони.
Глава 20
После той ночи в доме Иньярры воцарился хрупкий покой, который они с Истаром берегли, как могли. Она старалась как можно реже появляться в посёлке и деревушке, вплотную занявшись изготовлением заказов, которых хватало с головой. А когда от них удавалось отвлечься, ходила в потихоньку просыпающийся от зимнего сна лес и собирала берёзовые почки вместе с веточками, кору крушины и дуба, побеги брусники и толокнянки, а так же корень девясила. Иногда Истар составлял Ярре компанию, бесшумно следуя за ней с корзиной, в которую она собирала ингредиенты. А иногда его вызывали на Заставу, где с приходом весны работы становилось в разы больше.
В один из вечеров середины первого весеннего месяца, когда Истар ещё не успел вернуться с Заставы, она выкладывала нарезанные корни девясила на сушилку и тихо напевала незатейливую мелодию. Несколько недель тишины и покоя дарили надежду на то, что хоть какое-то время в Приграничье можно забыть о тревогах.
Улыбаясь собственным мыслям, Ярра уже представляла, как испечёт яблочный пирог с корицей, аромат которого заполнит весь дом, усиливая ощущение тепла и уюта. Но, стоило ей подумать о том, как они с Истаром будут сидеть у камина и наслаждаться душистым чаем с нежной выпечкой, как спокойствие разбил торопливый и отчаянный стук в дверь. В какой-то момент ей даже показалось, что незваные гости могут вышибить её.
А когда она открыла дверь и увидела на пороге двух мужей Шанаи, то занервничала уже сама. Одного взгляда на них хватило, чтобы понять — у южанки начались роды. Само по себе это было неплохо, вот только знахарка была уверена, что ребёнок появится на свет не раньше середины весны.
Тревожась за девушку, ставшую ей близкой, Иньярра за несколько минут собрала всё необходимое и поспешила за мужчинами, в глазах которых непривычно и дико было видеть страх. Серая лошадка в белых яблоках испуганно косила глазом на их мощных коней, но безропотно сказала следом.
До самого рассвета Иньярра боролась за жизнь подруги и двух её малышей. Слишком хрупкая южанка с трудом смогла разродиться после пяти часов мучений, на протяжении которых знахарка ни на минуту не отходила от неё. За исключением одного раза, когда не выдержала чужого мешающего присутствия и выгнала прочь из дома оборотней. После чего те, в свою очередь, потеряв голову от беспокойства, нарезали круги вокруг дома в звериной ипостаси и то и дело выли на растущую луну, испуганно прикрывающуюся низкими тяжёлыми тучами.
Когда здоровый крепкий малыш, едва появился на свет и возмущенно захныкал, казалось, что самое опасное позади. Но, уже отдав его измученной Шанае, которой едва хватало сил оставаться в сознании, Ярра почувствовала, что что-то не так. Несколько минут ей понадобилось, чтобы понять — все эти месяцы малыш "прятал" от тонкого нюха отцов сестрёнку. И, глядя на обессиленную подругу, знахарка понимала, что всё плохо. Слишком много крови потеряно, слишком много сил отдано. Шаная просто не сможет родить девочку, не очень-то торопящуюся появляться на свет. А значит действовать нужно было решительно.
Двумя часами позднее, вынося малышей, завёрнутых в пелёнки и одеяльца на порог дома, перепачканная кровью Шанаи, бледная и едва держащаяся на ногах Ярра опешила, когда на неё зарычали мужья южанки. Прижавшись спиной к дверному косяку, она смотрела на то, как удлиняются их клыки, и вытягиваются зрачки, и напоминала себе, что бежать или давать им почувствовать страх нельзя. Впрочем, на бег у неё не осталось сил, а страх уничтожила огромная усталость. Что их удерживало от нападения в этот момент, она не знала. Но когда на крыльцо, между нею и ими прыгнул огромный серебристо-серый волк и угрожающе двинулся на пограничников, те сделали по шагу назад и пришли в себя. Сморгнув наваждение, смущённые тем, что инстинкты взяли над ними верх, мужчины медленно приблизились к знахарке и бережно забрали у неё детей. В их глазах было столько нежности и счастья, что она простила им потерю контроля, ибо немудрено потерять голову, когда испытываешь столь сильные чувства.
Вот только когда они хотели было войти в дом, она стала на их пути и хмуро предупредила:
— Шаная спит. Что хотите делайте, но не будите её ещё сутки.
— Так долго… — изумлённо протянул один.
И ему тут же вторил другой:
— Она в порядке?
Заговорившие практически одновременно, они вызвали у Иньярры улыбку. Переведя взгляд с одного на другого, а после на детей, она кивнула и, зарываясь пальцами правой руки в густую серебристо-серую шерсть волка, сидящего у её ног, устало выдохнула:
— Да. Теперь да.
Вместе с мужчинами она вернулась в дом, чтобы объяснить им что и как нужно делать с детьми пока Шаная набирается сил. Подробно рассказывая о множестве важных мелочей, она что-то собрала обратно в сумку, с которой приехала, а что-то оставила на столе, пояснив при этом, как и когда использовать. Ну и, конечно же, велела тут же звать её, если что-то пойдёт не так.
