* * *
На поиски тихого укромного места, где нас и впрямь никто не побеспокоил бы, уходит несколько больше времени, нежели ожидалось, и даже мой нюх делу почти не помогает. Общественный парк остается общественным парком, а в выходной он и вовсе переполнен желающими насладиться неспешными прогулками по тенистым аллеям, свежим воздухом, яркой зеленью и близостью канала. Арсенио всю дорогу ворчит, что, мол, в Лайвелли нам не пришлось бы столько бродить в поисках относительного уединения, что на его родине вся округа за пределами жилых секторов была бы в нашем распоряжении. Наконец нам удается найти тихое местечко у самой воды, окруженное деревьями, в отдалении от центральной части набережной, аккуратной, распланированной не хуже частных владений. Мы устраиваемся на траве за невысоким кустарником, надежно скрывающим нас от противоположного берега и чужих взглядов с маленьких лодок и небольших прогулочных кораблей, проплывающих по каналу. Расстилаем покрывало, раскладываем снедь и напитки, привезенные в большой корзинке. Я смотрю на посеребренную солнцем воду и поневоле вспоминаю Нижний город, часть канала, пересекающую его территорию, отделенную от половины Верхнего шлюзами. Там он совсем другой, уже, грязнее, с берегами, застроенными или кособокими многоэтажками, или чадящими отчаянно заводами. Где-то попадаются старые, сгнившие наполовину деревянные пристани, где-то поновее, оборудованные под погрузку и разгрузку товаров, по свинцово-серой воде медленно, лениво плывут баржи и тихо скользят немногочисленные частные корабли. Пахнет тухлой рыбой, застоявшейся водой и канализацией, на потемневших зеленоватых камнях набережной оседает все утолщающийся и утолщающийся слой приносимого мусора и водорослей.
Глубоко вдыхаю воздух, свежий, далекий от нечистот Нижнего города, моргаю, избавляясь от видения прежней жизни.
— О чем задумалась? — Байрон едва ощутимо касается моей руки, отвлекая от размышлений.
— О разном, — признаюсь.
Арсенио накидывается на стряпню Дороти так, словно не ел ничего пристойного уже целую вечность, в то время как Байрон остается верен себе, берет понемногу, ест осторожно, деликатно. Даже пребывая в задумчивости, я ловила время от времени его взгляд исподлобья, пристальный, изучающий. Привычка, должно быть, — быть наготове, следить за клиенткой, предугадывая ее желания прежде, чем они будут высказаны вслух.
Волчица рычит недовольно — она не хотела думать о тех, других, что были до нее, и не суть важно, по личному выбору или по работе.
— Ты часто вспоминаешь о нем? — спрашиваю вдруг.
— О ком?
— О Нижнем городе.
Знаю, Байрон, в отличие от друга, там родился и вырос. И, подобно мне, не видел мира за пределами стен Лилата.
— Иногда, — Байрон нарочито равнодушно пожимает плечами. — Но стараюсь не увлекаться путешествиями по волнам памяти. Вредно для настоящего.
— Ты сказал вчера, что у тебя нет родственников.
— Нет.
— Он отрекся от семьи, — вмешивается Арсенио, не отрываясь, впрочем, от поглощения бутербродов.
— Почему? — я поворачиваюсь к Байрону, всматриваюсь в идеальный профиль.
— Потому что те, кто официально считался моей родней, попытались продать меня при первой же удобной возможности. С моей внешностью спокойно по улицам Нижнего не походишь, — голос Байрона ровный, ничего не выражающий, будто бы речь вовсе не о нем, но о ком-то постороннем, далеком, и, вижу, взгляд сосредоточен на открывающейся из-за кустов части канала, однако едва ли различает отдельные элементы пейзажа. — Я сбежал. Они нашли меня и предприняли вторую попытку продать. Я сбежал снова. Какое-то время попрошайничал и подворовывал по мелочи, как большинство малолетних бродяжек, ночевал где придется, скрывался от хозяев каждой территории, куда заносили ноги. Я рано научился защищать себя, собственно, у меня и выбора-то особого не было: или смириться, или драться не на жизнь, а на смерть, не щадя, если потребуется, жизни чужой. Я ее не ценил, ни свою, ни чужую… быстро привыкаешь, и становится все равно. Но мне повезло — искатель от первого агентства, где я оказался, не чурался подбирать смазливых мальчиков в самых грязных и непотребных уголках Нижнего. В агентстве меня отмыли, одели, научили… всему. С образованием в Нижнем туго, сама знаешь, у меня за плечами только и было, что пара начальных классов. Уже позже, когда я… скажем так, достиг определенных карьерных высот, меня переманили в другое агентство, где я и оставался до недавнего времени.
Я пытаюсь вспомнить, доводилось ли мне встречать Байрона прежде, до знакомства с Арсенио и — волей-неволей — с его приятелями, и понимаю, что нет. Или, скорее, встречала наверняка, но не обращала внимания, смотрела словно сквозь него, делая вид, будто не замечаю очередного юного спутника очередной почтенной вдовушки. Да и среди замужних дам постарше не считалось зазорным заводить нежного друга так же, как многие заводили комнатных собачек. Порою этот момент даже заранее оговаривался в брачном контракте.
— В эскорт-агентствах и иже с ними представителей нашего вида любят: хорошая внешность без лишнего постороннего вмешательства, магнетическое обаяние, минимальная вероятность случайной беременности и долголетие, позволяющее сохранить визуальную молодость и продлить срок эксплуатации, — добавляет Байрон. — И любят тем сильнее, чем сложнее заполучить суккубу или инкуба. Потому меня и подобрали.
Отчего-то делается стыдно за себя, за то, что еще недавно я, как и все, отворачивалась от мальчиков по вызову, игнорировала, подобно тому, как сейчас окружающие предпочитают не замечать Байрона рядом со мною и Арсенио.
— Прости.
— За что? — Байрон моргает, смотрит на меня удивленно.
— Мне кажется, я видела тебя раньше, но… но не помню, — повторяю вслух. — И не потому, что у меня плохая память на лица… мы можем не запомнить кого-то в лицо, зато надолго сохраняем в памяти запахи… а потому, что я тебя не замечала до знакомства с Арсенио.
— Ты и после еще несколько месяцев меня не замечала.
— Разве?
— Я видел по твоему взгляду, — Байрон мимолетным жестом касается моего виска. — Обычно когда на нас вынуждены смотреть в течение некоторого времени, то взгляд становится слегка отсутствующим, стеклянным, — инкуб вздыхает, улыбается мягко, чуть снисходительно, отчего я чувствую себя маленькой девочкой, уличенной в незначительном для взрослого, но все же нехорошем проступке. — Признайся, Рианн, ты вообще в упор меня не замечала до вашего с Тессой похищения.
Глава 9
Поначалу я теряюсь, немного огорошенная репликой Байрона, но затем подбираюсь, возражаю твердо:
— Нет.
— Правда?
— Я не обращала на тебя внимания до знакомства с Арсенио… ни на кого из… вашей братии… как и все, впрочем. Но потом…
— Потом в твоем взгляде появилось непонимание, почему я там, где я есть, и что может связывать такого, как я, с Арсенио.
— Я никогда ни о чем подобном не упоминала.
— Ты удивишься, сколько всего могут сказать взгляды украдкой, случайные жесты, мелкие привычки, которые даже не всегда за собой замечаешь…
— О, да ты телепат, — я не удерживаюсь от недовольной гримаски.
— Я наблюдательный. К тому же зачастую на светских мероприятиях нечем больше заняться, кроме как следить за окружающими… пытаться прочитать их, понять, о чем они думают, что скрывают под масками вежливой скуки…
Краем глаза я отмечаю, как Арсенио, закончивший с едой, передвигается ближе ко мне, рассматривает меня обманчиво-ленивым взором.
— И что же скрывала я? — спрашиваю я требовательно.
— Тоску волчицы по свободе, по жизни на воле, по миру, что ведом ей лишь с чужих слов, — Байрон вновь протягивает руку, на сей раз касается моих волос, поправляет темные пряди, словно невзначай убирая локоны с плеча. — Непонимание, почему ты находишься там, где ты есть. Привычку, которую ты и хочешь отринуть, и не можешь.
Арсенио оказывается так близко, что его колени придавливают мою юбку к покрывалу, вынуждая меня замереть между обоими инкубами, фиксируя на месте. Пальцы Байрона скользят по открытой платьем части плеча, по шее, по лицу. Волчица радуется — еще бы ей не быть в восторге от того, что вот-вот случится, — человек же выжидает, не зная, как следует реагировать на происходящее.
