— Так значит этот ритуал тебе был нужен больше, чем мне? — Агата крепче сжала предплечье Ильи, за которое держалась. То ли в загонах стало душновато, то ли просто от волнения ей стало не хватать воздуха. — А этот мужчина… (Азур?) скакал из тела в тело под протекцией Арджеша?
Клоун скрестил руки на груди:
— Я уже сказал, повторять не буду, — он подмигнул им. — В общем, оставлю вас, голубки. Развлекайтесь тут. Можно всё, кроме как убивать. Я еще сам не наигрался.
С этими словами он помахал им рукой и бодрым шагом вышел из шатра.
— Даже наблюдать за нами не будет?
Илья внимательно огляделся:
— Сложно понять, есть тут следящие, передающие артефакты или камеры. Темной энергией очень фонит и перебивает всё остальное, а камеры могут быть и скрытыми. Но думаю, что бы тут не произошло, Нику узнает.
— Агата… — снова подал голос Адрон. — Девочка моя. Это правда ты? Я так мечтал тебя снова увидеть, ты пришла ко мне, да?
Дверца клетки после Албеску так и осталась открыта. Та была высокая — в человеческий рост. Можно было бы зайти, но орчанке стало как-то очень брезгливо.
Едва узнав, о том, что Серп — это не Серп, она ощущала мощный прилив ярости, злости, ненависти.
Сейчас они поутихли. Сложно испытывать столь яркие чувства к такому ничтожеству, каким сейчас выглядел ее бывший муж.
Правда, в какую-то первую секунду Агата чуть не подалась вперед. Иррациональная, ненормальная жалость к тому, кто едва не убил её детей и уничтожил её мужа, на секунду проснулась в женской милосердной душе. Он ведь живой, ему больно, он испытывает любовь, её любовь...
Но Агата тотчас отдернулась, будто ужаленная раскаленным прутом.
Какая жалость?
К кому?
Это всё гормоны. Это существо не заслуживает даже толики жалости. Её не могут обмануть его стенания. Он столетиями — Нику это подтвердил — проводил свои жуткие ритуалы и вырезал членов своей семьи ради вечной жизни и дара.
Омерзительно. И только.
— Ответь, — она присела, чтобы поймать взгляд Адрона. — зачем ты мучал Серпа всё это время? Заставлял смотреть на нас?
В голосе промелькнула горечь.
— О чем ты, любовь моя, это же я и есть. Твой Серп, твой любимый муж. Расскажи мне, как ты, как наши дети?
— Те самые дети, над которыми ты проводил бесчеловечный ритуал? Или, может быть, интересует конкретно Платон, которого ты хотел оставить в рабстве у Альбеску вместо себя? — она сама поразилась тому, как холодно звучит ее голос, а внутри сердце словно обрастало корочкой льда.
— Что ты такое говоришь, — хныкал мужчина. — Илья, скажи ей. Мы же были друзьями, помнишь? Дружище, помоги мне, вытащи меня отсюда. Я даже умереть не могу. Вижу кругом бесконечный ад и смерть, а она за мной никак не приходит…
— Дружище? — Илья вздернул бровь. — Не ожидал, что ты когда-нибудь снова назовешь меня другом.
— Ну, конечно же, мы друзья! Вот и Агату ты пришел поддержать, и правильно, не стоит ей быть здесь одной. Тут повсюду глаза у Альбеску. — Он воровато оглянулся, звякнув цепями. — Даже у прутьев клеток есть глаза и уши, — а закончил уже шепотом: — Он всегда обо всем узнает. Но вы… вы другое дело, вы ведь сможете мне помочь, да? Илья… я ведь знаю, что ты стал арбитром. Помоги мне, друг… брат…
В глазах плескался ужас, а сам мужчина казался сумасшедшим.
— Какой же ты мне брат, — хмыкнул Илья. — Ты даже не тот Серп, с которым я когда-то дружил. Ты убил его.
— Я его не убивал. — отчаянно замотал головой Адрон. — Я ведь заботился о нем. Агата, ну хоть ты ему скажи…
— Что я должна ему сказать? — медленно проговорила женщина. — Совсем тебя не понимаю.
— Ты же знаешь: я всегда уважал тебя и детей. Может, я не был лучшим отцом, но никогда их не обидел, старался угождать твоим капризам. Ритуал… да, признаю, я хотел его провести… но…
— Слышать не желаю. Не трать силы впустую.
Но Чужак не переставал говорить, пытаясь воспользоваться своим, возможно, единственным шансом на все сто процентов. Вид его был уже не только жалким, но и заботливым, почти влюбленным. Он подался еще чуть-чуть вперед — цепь совсем натянулась на тощей шее — и смотрел на Агату со щенячьей нежностью.
— Я сменил много тел, но только с тобой обрел настоящее счастье. Помнишь, как мы ездили отдыхать? Ты думаешь, других жен я возил на курорты? Дарил им украшения, осыпал комплиментами? Ты всегда занимала особое место… моя драгоценная Агата…
— Не надо лгать. Это всё ритуал Нику. Из-за него ты напитался моими эмоциями.
— Возможно. Но в конечном итоге я всегда выбирал тебя. Пожалуйста, исполни и ты мою последнюю просьбу, — слезы покатились по его лицу. — Попроси у Нику прощения. Я принесу любую клятву, я никогда не трону наших детей. Уеду на окраину мира и заживу там отшельником... или, если хочешь, я тут же выпью яд и умру. Я готов на всё. Пожалуйста. Агата, умоляю, дай мне возможность искупления за содеянное. Не эту бесконечную пытку, а настоящую возможность исправиться. Я ведь всё делал для тебя. Помнишь, я хотел сохранить душу твоей матери? Я бы никогда не поступил так с родней предыдущих жен.
— Заткнись, прошу тебя.
Но орк продолжал, быстро-быстро шевеля губами:
— Что до настоящего Серпа. Он тебя никогда не любил. Он выбрал тебя только, потому что я одобрил. Я, находясь в теле Максимилиана, сказал Серпу: «Не прогадай — бери эту орчанку в жены». Он еще колебался, потому что хотел свободы. Он бы изменял тебе всю жизнь. У меня есть доказательства его неверности!
Агату тряхнуло. Разумеется, она не верила словам Чужака, но его последние фразы заставили её сердце сменить ритм. Что, если образ Серпа в её памяти тоже обманчив?
Азур мог лгать. Скорее всего, он лгал. Но даже этого хватило, чтобы в Агате перемешались чувства. Ненависть и боль, обида и возмущение, память о том немногом хорошем, через что они прошли — переплелись в единый ком.
Нет, она не собиралась помогать Чужаку. Но внезапно её замутило. Так отчетливо, что пришлось глубоко вдохнуть и громко выдохнуть.
— У тебя что-то болит? Тебе нельзя нервничать, — в этот момент Илья, кажется, вышел из роли сурового спутника и заволновался по-настоящему. — Пойдем отсюда.
Он помог Агате подняться и приобнял за талию, притянув её к себе. Орчанка, оказавшись в объятиях любимого мужчины, успокоилась. Да, теперь всё иначе. Всё будет хорошо.
— Почему ей нельзя нервничать? — тихо спросил Азур. — Почему вы пришли вместе?
В глазах его промелькнуло что-то прежнее, властное, собственническое. Всего на секунду, но этой секунды хватило, чтобы Агата убедилась: чудовище не изменится. Даже если внять его словам (а уж за столетия он научился виртуозно врать) и дать ему свободу, он вскоре вернется к прежним делишкам.
Может, Агату он и любит где-то в глубине, из-за ритуала и трав, выпитых сейчас. Но эта любовь не изменит его самого. Не сделает чище.
— Потому что я никогда не отпустил бы свою любимую женщину одну к такому отродью как ты, — просто ответил Макаров, покачивая Агату из стороны в сторону успокаивающими движениями.
Слишком интимно, чтобы это можно было списать на дружеский жест. Он поцеловал её в макушку и прошептал:
— Ты как?
— Нормально, — произнесла Агата, цепляясь пальцами в его рубашку. — Всё хорошо. Спасибо.
— Агата, почему тебе нельзя нервничать?! — ещё раз повторил Азур, ещё тише, но злее; жест Макарова его явно разозлил, но ещё не уверил окончательно. — Ответь!
Она ничего не сказала, лишь оторвалась от Ильи и коснулась своего живота тем самым жестом, к которому привык её бывший муж за прошлые две беременности (вообще-то за три, но первую он не застал). Ласковым, оберегающим.
Он всё понял.
Как понял и то, что освобождения она ему не даст и в семью вернуться не позволит. Не поверит ему. Не простит. Короткого поглаживания живота хватило, чтобы убедить в этом Азура.
Взвыв коротко, по-звериному, он дернулся вперед. Цепь натянулась так сильно, что раздался хруст позвонков. Азур бился в клетке, тянул истощенные руки к Агате и Илье, трясся всем телом. Он что-то шептал, но Агата не слышала его бредней. Она ослепла и оглохла к своему бывшему мужу.
