По идее, ему трудно было вообще что-нибудь разглядеть. Но то, что он высматривал, прижалось прямо к стеклу. Иглы. Ветки. Все окна были ими полностью загорожены.
Не говоря друг другу ни слова, они с Мередит вцепились в дверцу. Дверца щелкнула, приоткрылась на пару миллиметров, а потом с очень отчетливым «вамм» захлопнулась снова.
Мередит и Мэтт посмотрели друг на друга. Потом Мередит снова опустила глаза и вытащила из волос Бонни еще несколько веточек.
– Не больно?
– Нет. Почти…
– Ты дрожишь.
– Это от холода.
В машине действительно стало холодно. Снаружи, но не сквозь некогда открытые стекла, которые теперь были наглухо закрыты стволами деревьев, до Мэтта доносился шум ветра. Он свистел, словно в ветвях многочисленных деревьев. Был слышен и другой звук – на удивление громкий скрип дерева. Как это ни нелепо, он доносился откуда-то сверху. Было похоже на бурю.
– Кстати, что это была за дрянь? – вдруг крикнул он, с силой пнув спинку переднего сиденья. – Та дрянь на дороге, из-за которой я вывернул руль?
Мередит медленно приподняла свою темную голову.
– Не знаю; я как раз собиралась закрыть окно. Я видела ее долю секунды.
– Она появилась прямо посреди дороги.
– Волк?
– Там ничего не было, и вдруг она появилась!
– Волки другого цвета. Она была рыжей, – бесцветным голосом сказала Бонни, отрывая голову от плеча Мередит.
– Рыжей? – Мередит покачала головой. – Но она была слишком большая для лисы.
– Мне тоже кажется, что она была рыжей, – сказал Мэтт.
– Волки рыжими не бывают… А оборотни? У Тайлера Смоллвуда нет родственников с рыжими волосами?
– Это был не волк, – сказала Бонни. – Он был… задом наперед.
– Задом наперед?
– У него голова была не с той стороны. Или у него было две головы.
– Бонни, ты очень сильно меня пугаешь, – сказала Мередит.
Мэтт не произнес этого вслух, но Бонни сильно напугала и его тоже. Он видел это животное лишь долю секунды, но у него было ощущение, что оно действительно выглядело так, как описала Бонни.
– Может быть, мы просто увидели его под таким углом, – предположил Мэтт, а Мередит одновременно с ним сказала:
– Может быть, просто какой-то напуганный зверь…
– Чем напуганный?
Мередит подняла глаза на крышу машины. Мэтт проследил за ее взглядом. Очень медленно, скрипя металлом, крыша просела. Потом снова. Как будто на нее давило что-то очень тяжелое.
Мэтт обозвал себя нехорошими словами.
– Я же мог просто поехать вперед, когда был на переднем сиденье, – он лихорадочно просунул руку сквозь ветки, пытаясь нащупать акселератор, зажигание, – интересно, ключи еще там?
– Мэтт, мы сползли в канаву. И, кроме того, если бы это имело хоть какой-то смысл, я бы сама предложила тебе поехать вперед.
– Но тогда дерево снесло бы тебе голову.
– Да, – просто ответила Мередит.
– Но ты бы погибла!
– Я бы предложила этот вариант, если бы у вас двоих был шанс выбраться. Но вы смотрели по сторонам, а я видела то, что впереди. Они уже там были. Деревья. Со всех сторон.
– Этого… не может… быть! – Мэтт стучал кулаком по спинке переднего сиденья, чтобы подчеркнуть каждое слово.
– А это – может?
Крыша снова скрипнула.
– А ну-ка перестаньте ругаться! – сказала Бонни, и ее голос сорвался на рыдания.
Послышался хлопок, похожий на ружейный выстрел, и машина внезапно качнулась назад и влево.
– Что это такое? – ошарашенно спросила Бонни.
Тишина.
– …лопнула шина, – выговорил наконец Мэтт. Он не верил собственным словам. Он посмотрел на Мередит.
Бонни тоже посмотрела на нее.
– Мередит… все впереди уже заполнено ветками. Я едва могу различить лунный свет. Здесь темнеет.
– Я знаю.
– Ну и что же нам делать?
Мэтт видел, что лицо Мередит выражает невероятное напряжение и отчаяние, словно все, что она говорила, пробивалось сквозь крепко сжатые зубы. Но голос ее был спокойным:
– Не знаю.
Стефан все еще содрогался, а Елена свернулась на кровати, как кошка. Она улыбалась ему, и в этой улыбке были наслаждение и любовь. Он думал о том, чтобы схватить ее за руки, повалить и повторить все заново.
Вот до какого безумия она его довела. Дело в том, что он знал – знал прекрасно, по собственному опыту, – в какие опасные игры они играют. Еще немного – и Елена превратится в духа-вампира, как до того она была первым вампиром-духом, с которым ему доводилось встречаться.
Какая же она была! Он выскользнул из-под Елены, как иногда делал, и просто смотрел на нее, чувствуя, что от одного ее вида его сердце начинает бешено колотиться. Ее волосы, настоящего золотого цвета, шелком упали на кровать и растеклись по ней. Ее тело, освещенное единственной лампой, казалось, было обведено золотым контуром. Действительно, ощущение было такое, что она порхает, и двигается, и спит в золотой дымке. Это было невероятно; словно он, вампир, принес в свою кровать живое солнце.
Он понял, что подавил зевок. Она сделала с ним то же, что Далила, сама того не желая, сделала с Самсоном, – отобрала его Силу. Пускай он и был полон до краев ее кровью, но одновременно им овладела приятная сонливость. Он был готов провести сладкую ночь в ее объятиях.
В машине Мэтта становилось все темнее и темнее – деревья продолжали перекрывать лунный свет. Какое-то время молодые люди пытались звать на помощь, но это не дало никаких результатов. Кроме того, как сказала Мередит, им надо было экономить воздух. Поэтому теперь они снова сидели тихо.
В конце концов Мередит залезла в карман джинсов и вытащила оттуда связку ключей, на брелоке которых болтался карманный фонарик. Он светился голубым светом. Она нажала кнопку, и все они наклонились вперед. Какая мелочь, а как много значит, подумал Мэтт.
Теперь и на передние сиденья что-то давило.
– Бонни, – сказала Мередит. – Наших криков отсюда никто не услышит. Если бы неподалеку кто-нибудь был, он услышал бы, как лопнула шина, и решил бы, что это ружейный выстрел.
Бонни затрясла головой, словно не желая слушать. Она все еще вытаскивала из кожи иголки.
«Она права. До ближайшей живой души несколько миль», – подумал Мэтт.
– Здесь что-то очень плохое, – сказала Бонни. Она сказала это совсем тихо, произнося слова одно за другим, словно кидала в пруд камушки.
Мэтт почувствовал, что его лицо становится серым.
– Насколько… плохое?
– Настолько, что… я никогда такого раньше не чувствовала. Ни когда убили Елену, ни с Клаусом, ни с кем. Я никогда такого плохого не чувствовала. Это что-то очень плохое и очень сильное. Никогда не думала, что что-то может быть таким сильным. Оно давит на меня, и мне страшно…
