Максим притормозил у дома-кубика. И обернулся ко мне. Как описать, что я чувствовала? Целоваться было очень больно, ранку на языке щипало немилосердно, но и остановиться было невозможно. Нежность наполняла тело удивительной мелодией. Я начинала понимать, что имел в виду Митиль, сказав, что я должна оторваться.
Мне было хорошо.
Комок страхов внутри распадался.
Максим подхватил меня на руки, торопливо ткнул ключом в дверь и внёс меня в крошечное помещение с блестящими створками дверец, теперь уже шепча слова, облепляющие меня нежностью.
И хотя следом за нами вскочил какой-то странный тип, Максим не выпустил меня из рук, не оторвался от моего языка. Аромат корицы и шоколада перебивал душный запах белых лилий.
В узком и низком жилище Максима был слишком яркий свет. Больше я ничего не разглядела, решив дойти до той черты, до которой он посмеет добраться. Постель была жёсткой. Это слегка меня отрезвило, и я зашептала заклинания, активирующие кулон, ограждающий от болезней и нежданных обстоятельств. Подруги по университету подарили, а сейчас он пригодился, впервые в жизни. Магия в этом мире казалась песком на зубах: её было очень мало, и она не собиралась в одно целое. Но я пыталась несколько раз, и кулон порозовел.
— Что? Что ты говоришь? — привстал надо мной Максим.
Я ткнула в свой язык и помотала головой.
— Ответить не можешь? — удивился он и исчез, принёс мне лист бумаги и карандаш.
При виде обыкновенного карандаша я так обрадовалась, словно нашла в чужом мирке родного человека! Но писать на языке мира Митиля я не умела, как и читать.
Снова покачала головой.
— Так сильно поранилась? — огорчился Максим.
Я помотала головой, как глиняная игрушка. И попыталась распрямить хвостик пиявки, но тот совсем отломился. А если положить тварь на язык? Я попробовала… и смогла произнести только скрипуче некрасиво и едва понятно:
— П-п-пр-р-родолж-ш-шай… — больше ничего не выходило сказать.
Но ему, видно, хотелось слышать только это слово, он снова обнял меня, и мы начали с того же самого места, где остановились.
Я прислушалась к своему телу, когда Максим выпустил меня из объятий.
Мой вечный страх растворился, было немного больно телу, но очень спокойно на душе. Могла ли я влюбиться в этого человека? Не должна была, но испытывала глубокую нежность, он казался мне таким важным и огромным, что заслонял от меня все семь миров и этот странный мир Митиля.
Я вгляделась в его лицо: глаза стали серо-синими, цвет морской воды в бурю, по ним проскальзывали золотые искорки, губы припухли и покраснели.
Почему я рискнула?
Восхищение.
Именно оно сломало мой страх перед любовью, страстью. Но не обошлось без ароматов.
Свет стал теперь неярким, и тени неожиданно наложились на лоб и щёки Максима. В этом смешении света и тени мой возлюбленный показался мне копией моего отца. Значит, не только лилии виноваты. Забавно получилось! Андреас соединил нечто из приворотных ароматов, а голову я потеряла от другого парня! От его слов, от его музыки.
Я хотела поцеловать его, но он резко отстранился и сказал:
— Я женат, Саша. И не собираюсь врать, что не люблю свою жену. Я люблю её.
Страх набрал множество новых нитей в моей душе и теле, превратившись в острое и страшное создание, рвущее меня изнутри. Какая глупость! Как я могла так забыться?! Никакие приворотные ароматы не оправдают меня.
Восхищение?
— Это не было наваждением. Ты мне понравилась. Очень. Признаю, что я позволил себе влюбиться. Но ты понимаешь, что должна уйти. Тем более Митиль уже порвал трубку, названивая мне, он ждёт тебя у подъезда, — спокойно проговорил Максим.
Одежда! Где это отвратительное платье? Я натянула какое-то противно пушистое покрывало до подбородка и знаками показала, что мне нужно одеться. Максим быстро спрыгнул с постели и принёс мне платье, рубашку, жёсткий корсет, шёлковые чулки, мои панталончики с кружевами и туфельки. Стыд какой! Я кое-как оделась, подхватила куртку Митиля, брошенную на пол перед дверью и дёрнула створку, ломая ногти.
— Подожди, я открою, — Максим всё ещё был совсем голый, но кроме отвращения и стыда его вид ничего не вызывал, он попытался поцеловать меня на пороге, я уклонилась.
Пользоваться штукой с блестящими дверцами я не умела. К счастью, какая-то бабулька вошла в них, я скользнула следом.
— Тебе вниз, милая? — прокряхтела старушка.
Я усиленно покивала. Дверь на улицу тоже открыла эта старая дама, нажав на круглую штуковину.
— А я жду, жду вас, принцесса! — сгрёб меня в охапку очень высокий и очень широкий тип. — Не вздумайте орать, ваше высочество! Если ваш герой-любовник и выскочит, в чём мы очень сомневаемся, мы его убьём.
Я бы упала, если бы он не удержал меня на весу.
— Отлично, она язык от страха проглотила, — пробасил второй выше и толще первого.
— Скорее всего, языковую пиявку сломала, когда целовалась, хлипкие штуки, — ответил тот, что держал меня на руках.
Они были в полумасках серого размытого цвета. Это радовало. Хоть меня, кажется, похищали, но убивать, вроде бы, не собирались, иначе лица бы прятать не стали.
— Бежим! — вскрикнул тоненько третий.
И меня понесли куда-то на руках так быстро, что туфелька задела за какой-то колючий куст и свалилась на снег. Они этого не заметили. Я подрыгала ногами из упрямства, но потом затихла.
Сейчас мне было всё равно: жить или умереть.
ГЛАВА 9 Похищенная принцесса
Бесчувственную меня запихали в самоходную карету, на заднее сидение, и карета покатила по узким и кривым переулкам. А когда она выскочила на широкий проспект, я попыталась вяло вскрикнуть, чтобы привлечь внимание городской стражи. Но тут же мой рот был закрыт широкой ладонью одного из похитителей, в которую я впилась с огромным удовольствием.
— Она кусается! — взвыл похититель в маске.
А я ещё и пнула его, чтобы не кричал в ухо. Сама я ничего толком сказать не могла, ведь пиявка валялась в кармане.
— А мы свяжем её, чтобы не безобразничала, — прошелестел четвёртый похититель, сидевший справа от меня.
Они быстро скрутили мне руки какой-то верёвкой, завязали глаза шарфом, едко пахнущим чесноком, замотали второй верёвкой ноги.
Карета неслась, подпрыгивая на каких-то рытвинах, и остановилась так резко, что я чуть не упала на пол. Но похитители придержали меня за куртку. Они вытащили меня и внесли куда-то. Страха не было, но сознание временами расплывалось. Вонючий шарф исчез, я огляделась: небольшая комната с решёткой на узком окне. Меня положили на пол и ушли, выключив режущий глаза свет.
Но кроме фонарей, озаряющих золотым светом город, луна и звёзды заглянули в верхнюю часть окна, решётка отбросила волнистую тень на пол, на моё лицо, я зажмурилась. Нереальность происходящего пугала и толкала к бездействию.
Я лежала на полу, скорчившись, стиснув зубы, и пыталась уговорить себя выбраться. Представляла отца, его отчаяние, когда он узнает, что я пропала. Но не чувствовала ничего. А Финиста? Ему дела до меня нет.
Крупинки магии летели мимо меня, будто понимая, что мне не хочется жить.
Я полежала немного, закрыв глаза. Потом встретилась взглядом с ясными звёздами и уверенной луной. Здесь была одна луна, серебристая, большая, с синими пятнами, совсем не такая, как в моём королевстве. Я представила отца, тающего от тоски. Без меня он умрёт. Я пошевелила пальцами, собирая магию из холодного воздуха. Редкие рассыпающиеся песчинки полетели к моим пальцам.
Крошечный огонёк на кончиках пальцев начал разъедать верёвки. Он бессильно затухал. Я манила крупинки магии, разжигая его бледный язычок снова и снова. И верёвки распались, когда луна гордо прошествовала в другую часть неба, а звёзды задрожали и стекли куда-то вниз слезами невидимого божества. И ночь из золота и тьмы превратилась в сине-серебряное утро.
Верёвку на ногах я сожгла быстрее.
