- Почему ты так долго не приходил? - прошептала с ласковым укором. - Я столько пережила, стольких потеряла... Не уходи больше никогда, ты мне нужен...
Рука отца замерла, едва не коснувшись моей щеки.
Сон укрыл вторым одеялом.
Но не продлился долго.
Невидимый рассвет в Аду никогда не приносил облегчения, знаменуя начало очередного дня борьбы. Но нынешняя борьба была иного рода. Я застонала, цепляясь за обрывки небытия.
В каждую мышцу и в каждый сустав вгрызались крысиные зубы.
Он был рядом, как и обещал. Мне даже в мыслях неловко было называть его единственно известным прозвищем.
- О нет... - я зарылась лицом в раскалённую подушку. - Я не хочу это чувствовать...
Он поймал мою руку и прижал пальцы к запястью.
- Конечно, не хочешь. Но придётся потерпеть.
Губы были такие сухие, что царапали язык.
- Дай мне ещё... хочу уснуть.
Он покачал головой, отпуская руку.
- Нет. Пока только начало. Тебе нужно было немного отдохнуть, и пока этого достаточно. Ты же не хочешь перескочить с одной зависимости на другую?
Я с трудом понимала, о чём он говорит, кроме главного: мне отказывают в вожделенном забвении. Все желания сосредоточились воедино: пусть это прекратится. Не важно, какой ценой.
- Я слышала... Красавчик, он говорил, что привыкания не будет. Что это так, для послушания... и чтобы... чтобы не было вопросов.
В адрес Красавчика полетело затейливое нецензурное послание.
- Нужно было догадаться раньше, на каком поводке он тебя держит.
- Постой... - Мысль с трудом пробиралась сквозь мешанину в изнемогающем от отсутствия привычного допинга мозгу. - Ты всерьёз полагал, что мне было достаточно собственной дури, чтобы запасть на него? Что у меня сами по себе мозги отключились?.. - Судороги, выкручивающие тело, как тряпку, отвлекли от выяснения причин его заблуждения. - Ну почему?! Почему это со мной? Ведь так не должно быть!
- Да почему угодно. Попалась грязная партия. Получала слишком часто и много. Или трусливый тупой засранец начал давать тебе что-то ещё. Сейчас это ни на что не влияет. Есть ты, конечно, не сможешь, но пить нужно.
Он стоял рядом, словно не мог решить, сесть ко мне или отойти. Я зарывалась лицом в подушку, вжимала тело в матрас, извивалась, словно в надежде высвободиться из отравленной оболочки.
- Меня тошнит...
- Бывает. Давай, принцесса. Будешь себя жалеть, дольше промаешься.
Было больно глотать, больно глядеть. Он наглухо занавесил окна. Я крутилась на постели, как на адской сковородке, а черти подбрасывали дровишки. Сердце колотилось как подорванное, и в какой-то миг казалось, что я перестаю дышать. В вену воткнулась игла, но я не почувствовала боли, только взрыв эйфории от того, что сейчас усну. Но в инъекции было не снотворное, а нечто успокоившее сердце и заставившее лёгкие заработать.
Кажется, я выла в подушку. Потом просто выла.
В какой-то миг в распахнутый рот полились потоки обжигающей воды. Я завизжала, бултыхаясь в кипятке, - так мне показалось.
Он держал меня в наполненной горячей водой ванной, пока я совершенно не обессилела и не потеряла голос. Кажется, я обрушила на него весь запас ругательств, которые только слышала в жизни, орала, что ненавижу его и хочу, чтобы его пристрелили, и ещё много всего такого, пока ещё могла говорить.
Удивительно, но он меня не утопил.
От горячей воды скрученное в узел тело обмякло, и наконец удалось отключиться.
Очнулась опять на кровати, волосы были ещё мокрыми, одежда, прямо в которой меня замочили в ванной, исчезла, а на месте её появилась доходящая до середины бедра мужская рубашка. Но внимание моё приковала не смена наряда, а тянущаяся от моего локтя трубка капельницы.
Он оперативно перехватил мою руку.
- Знаю, что непросто, но постарайся так не трястись, не то игла выпадет.
- Ты умеешь?..
- Я вообще много чего умею... Лежи смирно, уже почти.
Я попробовала следить за падением капель, но сбилась со счёта уже на семнадцатой и замотала головой по подушке, отчего внутри заплескалась расплавленная боль.
- Не могу, не могу... - стонала на одной ноте.
- Всё ты можешь.
- Когда это закончится?
- Пока рано об этом.
- Сколько уже?..
- Тридцать два часа, - ответил он всё тем же ровным тоном.
Отчаяние скрутило нутро.
- Нет! Не может быть так мало!..
- Уже не мало.
- Дай мне ещё снотворное. Ведь уже можно? Пожалуйста!
- Нет, - отрезал он, вынимая катетер и тут же сгибая мой локоть.
Я выкручивалась, пытаясь поймать его взгляд.
- Но почему?..
- Потому что на твой кошачий вес даже дозировки не рассчитаны. Не хочу сделать хуже, чем есть. - В губы толкнулся край чашки. - Пей.
Не было сил спорить. Все силы выпивала боль, слабость ртутью разливалась по телу. Просто отмотать время - я повторяла эти его слова как заклинание, эти слова - всё, что у меня осталось. Это не может длиться вечно.
Это не может длиться вечно.
Я перекатывалась от края до края кровати или бессмысленно таращилась в потолок. По потолку проползали тени. Тени превращались в образы. Поэтому я старалась смотреть только на странного человека, который единственно связывал меня с жизнью. Пока я могла видеть, он оставался в комнате, отжимался или качал пресс, размеренно, как механизм, лишь изредка меняя положение. На меня он не смотрел, и это было к лучшему.
Времени не было. Была мешанина образов и ощущений. Меня окружали мёртвые люди - это всё, что я помню.. Был парализующий ужас, был бред, агония разума.
И был миг, когда я обнаружила себя в этом безвременье, в одиночестве, с запястьем в браслете наручников, пристёгнутых к изголовью постели.
- Тихо. Тихо. - Этот ровный голос действовал как холодный душ. - Нечего так орать.
Я с усилием распахнула зажмуренные в страхе глаза и наконец стала видеть. Он нависал надо мною, вжимая в матрас, и удерживал за руки - чудо, что не вывихнула себе запястье в попытках освободиться.
Облегчение от того, что он рядом, было такой силы, что даже в голове немного прояснилось.
- Ты... - выпалила с прорвавшейся обидой. - Ты меня приковал!
- Ради твоей безопасности. Никому не стал бы доверять в таком состоянии.
- Приковал... наручниками! - в бешенстве затрясла рукой, и металлический браслет загремел о кованую раму.
Я чувствовала его, он был какой-то закрытый, больше даже, чем обычно. Он вынул ключ и отомкнул наручники. Я спрятала руку, растирая запястья, отползла в дальний угол.
- Да. Пришлось отлучиться.
- Отлучиться? То есть кого-то убить?
Он задрал край свитера и убрал наручники за ремень джинсов. Не оборачиваясь, безразлично бросил:
- А это не твоё дело.
- Не моё, - легко согласилась и села, подтягивая к подбородку колени. Немного мутило от слабости, и пробирал липкий озноб, как бывает в день перелома тяжёлой болезни, но в целом эти неудобства даже в расчёт не шли по сравнению с тем, что было. - И вообще, мне всё равно, чем ты там занимаешься. Пускай. Они... такие как Малыш, у них права на жизнь нет. Я бы сама его, гадину...
Он промолчал. Спустя пару минут вернулся уже в свежей сорочке. Заставил выпить воду с каким-то раствором и подкатил штатив. Я тоскливо наблюдала за этими приготовлениями. Он методично закатывал на рубашке рукава, пока я давилась солёной водой.
- Ложись и не дёргайся, - приказал с привычной за эти дни отстранённостью.
Я покорно замерла, отводя взгляд от сильных, в мелких метках ожогов пальцев, проводящих по сгибу локтя спиртовой салфеткой. Отвернулась и прошептала:
- Спасибо...
PURGATORIUM Смятение
Конечно, радоваться облегчению было опрометчиво. Боль уменьшилась, утихла, затаилась в центре крупных суставов, челюстных мышц. Вернулось нормальное зрение, и реальность почти не мешалась с бредом, хоть засыпать по-прежнему было пыткой. В то время как для тела наступило улучшение, ад водворился в душе. Как самонадеянна я была, полагая, что легко проживу в реальности, не подцвеченной зельем! Без той лёгкости, коварной эйфории, казалось, стены сжимаются, а потолок нависает готовым опуститься прессом. Оказывается, тяжесть в невещественных мыслях может приносить страдание не меньшее, чем боль, корёжащая тело. Даже не представляю, какого терпения стоило заставлять меня есть.
