И снова, невероятно медленно, до меня дошло. Рубашка, конечно, принадлежит человеку, снимающему этот номер. Мне повезло попасть в эту комнату в его отсутствие.
Я поднял глаза к люстре, свисающей с потолка. Каждый из четырех стеклянных абажуров был прикреплен к концу изогнутого металлического стержня в форме трубки. Электричество, подумал я. Вообще-то я знал, что оно у них есть, но сейчас почему-то удивился.
Опустив взгляд, я посмотрел на шкаф, стоящий на том же месте. Его дверцы были распахнуты, и я увидел два висящих там костюма, пару ботинок под ними и две шляпы на верхней полке. Я тупо смотрел на них в течение нескольких минут, пока вдруг до меня не дошло, что в комнату в любой момент может вернуться владелец этих вещей. Надо было уходить.
И тут меня словно осенило.
Я в том же месте, что и Элиза.
Я слишком резко попытался встать, и снова меня чуть не поглотил кружащийся мрак. Теперь не позволю себе опуститься на кровать. Вцепившись в спинку кровати, я сделал несколько судорожных вздохов, пока головокружение не уменьшилось. Потом отпустил спинку и попытался встать самостоятельно, но в тот же миг принужден был опять ухватиться за тяжелое дерево.
«Господи, – подумал я. – Неужели так будет продолжаться? Как же я собираюсь перемещаться по гостинице, если не могу даже подняться?»
Сжав зубы, я заставил себя отпустить спинку кровати, борясь с желанием вновь за нее ухватиться, и, качаясь, встал на ноги, как младенец, собирающийся сделать первый шаг. Сравнение вполне уместное. Как человек из 1896 года я был, почти буквально, новорожденным и принужден был учиться обращению со своими конечностями в этом новом, незнакомом мире.
Наконец дрожь прошла, и, сделав глубокий вдох для храбрости (мне пришло в голову, что я вдыхаю воздух 1896-го), я попытался шагнуть. Ноги у меня готовы были подогнуться, и следующий шаг получился вбок, как у пьяного. Я стал лихорадочно переставлять ноги, наклонившись вперед и растопырив руки в стороны наподобие чудовища Франкенштейна. Мне с трудом удалось добраться до комода, не упав. Привалившись к нему, я оперся о комод обеими руками и поглядел в зеркало. Мое отражение было размытым, словно я смотрел на воду, покрытую рябью. Я закрыл глаза.
Думаю, прошло больше минуты. Я открыл глаза и опять посмотрел в зеркало, вздрогнув при виде своего бледного лица. Я был похож на человека, вставшего со смертного одра. Я подумал, не было ли это сопутствующим путешествию во времени обстоятельством.
– Полагаю, ты оставил там всю свою кровь, – сказал я бледнолицему незнакомцу в зеркале.
Он вздрогнул от неожиданности при звуке моего голоса, потом вяло улыбнулся. Я увидел, как задвигался его кадык, когда он сглотнул.
– Но у тебя все же получится, – уверил его я.
Он согласно кивнул.
Я взглянул на верх комода, удивляясь тому, что не сшиб ни один из находящихся там предметов: чашку для бритья с золотой каемкой, в которой стоял перевернутый помазок; опасную бритву с ручкой из слоновой кости; богато украшенную щетку и еще нечто непонятное, похожее на серебряную рукоятку ножа.
Из любопытства я взял предмет в правую руку и стал внимательно рассматривать. И все же непонятно было, что это такое. Левой рукой я взялся за ленточку с узелками и вытянул из рукоятки пучок узких матерчатых завязок, перехваченных ленточкой. Верхняя полоска была сделана из тонкого металла, на ней были выгравированы слова: «Излечиваю все раны, за исключением любовных». Я почувствовал, что обратная сторона одной из завязок липкая, и, немного поразмышляв, решил, что это какое-то кровоостанавливающее средство при порезах от бритья.
Засунув полоски обратно в футляр, я положил его на место. Надо было выбраться из номера до прихода хозяина. Я похолодел, представив себе перспективу объяснений по поводу моего присутствия. До чего нелепо после удачного путешествия в 1896 год кончить арестом за незаконное вторжение. Употребляют ли они это выражение?
Теперь я мог стоять без опоры, хотя и с трудом. Я снова взглянул на изможденного человека в зеркале. Как я все это сделаю? Мне трудно было держаться на ногах. И очень удручала мысль о блуждании по бесконечным коридорам в поисках Элизы.
Я поймал себя на том, что смотрю на щетку. На ней были начертаны слова: «Совсем чуть-чуть». Взяв ее, я вздрогнул: внутри раздался булькающий звук. И снова мой мозг никак не мог уловить смысл этих слов. Наконец я понял, что «совсем чуть-чуть» относится к чему-то помимо вычищенной одежды.
Пытаясь повернуть рукоятку щетки, я опять был беспомощным, как ребенок. Собственная слабость меня ужасала. Когда рукоятка чуть подалась, я уверился в том, что в этом новом окружении я не смогу ни с чем справиться.
Я медленно открутил черенок и поднес к носу отверстие в щетке. Мне в ноздри ударил резкий запах бренди, защипало глаза, и я закашлялся. Отодвинув флягу в сторону, я подождал немного, прежде чем сделать глоток.
Гортань словно обожгло огнем, и я судорожно вздохнул. Я сотрясался от приступа кашля и едва не выронил флягу. К моему ужасу, теперь собственное тело казалось мне тяжелым, но хрупким стеклом, готовым рассыпаться даже от слабого кашля. Я пытался справиться с удушьем, всем телом навалившись на комод и закрыв глаза, с искаженным от усилий лицом.
Когда приступ кашля наконец прекратился, я взглянул на свое отражение затуманенными от слез глазами. Привинтив рукоятку к щетке, положил ее на место и потер глаза. Отражение в зеркале стало четким. Вид у меня был по-прежнему потрясенным, но на щеках появились признаки румянца. Неудивительно, что коньяк рекомендуется применять при сердечных приступах, подумал я. Заглядывая в частично выдвинутый ящик, я чувствовал, как коньяк, наподобие каустического клея, собирает меня из кусочков. Рядом с рубашкой я увидел открытую коробку с позолоченными запонками, рядом с ней журнал, озаглавленный «Пятицентовая библиотечка знатока».
Я выпрямился. Коньяк очень мне помог. В голове уже не чувствовалось такой тяжести, и ноги, похоже, состояли из костей и мышц, а не чего-то желеобразного. Я задышал свободней, осознав, что наконец могу идти. Я последний раз взглянул на себя в зеркало. Поправил галстук и одежду. Медленно поднял руку и пригладил волосы в тех местах, где они растрепались от лежания на подушке. Проверил внутренний карман сюртука, убедившись, что деньги на месте. Потом вдохнул теплый воздух комнаты, отвернулся от комода и мелкими, осторожными шагами приблизился к двери. У меня еще немного кружилась голова, но по крайней мере ноги слушались.
Взявшись рукой за металлическую ручку двери, я повернул ее и толкнул дверь. Она не открылась. Разумеется, заперта, подумал я, укоризненно посмеиваясь над собственной наивностью – не догадался, что так и будет. Я огляделся вокруг в поисках средств для отпирания.
