На время Тайка затихает. Сначала она дуется, а потом начинает атаковать.
— И когда ты уже выкинешь это пальто? Cмотреть противно.
— А ты смотри на тренера. Он у тебя дорогой и…
— Похоже, ты спишь в этой ветоши.
— Когда холодно. Это монгольский кашемир.
— Вот-вот, пахнет старым козлом!
— Эй! За старого ответишь! — предупреждает Зигги.
Он потрошит Тайкины пакеты и вытаскивает упаковку с прозрачными пластами пармской ветчины. Вскрывает ее и ест. Время от времени двумя пальцами он протягивает рваную ветчину Кире или Тайке. Они обе визжат и уворачиваются. Тайка тихо матерится и умоляет его не открывать шотландскую семгу, потому что если Зигги заляпает салон тут уж никакие освежители не помогут.
Регистрацию Кире оформили очень быстро. У этих ребят везде знакомые. После они заехали в узбекский ресторан. На столе дымится блюдо с пловом. Зигги вдруг заскучал, он не ест, в его глазах нестерпимая скука. Кира и Тайка поедают чудесный шафрановый рис. Тайка ест с большим аппетитом. Почти каждый день она тренируется в зале, поэтому не боится поправиться. Руки ее в мозолях от тренажеров и она уверяет что на бедрах и коленях у нее не сходят синяки. Зигги тут же начинает смеяться, а она становится бордовой.
— Я рада, что ты сегодня в ударе, дружок.
— Разве я что-нибудь сказал? — удивляется он.
— Правильно, лучше молчи и ешь.
— Можно хоть жрать не по команде? — спрашивает он и поднимается. — Я скоро подойду, посекретничайте тут, девочки.
— Ну, рассказывай, как ты? — спрашивает Тайка Киру, после того как Зигги исчез за аркой.
— Завтра я иду в театр, будь что будет, — храбрится Кира.
— Я найду тебе работу, только скажи. Будешь зарабатывать взрослые деньги. В евро, с четырьмя нулями.
Кира смеется.
— Я хочу только танцевать. Вне театра мне смерть.
— Это серьезное заявление, — комментирует Тайка.
Она откладывает обглоданное баранье ребрышко. И внимательно всматривается в Киру.
— Вас что, там зомбируют? Откуда в вас всех столько противного пафоса? Вроде ходите теми же улицами, что и мы. Имеете мобильные телефоны, смотрите тот же самый ТВ ящик…Но от вас несет нафталином, — Тайка манерно вытягивает руку и передразнивает Киру, — Вне театра мне смерть… Алло, планета Земля на проводе! — продолжает она возмущаться, — Вы отстаете на парочку столетий.
— Ну, есть немного, — улыбается Кира. — Ну как тебе объяснить… Конечно, теперь у нас электричество вместо свечей, подвижные платформы, костюмы из синтетики. Но в сущности, сам театр мало изменился. Мы танцуем то же, что и сто лет назад. У нас до сих пор на корсетах крючки и те же пальцевые туфли. И лучше лент на пуантах еще ничего не изобрели.
— Вне театра мне смерть! — повторяет Тайка и закатывает глаза.
Кира заливается смехом.
— На сцене мы все объясняем жестами. Мы там все — немые и не приучены много разговаривать. Поэтому, когда нужно что-то сказать, выбираем самые точные слова.
— Что ты там забыла? За что убиваться? Пот, кровь, слезы…Интриги ваши пуантные. Вечно без денег, ну публика лениво похлопает. Неужели ради этого?
— Ну вот, ты опять сможешь сказать что это пафосно…и я с тобой соглашусь…, - серьезно говорит Кира. — Но когда они, как ты говоришь, лениво хлопают, я чувствую себя счастливым человеком. Мне нужна эта энергия, которая идет из зала. Они хотят лучше и я даю им лучше. Они это понимают и любят меня еще больше. Мы любим друг друга, на сцене я чувствую что могу сделать их счастливыми хотя бы на некоторое время, а это дороже денег.
Тайка недоверчиво вздыхает.
— Я люблю деньги, они дают мне свободу и покупают удовольствия. Когда мне захочется сделать кого-нибудь счастливым, в первую очередь я начну с себя.
Ее глаза сегодня яркого-голубого цвета, которого не бывает у людей. Наверняка опять линзы.
— Швейцарский топаз, — подтверждает ее догадку Тайка.
Какие же на самом деле глаза у Тайки? — думает Кира.
— Как тебе живется у этого…как его? — Тайка щелкает пальцами, — Глеба Зимина…Не гонит еще? Ты мой адрес знаешь, приходи в любой момент. У меня большая квартира, две гостевые спальни, любая будет твоей.
— Спасибо.
Кира надеется, что ей никогда не придется воспользоваться Тайкиным гостеприимством. Она ей нравится, но все таки что-то в ней настораживает. С Зигги Кире комфортно, а с Тайкой нет, сквозь ее благожелательность, проскальзывает пренебрежение.
— Послушай, этот Глеб…между вами что-нибудь происходит? — вдруг спрашивает она. — Он не стучится к тебе в комнату по вечерам, чтобы почитать сказки?
Швейцарский топаз блестит любопытством, Кире становится неприятно.
— Нет, мы просто друзья.
Некоторые вещи Кира может доверить только самым близким людям. Она плохо знает Тайку, чтобы полностью распахнуться перед ней. И потом, вопрос был задан так грубо и бестактно, что это ее возмутило.
— Мы знаем друг-друга с детства, — твердо отвечает она на Тайкину недоверчивую улыбку.
Тайка протягивает бокал с красным вином к Кириному, стоящему на столе. И под долгий звон потревоженного стекла говорит:
— Чин-чин…
Высадив Киру у дома, Тайка заводит машину и трогается.
— Останови на пару минут, — просит ее Зигги.
Она недовольна, но все таки паркуется у края дороги. В некоторых вещах ему отказывать нельзя. Он достает пакетик с белым порошком, маленькое зеркальце и пластиковой картой мельчит кокаин.
— Давно такого не было. Финансово-немотивируемый объект — это плохие новости, — говорит ей он. — Что у нее с Зиминым?.
— Ничего.
— Это хорошо. Сильные эмоциональные привязанности нам ни к чему.
— Все кто ее сейчас окружают — порядочное говно. Надеюсь нам не придется напрягаться.
Зигги не отрывает глаз от зеркальца, на его лице предвкушение.
— Хорошо бы, я так устал от всего этого.
— Правильно, солдат спит — служба идет. Зарплату не устаешь получать? — возмущается Тайка.
Он не отвечает, сосредоточенно сворачивает купюру в трубочку и возвращается к разговору о Кире:
— Если она не любит деньги, значит любит что-то еще. Надо искать.
— Она глупа, с ней будет легко.
— Быстро ты ее припечатала, она совсем не дура, — возражает Зигги.
Тайка отворачивается к окну. За ним светлая, безоблачная ночь. Небо прошито яркими звездами, луна обливается серебряным светом. На улице пусто. Тайка смотрит вверх на высотку, в подъезд которой зашла Кира.
— Тебе оставить? — спрашивает он.
— Ты плохо кончишь, дружок.
