решение.
Придется кое-то сделать, пока это только самое начало. Иначе она себя погубит. Вдруг пульс трепещет, от землетрясения своего ядра. Сердце чувствую горлом. Придется сделать, только в этот раз я и говорить ничего не буду.
Когда даю ей передышку, переключаю экран и громкость случайно подскакивает вверх.
Пуристы не слазят с каналов. Глава партии весь в белесых пятнах, его черные истончившиеся волосы увлажнились от испарины и прилипли ко лбу. Усмехаюсь, ведь не сдохнет всем назло.
— И успех техногенного прогресса — наилучшее и наглядное доказательство правильного пути. Нашего пути. Лишь замкнутый мир механизма прекрасен, — улыбается Виллье Ундиго. — Лишь замкнутый мир механизма.
Когда оборачиваюсь, невольно замечаю странное выражение на лице Яны. Она хмурится и словно вспомнить что-то пытается. Такое же выражение застряло на ее лице, когда она преодолела Альфа-приказ. Когда повторяла одну и ту же фразу по кругу, как заевшая звуковая дорожка.
Ашшур гудит, когда плодятся слухи о замеченных то там, то здесь оборотнях. Не одиночных перевертышей, а в двойках-тройках.
Шестьсот лет минуло, как мой отец выбрал цветущую долину и мягкие холмы между черными океанскими водами и снежными пиками для возведения города. Тогда дома вырастали не ввысь, а вниз. В детстве и отрочестве я засыпал с теплой почвой над головой.
Теперь я разгоняю лужи личным горноходом, продавливая асфальтовые мостовые города, в котором Инквизитор должен казнить оборотней.
Ашшур нынче почивает в тумане. Издалека кажется, что рыжие трубы заводов подпирают горные склоны. Город, ранее утопающий в полуобъятье скал с одной стороны, теперь окружен лесом производства.
Рок не верит, что сила природы обратима.
Во время гражданской войны люди пустили магнитную волну по поверхности, чтобы лишить оборотней возможности ступать за землю во время приближающейся битвы. Люди ошиблись, и волны собрались одной точкой, вытолкнув заряд в подземные почвы. И заряд дошел до горных вершин. Люди лишили природу силы случайно.
Силовой вакуум ослабил оборотней и демонов, но если бы против людей выступали только оборотни… Вместе с силой исчезли десятки видов. Первыми пали дублеты и орки, остальные испарились за лунную декаду. Как кланы, выжили лишь мы и лихие.
Рок не верит, потому что он не знает… что первые Рапиды — Альфы-оборотни — были рождены скалами.
Даже если кто и помнит легенды… то и не верит в них больше.
— Можно спросить тебя кое-что? — дергает Яна локон, и ногой покачивает. Она всегда так внимательно смотрит новости. Теперь уже каждый вечер сидим на диване в гостиной, потому что я смотрю на то, как она смотрит ТВ.
— Давай, — лишь чуть голову склоняю.
— Как у тебя получилось остаться… оборотнем, когда все вокруг тебя знают? В любой момент…
— Возраст. На двухсотом взрослеешь, в синтезе ипостасей. Контроль возрастает. На самом открытом месте выгоднее всего скрываться.
И я — не единственный сюрприз, что ожидает пуристов.
Но не людей как таковых.
Я понял кое-что за последние декады, и поэтому войну подготовил. Людям плевать. Она примут ту сторону, которая выглядит победителем.
Пуристы сами укрепили такой порядок на континенте.
Все бы быстро закончилось, потому что остался бы в живых только тот, кто ведет себя как победитель.
— Последнее время, да, он буянить стал, — продолжаю я, — так что жди еще небольших ваших рандеву… как это сказать? За моей спиной, кошечка.
Яна откладывает коробку с едой в сторону и не сразу ко мне поворачивается. Улыбаюсь ей, не стесняясь клыков.
— Я думала, ты ведь, ты не заметил тогда! Как это так, а ты знал? Или знаешь уже?
Когда мы с ней разговариваем, нутро пылью забивается. Считаю минуты, что мы с ней не… соединяемся. А если мы порознь находимся, то теряю фокус и мысли змеями расползаются по жилам, призывая уже изнутри кровь двигаться-двигаться к ней. К моей льяне.
— Накатило потом. Пресекай это. Не будь дурой.
Всего ей не скажу, и, конечно же, все сделаю, чтобы скотина до нее не добралась. Волк давно в невменяемом состоянии из-за вековой неволи. Омеге не место сейчас с ним рядом быть.
— Уж я не могу пресечь, — фыркает она и снова за вермишель берется. — Тем более…
— Тем более, что? — едва удерживаюсь от вспышки гнева.
— Ничего, — бурчит она. — Тебе ведь плевать, что я скажу.
Вот мы иногда в эту точку возвращаемся. И я не собираюсь по этому кругу блуждать, чтобы все время сюда возвращаться. У меня во связке с моей льяной никаких лабиринтов не будет.
— Вставай, и вперед. Наполню тебя.
Она мешкается, и вздергивает голову, когда поднимается. Ах мы не любим, когда наш Альфа использует буквальное значение слов.
Но с сегодняшней ночи… до завтра, и до ночи после, Яне придется это полюбить. На физическом уровне. Ей придется, и нет, меня не мучают угрызения совести.
Глажу ее волосы, когда беру сзади. Вскоре у нее бедра мелко подрагивают от наслаждения.
Тело у нее как изысканное украшение и как белый кусок мяса.
Ей приходится нелегко, потому что это тело создано для того, чтобы нуждаться в семени Альфы. Яна старается потребность преодолеть и все всегда заканчивается тем, что тело выигрывает. Она метушится, если хоть капля на кожу попадает, и вся изнывает, в испарине и спазмах. Я всегда помогаю ей и тут же засовываю капли внутрь.
Потому что я добрый в самом деле.
И то, что сейчас с ней сделаю… у меня скопилось уйма прошлого, поэтому я хорошо вижу будущее.
Яна себя погубит, если не начнет играть по правилам. Выкрутасы накопятся, и гормональная карусель даже Альф взбудоражит вокруг. Ей хотя бы на ближайшие лет двадцать побыть прилежной, глаза в пол, Омегой.
Я тут даже своим удовольствием жертвую, потому что… меня, конечно, заводят ее выкрутасы и капризы. Бесят и раздражают, но хочу ее и такой.
Кручу ее час и лишаю передышки.
От стонов и поскуливаний спальня будто дурманом наполняется, и я им дышу. Влажной похотью. Яна — старательная, становится более инициативной.
Отчего-то сердце морщится, и я сам себе контроль удваиваю.
— Ты пахнешь как праздник, — волосы ей с лица убираю и строго разговариваю. — Твой Альфа хочет тебя. Твой Альфа останавливаться не собирается.
— Каин, — шепчет она, — я… свет бьет в глаза.
— Сейчас, кися, — в ответ шепчу ей на ухо. — Альфа все сделает.
Полизываю влажную шею, Яна хныкает и гладит себя по животу. Полизываю и метку, а она возбуждается еще пуще.
— Ша, — приказываю мягко, когда возвращаюсь в темноте и обнаруживаю, что она метушится. —
