Сначала я поразилась — откуда взяла сведения об этой предсказуемой оказии. Драгар не рассказывал, а я не спрашивала.
Только потом дошло. С перепугу, во время магнитной бури, у меня открылся редкий среди индиго дар — черпать в информационном поле перекрестья нужные и совсем ненужные сведения. Эх! Была бы моя воля — закрыла бы дар обратно! Некоторые вещи лучше даже в общих чертах не представлять. Сведения из жизни «Академии войны и мира» яркий тому пример. Но самым худшим оказалось другое — я видела и узнавала только то, чем хотело поделиться информационное поле. Все прочее, как ни прискорбно, оставалось темным пятном.
Когда истории просто приходили в голову, еще полбеды. Но временами красочные эпизоды загружались в мой бедный мозг, словно файлы в компьютер. Упорно проигрывались там, без рекламы, попкорна, и, что самое ужасное — без предупреждения и успокоительных.
Именно так я и увидела, как последний вузовский психолог уволился отсюда с криком «Я лучше пойду санитаром к самым буйным!». А когда ректор попытался уговорить его остаться, решительно вышел в закрытое окно третьего этажа. Отделался бедолага очень легко — буквально три-четыре гипса, штук сто порезов по всему телу — и он дома, в родном мире, далеко от Академии.
Хуже того — все ректорские запасы сильнейших транквилизаторов (Езенграс принимал их, чтобы взбодриться) закончились после какой-то «костюмированной вечеринки».
Что меня, кстати, совсем не удивило.
Конечно же, от натуги на глаза студентки навернулись слезы. Снова здорОво! В какой вуз не попаду, везде одно и тоже. Никакой фантазии у этой молодежи, никакой экспрессии, никакого креатива!
Спектакли, рассчитанные на женское сострадание «жалостливой преподши» разыгрывала чуть ли не каждая вторая студентка. Невдомек было горе-артисткам, что проницательна я не меньше, чем сострадательна. И спектакли раскалываю как белочка орешки.
И все же помочь жертве невоспитанных амбалов хотелось сильно. Эмансипированные гены во мне даже уже не проснулись, взорвались бодростью и энтузиазмом, как студенты после четырех-пяти банок энергетика.
— Тебя как зовут? — спросила я, запоздало смекнув, что мы так толком и не познакомились.
— Сласа, Слася Вольк, — с придыханием представилась девушка. Слезы в ее глазах тут же высохли, на скорбных губах мелькнула улыбка Чеширского кота. Так я, в принципе, и думала.
— Вот что я скажу тебе, Слася Вольк. Заходи ко мне завтра, после занятий. И мы подумаем — как тебе добиться уважения сокурсников. Вступление в мою группу вопроса не решит. Наоборот, они обозлятся. Решат, что ты прикрываешься дружбой с преподом. Поверь, у меня опыт есть.
— Вы где-то еще работали? — заинтересованно приподняла брови Слася, словно полагала, что я буквально вчера вылупилась из яйца посреди Академии и тут же заступила на должность.
— Где только не работала, — устало протянула я. — А теперь иди. Одохни, отдышись, выспись. Сон улучшает кожу, между прочим.
Девушка картинно вздохнула, подняла и опустила плечи, но открыла дверь.
— Ой, Слася, — окликнула я.
Она быстро обернулась.
— Пудра и тональный крем ухудшают кожу. Лучше смешай раствор соли. Треть столовой ложки на литр воды. И делай примочки — утром и вечером. Минут по тридцать-сорок. Следи, чтобы не щипало. Увидишь разницу.
— Просто раствор соли? — поразилась Сласа, всплеснув длинными руками, словно надеялась взлететь. Этот жест в Академии явно в почете.
— Просто раствор соли, — кивнула я. — И не надо замывать лицо до дыр. Гигиена — хорошо, уничтожает бактерий. Но чрезмерная гигиена приводит к обратному результату. Ты смываешь с кожи жировую пленку. А именно она защищает от бактерий, которые провоцируют прыщи.
Брови Сласы совсем выползли на лоб. Будто бы я не элементарные вещи ей говорила, а открыла новую Галактику.
— Вы такая умная, — восхитилась девушка.
Да уж, и такая усталая, прибавила я мысленно.
Сласа еще раз длинно поблагодарила и ушла.
Только я погасила свет и устроилась в постели, в дверь снова постучали.
Да что ж за день-то?
— Да? — промямлила я.
В комнату влетел энергичный Вархар. Самолично нахлопал самое яркое освещение — у меня аж искры из глаз посыпались — и небрежно шлепнул на мой рабочий стол кипу бумаг. Высотой с пол моего роста она подозрительно поползла вбок, грозя упасть и разлететься по комнате. Но Вархар уставился на стопку и грозно нахмурился. Бумаги замерли на полпути, наверное, в суеверном ужасе. Теперь кипа напоминала слеш.
Черт знает что!
Не жилье, а проходной двор! Надо бы поставить какой-нибудь суперзамок, а еще лучше устройство, отпугивающее нежеланных посетителей.
Проректор пробежался взглядом по комнате, и, заметив, что я сижу на кровати, ухмыльнулся. Его мутный взгляд и румяные щеки не сулили ничего хорошего.
— Ольга! Тебе очень идет эта тонкая пижама, — с придыханием произнес Вархар, и улыбка его стала шире. И, что еще хуже — гораздо нахальней. — А как тебе идет кровать! Я вообще считаю, что главное место женщины на кровати!
— Ага. А еще на кухне и беременной, — усмехнулась я. Но проректор не оценил анекдот моего мира.
— На кухне лучше кухарка, — поучительно произнес он: — А женщина… — проректор обвел руками воздух, словно очерчивал гитару, и хищно ухмыльнулся. Правая бровь вскинулась, приподняв родинки. — Женщина хороша в постели. Ну и детей рожать тоже.
— Можно мне отдохнуть, — взмолилась я, осознав, что фонтанирующему энергией Вархару вряд ли близки мои трудности. — А потом я подумаю, в чем хороша женщина. А?
Проректор хмыкнул, не прекращая улыбаться во все тридцать два зуба и не сводя с меня взгляда. Он ни разу не моргнул с момента, как делал комплимент моей пижаме.
— Женщина! Заруби себе на носу! — Вархар ткнул пальцем в воздух, едва не достав до названной части моего лица. — Чем хороша женщина, может знать только мужчина. В твоем случае, только я!
Звучало как приговор. Тот самый, что окончательный и обжалованию не подлежит.
И черт меня дернул удивиться:
— Это почему же в моем случае только ты?
— Потому, что я лучший мужчина в Академии! И самый лучший для тебя, разумеется, — изрек Вархар прежним тоном.
Но я слишком вымоталась, чтобы спорить с его раздутым до размеров корпуса самомнением.
— Давайте мы потом обсудим лучших мужчин и вообще, — скатилась до просьбы.
— Это не обсуждается! — отрезал Вархар — лицо его посерьезнело, а бровь все еще удерживала родинки на лбу.
— Тогда, может, ты позволишь мне отдохнуть? Чтобы, потом, на свежую голову, разобраться в мужчинах получше? — с надеждой в голосе спросила я.
