В шуме залы, конечно, этот шлепок большинством остался незамеченным. Но те, кто стал свидетелем этой совершенно необычной ситуации, ошарашенно вытаращили свои глаза. Анифа никогда не поднимала руку ни на одного из своих детей. Никогда не повышала голос. И никогда не выглядела столь разъяренной.
Однако Далия тоже оказалась шокирована. Выронив клинок, она прижала свободную ладонь к месту удара и неверяще уставилась на мать. А Анифа, поняв, что совершила, мгновенно побледнела и рассеянно отпустила руку дочери.
— Стерва! — с ненавистью выплюнула девочка за секунду до того, как из ее глаз брызнули мощный поток горьких слез, — Сука! Ненавижу тебя!
Взвыв зверем, девочка бросилась прочь — на выход.
— Далия! — отчаянно вскричала Анифа, кинувшись за ней следом, но ее неожиданно кто-то остановил, — Далия!
Женщина рвалась и брыкалась в сковывающих ее руках, бесконечно множество раз повторяя имя своей дочери, и не заметила, как расплакалась сама.
— Отпустите! Отпустите! — заверещала она, в ужасе замечая, что ее куда-то несут.
Этим “кто-то” оказался Свен.
Извернувшись и опознав его, Анифа с еще большей яростью стала извиваться в его руках и даже несколько раз пнула по ноге. Мужчина зло ругнулся. Но захват не ослабил.
— Отпусти меня, чертово отродье! — с новыми силами завопила Анифа, — Это из-за тебя! Из-за тебя! Это ты подарил ей этот проклятый нож, и она возомнила о себе невесть что!
— Уймись, женщина! — прикрикнул в ярости щурящийся мужчина, тряхнув ее, — Это здесь не при чем!
— Я накричала на Далию! Я ударила собственную дочь! — продолжила вырываться и кричать Анифа. — Из-за тебя!
Очередная встряска ее тела ни к чему не привела, и Свен, швырнув ее на уже знакомые мешки с зерном, прижал ее к ним собственным телом.
Слезы душили женщины, но она все кричала и кричала, не помня себя и совершенно не понимая, что с ней происходит.
Но Свен держал ее и лишь сквозь зубы ругался, когда гибкая женщина все-таки попадала по нему не самым сильными, но все равно вполне ощутимыми ипо его ногам или боку.
И лишь спустя бесконечное, казалось, количество минут она, наконец-то обмякнув в его руках, горько расплакалась. Только тогда мужчина, крепко обняв ее и прижав к своей груди, стал убаюкивать ее и тихонько шептать какие-то бессвязные слова успокоения.
— Далия всего лишь девочка. Маленькая неразумная девочка, которая уже считает себя великой воительницей, не прощающей обиды, даже самые маленькие и незначительные… Успокойся, моя маленькая Анифа… Успокойся, нежное дитя… Твоя дочь простит тебя, как и все остальные, увидевшие вместо трепетной девы яростную валькирию… Дай ей время разобраться в себе и она поймет, что ты не хотела ничего плохого. Анифа… Сладкая моя… Любимая…
… И вот Анифа уже сама вцепилась в мужские плечи над ней. И не отшатнулась, когда горячие, пахнущие алкоголем губы сначала рассеянно, а потом уверенно прикоснулись к ее лицу, покрывая поцелуями лоб, щеки и губы женщины. Она подалась навстречу и ласкам, когда Свен стал гладить и нежить ее все еще подрагивающее после истерики тело. И раздвинула ноги, когда мужчина, взявшись за подол ее платья, поднял его вверх.
С ее стороны это был странный и отчаянный порыв, обусловленный расстроенными чувствами и злостью. Ей было необходимо в этот момент что-то сильное и властное, что-то понятное и глубоко инстинктивное.
И Свен мог дать ей это. Мог своими ласками и движения обратить ее отчаянную тоску во что-то приятное и расслабляющее.
Конечно, потом ей будет стыдно…
Стыдно от того, что снова позволила затянуть себя в порочный омут.
И когда?!
Когда ее дочь, ее плоть и кровь, отрада ее глаз и сердца, где-то, возможно, горько плачет, несправедливо обиженная своей собственной матерью.
А что сама Анифа?! Предается плотским утехам в тесной кладовой! На пыльных мешках с зерном! С мужчиной, который только что беззаботно веселился с двумя легкомысленными девочками!
Стыд действительно пришел. Но позже…
А пока женщина наслаждалась ласками Свена… И находила в них утешение и успокоение…
***
Анифа нашла свою дочь в тот же вечер, оставив, как когда-то, Свена за своей спиной в кладовой. Тот порывался пойти с ней, чтобы помочь, но женщина, неловко клюнув губами в мужскую щеку, попросила его не делать этого.
Это было ее с дочерью дело. Мужчине при этом присутствовать было не обязательно. Да и не кстати.
Но она была благодарна ему за специфическую, но поддержку. Она и так наворотила всего. Но об этом она будет думать потом…
Далия была на окраине крепости — там, где обычно тренировались женщины-воины. Там, встав напротив мишеней, не обращая внимания на холод и наверняка заиндевевшие от холода пальцы, она выпускала пар, стреляя из лука. Не особенно метко — множество стрел не только попали далеко от центра круглых деревяшек, но и усеивали снег вокруг. Далия определенно была расстроена и пребывала в замешательстве.
Несколько минут Анифа просто простояла за ее спиной, с горечью разглядывая свою девочку. Ее сердце сжималось из-за боли, что она причинила той, и чувствовала себя очень виноватой. И, наверное, впервые не могла найти хотя бы каких-нибудь слов, чтобы начать с ней разговор.
Далия же, почувствовав, что уже не одна, резко обернулась, направив очередную, но так что не выпущенную стрелу в сторону матери. И, наклонив голову, прищурилась, будто серьезно прицеливаясь.
— Я повела себя неправильно, — сделав шаг навстречу девочке, негромко проговорила Анифа. И хотя ей было стыдно, она посмотрела Далии прямо в глаза, — Мне очень жаль. Я прошу за это у тебя прощения.
Далия все-таки ослабила тетиву и опустила лук вниз.
— Почему ты ударила меня? — спросила, всхлипнув, Далия.
Анифа сделала еще несколько шагов, пока не встала рядом с ней рядом.
— Потому что разозлилась.
— Но ты никогда раньше не злилась на менятак. Что такогоособенногоя сделала на этот раз?
Опустив голову, женщина вздохнула. Имела ли она право открыть совсем юной девочке правду? Имела ли право сознаться в том, что ее мать — ужасная и ревнивая женщина, которая, вместо того, чтобы взять себя в руки, просто сорвалась на своем дитя? Может, не таком уж и невинном и безгрешным, но… Далия была права. Иногда ее проделки были чрезмерно дерзки и неправильны, но никогда — никогда! — мать не кричала на нее и не била. Только долго и нудно разговаривала с ней, объясняя и втолковывая, зачем нужно соблюдать те или иные правила.
И сейчас Далия искренне недоумевала- чем же она заслужила такую ярость со стороны всегда нежно любящей матери? Почему мать поступила так?
— В этом нелегко признаться… — проговорила Анифа тихонько, — Я уже была зла, но разозлилась еще больше, когда увидела, как ты бросилась на того мальчика, еще и с ножом.
— Ты испугалась, что я пораню его, да? — Далия поморщилась, — Ты всегда в первую очередь думаешь о других. Ты же знаменитая врачевательница Торхилда! А о собственных детях забываешь!
Первым порывом Анифы было горячо поспорить и сказать, что она не права. Но остановила себя и протянула руку, чтобы положить ладонь на пока еще плоскую грудь дочери — туда, где неистово стучало ее сердечко.
— Нет. Я не испугалась, — сказала она честно, — Я вообще об этом не подумала. Но мне стало неприятно, что моя дочь повела себя настолько вызывающе и дико, будто в нее сам дьявол вселился. И я решила ее остановить.
— Неприятно? — недоуменно переспросила Далия, наклонил голову на бок, — Но почему?
— Потому что ты моя дочь, Далия, — с улыбкой ответила Анифа, — Ты мое продолжение. Ты мое солнце и луна, мое дыхание и пламя моей жизни…
— Так говорил отец, — поморщилась девочка, — Ты лишь повторяешь его слова.
— Ты помнишь, — улыбка женщина стала шире, и она восхищенно кивнула. — Да, так говорил Рикс-северянин, твой отец. Твой прославленный и могучий отец, память о котором всегда будет в моей сердце. Но… Ох… Как же это непросто…
