— Это что?
— Это помыться, — он сдвигает в сторону плетеную заслонку, — крутишь этот вентиль, вода идет. Всю не трать. Дождя в ближайшие дни не будет. Лучше воду набирай в таз.
— Поня-я-ятно.
Душ на деревне у бабушки.
— Мыло дам, а полотенец у меня нету.
— Пф-ф, и так высохну, — мне уже даже смешно.
Оллин сунул мне в руки коричневый комок, пахнущий ядреным дегтем, и пошел обратно в дом, а я приступила к помывочным процедурам. Вода была чуть теплая и очень быстро я покрылась мурашками и начала дрожать всем своим отощавшим телом.
Мыло плохо мылилось, но хорошо щипало глаза и отъедало с кожи все нечистоты.
Я тщательно себя терла, стирая многодневную грязь, придирчиво щупала выступающие ребра, ключицы, выпирающие как у узника концлагеря. С некоторой обидой обнаружила, что и без того небольшая грудь, сдулась до неприлично маленьких размеров.
Снова вспомнился мой любимый солдат. Интересно, Рэй бы смотрел на меня, как и раньше с восхищением, если бы я предстала перед ним вот в таком виде? Вряд ли. Он, наверное, вернулся к своей привычной жизни, лишь изредка вспоминает неловкую попаданку, которая умудрилась собрать все возможные неприятности.
И снова я запретила себе об этом думать. Зачем бередить раны? Он и так сделал для меня все, что мог. Пусть дальше живет как хочет.
Стараясь, не сливать слишком много воды я хорошенько промыла голову, радуясь тому, что лишилась своей косы. За длинными локонами в таких условиях ухаживать было бы нереально.
— Ожила? — проскрипел Оллин, когда я вернулась домой уже полностью одетая.
— Более-менее, — из-за того, что пришлось сохнуть на ветру у меня зуб на зуб не попадал и никак не получалось согреться.
— Вот это выпей, — выставил на стол кружку с оранжевым напитком, — а то бледная, как поганка.
Я молча взяла ее и сделала щедрый глоток.
Ничему меня жизнь не учит. Совершенно. Ядреная жижа обожгла горло и горячим комом упала в желудок.
— Что это? — прохрипела, едва видя из-за слез, полившихся из глаз.
— Настойка на лесном перце.
— В ней градусов пятьдесят.
— Не понимаю, о каких градусах речь, — он пожал плечами, забрал у меня кружку и не поморщившись, выпил все остатки, — с тебя все равно хватит, а то буянить начнешь.
Какое буянить? Я продышаться не могла. Прижала кулак к губам, зажмурилась изо всех сил и мотала головой.
Зато согрелась.
Вот так и началась моя новая жизнь в лесной глуши. Я не торопилась покидать это мрачное убежище, потому что иди мне было некуда, а Оллин меня не прогонял, потому что ему было одиноко, хоть он и пытался это скрывать. Иногда я замечала, как он сидит на стареньком крыльце и смотрит в одну точку, и в его глазах тоска человека, много потерявшего в этой жизни.
Разговаривали мы с ним мало. Зачастую, когда я просыпалась Оллина уже не было дома. Он уходил в лес на рассвете и возвращался, когда закатное солнце золотило верхушки сосен. Приносил грибы, ягоды, всякие коренья. Кое-что мы с ним сушили на зиму, а кое-что сразу пускали в расход. Я научилась отличать листья наперышника от базальтовой бузины и варить суп без мяса и картошки, зато с отростками дерева минь, похожими на гигантских змей.
Меня он в лес брал редко — я была еще слишком слаба и не могла долго ходить. Через час мне уже хотелось найти какой-нибудь пенек и посидеть, а еще лучше поспать под ближайшим кустом.
Время неумолимо бежало вперед, и спустя пару недель мне уже было не так страшно смотреть на свое тело. Уже не такая тоскливо бледная и уныло костлявая. Даже синяки под глазами перестали пугать своей синевой. Я восстанавливалась, медленно, но верно, и Оллин все чаще задавался вопросом, как мне удалось это сделать.
Ответов у меня не было. Просто выздоровела и все.
Глава 11
— Молоко будешь?
— Откуда у нас такая роскошь?
— С мужиками в деревне поменялся. Я им трав лечебных принес, а они молока дали и еще вот, — Оллин извлек из-за пазухи большой ломоть хлеба, замотанный в тряпицу.
От вида румяной корочки у меня потекли слюнки. Мы не голодали, но вся еда была из леса — коренья, грибы, ягоды. Иногда, очень редко, он приносил из леса тушку зайца, попавшего в охотничьи силки. Хлеб я пекла на воде из серой муки толокнянки, и каждый раз получалась твердая лепешка, со вкусом побелки. Так что да, простой хлеб был роскошью.
Мы разделили его поровну, взяли молоко и устроились с нашим незамысловатым ужином на крыльце.
— Маш, расскажи мне кто ты, — внезапно спросил Оллин, — я никогда не задавал тебе вопросов о том, кто ты, откуда ты, и как оказалась на том болоте. Но сейчас хочу это знать.
— Тебе только про болото или с самого начала?
— С самого начала давай. Вечер будет долгий, мне хочется послушать твою историю.
Мне нечего скрывать. Я рассказала ему о том, как очутилась в этом мире, как сбежала из деревни, попала в руки к разбойникам и была спасена простым солдатом. Как мы попали в западню в заброшенном поселении, как я заразилась и как сбежала из Комора.
Он слушал внимательно, лишь иногда задавая уточняющие вопросы. Например, его очень заинтересовала мазь, которую мне дала старая Марена, или те яйца, которые я ела в лесу. Он все пытался понять, что именно помогло мне пережить болезнь.
Еще его очень заинтересовало, как мне удалось сбежать
— Этот солдат… Он отпустил тебя? Это же подсудное дело – дать выжле уйти. За это и без головы можно остаться.
Не хватало еще чтобы у Рея были из-за меня проблемы.
— Не отпустил, а упустил. Как и все остальные. Я ночью сбежала, за мной погоня была. Не только «мой» солдат, но и целая орава других. Они преследовали меня по лесу.
— И как же ты ушла?
— Скатилась в овраг, зарылась в сухую листву и претворилась ветошью, — проворчала я. — Они мимо меня проскочили и дальше понеслись, а я к реке ушла. Переплыла через нее и затерялась в лесу.
— То же мне вояки, — он сокрушенно покачал головой.
Пусть думает, что хочет. Тайна о том, что произошло не берегу между мной и Реем, умрет вместе со мной
— Значит, ты попаданка, — усмехнулся в самом конце.
— Она самая.
— Не повезло тебе, конечно. Занесло, так занесло.
Я только повела плечами. Стенать и жаловаться смысла нет — я уже давно это поняла.
— Помнишь, того человека, который тебя к нам отправил?
— Нет.
— Совсем? — разочаровано переспросил Оллин, — это должен быть сильный маг, в совершенстве владеющий техникой создания переходов.
— Не помню.
— Жаль. Очень жаль, — старик вздохнул и порывисто повернулся ко мне, — а ты бы хотела вернуться домой?
Единственное ради чего мне хотелось остаться в этом мире — это Рэй. Но теперь он ушел, и я не знаю где его искать. Да и права не имею искать. Он отпустил меня, соврал всем остальным о том, что избавился от выжлы. Нарушил ради меня закон.
Он отпустил меня, а я должна отпустить его.
— Да, я хочу вернуться. Но увы, это невозможно.
— Кто тебе такое сказал?
— Солдат. Тот самый, который спас от разбойников. Он говорил, что в столице живут попаданки, и что у них нет возможности вернуться домой.
Оллин долго молчал, потом сказал, глядя куда-то поверх крон деревьев:
— Что если я тебе скажу, что вернуться домой можно?
— Но он же сказал, что нельзя…
— Он простой солдат. Говорит то, что прикажут. Знает только то, что посчитали нужным сказать.
— А ты? Кто тогда ты, если тебе известно больше.
Он снова молчал, смотрел вдаль, задумчиво кусая хвостик соломинки.
— Оллин? — встревоженно позвала я. Его слова о доме всколыхнули во мне надежду на чудо.
— Когда-то давно, я жил в столице и был одним из охранных магов, — наконец произнес он, — смотрел за книгами и магическими кристаллами. Подавал большие надежды и мечтал однажды занять место главного придворного мага.
— Почему же не стал?
— Подсидели. Молодые, да наглые. Мои ученики. Все выставили так, что меня с позором изгнали из Виррубы. Я долго скитался, не мог найти работу ни в приморье, не в деревнях.
