– Подумаю, – кивнула Марта. – Только давай больше не будем об этом? Я честное слово подумаю, только не сейчас.
– Но ты же понимаешь, что я прав? Хотя бы в глубине души?
– Наверное, – сказала она, хотя в ней все еще продолжали бороться эмоции, переполненные страхом, и здравый смысл, к которому призывал Август.
Может быть, эта битве не такая уж простая, но Марте хотелось выйти из нее победителем.
– О чем ты хочешь поговорить? – разряжая обстановку спросил Август.
– Ты не сказал ничего про шкатулку, – девушка кивнула в сторону коробочки с замершей балериной.
– Точно! – Август несколько раз повернул ключ, и балерина снова ожила под грустную мелодию. – Я принес ее из своих воспоминаний. Такая была у моей мамы. Она часто заводила ее, когда рассказывала мне сказку. Пожалуй, эта шкатулка тоже в какой-то мере символ безопасности. Она была в те далекие времена, когда я был маленьким, а родители укрывали меня от настоящих трудностей. Получается, что я не случайно построил самое безопасное место на всем белом свете. Здесь ты можешь обо всем подумать, а когда будешь готова, мы выберемся и пойдем выпьем ежевичный чай. Как тебе идея?
– Хорошая, – согласилась девушка, не отрывая взгляд от балерины, совершающий круг за кругом.
Август завел шкатулку до упора и поставил в центр крепости. Они вдвоем еще долго сидели внутри, не проронив больше ни слова. Марте хотелось поверить словам Августа, но скрипучий голосок внутри продолжал талдычить одно и тоже: «Страшная и тощая. Страшная и тощая. Страшная и тощая». Ей было очень непросто ему сопротивляться, но она не сдавалась, ведь находилась в безопасном месте, где можно побороть свои страхи.
– Страшная и тощая, – снова сказал голос.
– Нет, – вслух сказала Марта.
– Что нет? – удивился Августа.
– Я сама с собой, – отмахнулась девушка.
– Сама с собой? Противишься внутреннему голосу? – рассмеялся Август. – Не удивляйся. Я знаю, что это такое. Скажи ему идти к черту и давай наслаждаться моментом.
– Пошел к черту, – мысленно сказала Марта, вложив во фразу все свое отвращение к «правде», в которую пытался заставить ее поверить голос.
21
Моя дорогая Марта,
Сегодня я решил продолжить свой рассказ о самой лучшей девушке на свете – о тебе.
Мы расстались в первый раз спустя пару месяцев после первого поцелуя. Как много было криков, как много было злости. Тогда я еще мало что понимал и потому кричал в ответ. Знаешь, говорят, что люди кричат, от того, что у них не остается других разумных средств и им кажется, будто другой человек удалился от них, а значит нужно повысить громкость, чтобы преодолеть расстояние. Но, поверь мне, крики не могут приблизить вас друг к другу, а наоборот способны увеличить расстояние до таких пределов, что оно больше никогда не сократиться.
Спустя время я даже и не понимаю, что стало причиной скандала. Все началось с того, что я высказал свое недовольство о том, что она мало мне писала, и я почти не знал, где и как Марта проводит свободное время. Это было воспринято, как посягательство на личное пространство, что, на самом деле, правда. Теперь то я понимаю, что я ревновал и боялся, что Марта встретит кого-то гораздо лучше меня.
Но что такое ревность? Кто-то говорит будто это показатель любви, но спешу тебя заверить: это совершенно не так. Мы ревнуем по нескольким причинам. Во-первых, из-за страха потерять человека. Во-вторых, потому что кажется, словно нам демонстрируют недостаточное чувство привязанности, по крайней мере, не в том объеме, как мы того желаем. В-третьих, из-за неуверенности в себе и недостаточной веры тому, кого мы ревнуем. Разве это все свидетельствует о любви? Нет. Оно демонстрирует наши личные проблемы и эгоистичные стремления, которые мы пытаемся переложить на другого, а что еще хуже даже обвинить в этом. Если человек ревнивый по природе, то ему трудно бороться с собой, но это совершенно не означает, что нужно принять все как данность, ведь тогда будет страдать тот, кого ты любишь.
Я пустился в бесконечные размышления и совсем позабыл о том, с чего начал. Моя ревность стала причиной спора, но продолжился он из-за того, что Марта агрессивно защищала собственные границы. Она всегда держала меня на расстоянии и не подпускала ближе ни под каким предлогом. Никто и никогда не мог пересечь границу, вокруг которой Марта выкопала ров с водой, заполнив его крокодилами, а для большей безопасности поставила забор с колючей проволокой под электрическим током.
Мы кричали и кричали, а в какой-то момент она взяла со стола кружку и запустила в меня. Не знаю, как, но все-таки я увернулся. Звук разбившейся о стену керамики мгновенно остановил нас. Мы стояли и смотрели на осколки, валявшиеся на полу, и на капли черного кофе, стекавшие по стене.
Хватит. Я ухожу, – сказала Марта и тут же вышла из комнаты.
Подожди, – я, конечно, последовал за ней.
Отрезвленный громким звуком, я, наконец, понял насколько глупо себя вел, но было уже поздно. Марта обулась за долю секунды и надевала куртку.
– Подожди, пожалуйста, – повторил я.
– Чтобы что? Чтобы ты еще раз мне сказал, что я должна делать, а что нет? Нет, хватит.
– Я хотел попросить прощение. Я не прав, что давил на тебя, и, признаюсь честно, я ревновал.
– А я давала тебе для этого поводы?
– Нет.
– Вот именно. Теперь я могу идти?
– А можешь остаться, и мы…
– Я не хочу, – как же холоден был ее тон в то мгновение.
Мне в лицо ударил ледяной ветер, и я почувствовал, как продрог. Мы не сказали друг другу больше ни слова. Она просто вышла из квартиры и захлопнула за собой дверь, оставив меня стоять в коридоре в полном недоумении. И даже если я и был неправ насчет ревности, то мне хватило сил, чтобы извиниться, а вот Марта не собиралась этого делать, поскольку не видела своей вины. Она не понимала, что отчасти моя ревность произрастает из принудительной дистанции между нами.
Знаешь, в любой ссоре не может быть виновата только одна сторона. Всегда, запомни, всегда виноваты двое. Конечно, в разных пропорциях. Я этого не отрицаю, но так или иначе виноваты оба. Я не имел права покушаться на личное пространство Марты, как и заставлять ее делать что-либо против ее воли, но мне всегда казалось, что со временем она подпустит меня ближе, и я перестану быть очередным незнакомцем, чей след в ее памяти заметут листы календаря. Но за два прошедших месяца ничего так и не изменилось.
Я разрывался между тем, чтобы пойти за ней и остаться дома, оставив ее в покое. Второй вариант победил, и потому я пошел собирать осколки кружки и отмывать стену, что в итоге оказалось невозможно.
Через пару часов я написал ей: «Ты дома?», и в ответ получил короткое «Да». Кажется, я написал что-то еще. Не помню точно. То ли снова извинился, надеясь на вторую попытку, то ли сказал, что мне ее не хватает, а, возможно, и то и другое. И вот на это она мне уже не ответила, хотя сообщение значилось, как прочтенное.
Прошло несколько долгих, мучительных дней – ни ответа ни привета.
Мне не хотелось давать слабину, потому что это могло позволить ей получить надо мной власть. Что я имею ввиду? Все просто. Дело в том, что люди странные существа, и отношения не могут строиться по простой схеме. Так или иначе это постоянное соревнование в том, кто и что кому позволит. Люди прощупывают сильные и слабые стороны друг друга. Кому-то может что-то не нравиться, и он будет пытаться это изменить – продавливать свою позицию. И в этой борьбе всегда есть победитель и проигравший, а иногда победа для обоих будет означать поражение.
Как было и у нас с Мартой. Я пытался заставить ее сократить расстояние, а она пыталась сделать так, чтобы никто к ней не лез. Наше противостояние дошло до криков, а потом и до расставания. Мы оба могли бы занять положение, что никто не хочет отступать, и тогда это было бы гарантированным концом всего. Гордые победители, потерявшие друг друга. Но если бы кто-то один, например, я, побоявшись потери, отступил, то Марта продолжила бы и дальше гнуть свою линию, но уже с позиции силы. Сейчас я понимаю, что она была тем человеком, которому гораздо важнее сохранить независимость даже если придется терять других людей. Но я не могу винить ее в этом – это был ее защитный механизм, выстроенный в юности из-за всего, что пришлось пережить.
