будем считать, что с вступлением покончено, и я настроилась на нужный лад. Давай уже свои разговоры о смысле жизни! Или все эти декорации призваны показать мне, насколько демоны хорошие?
Я даже рассмеялся.
— Демоны? Хорошие? Конечно же нет. Демоны, понимаешь ли, разные. Как и ангелы. Это для людей вся эта ерунда с делением на тех и этих что-то значит; для нас же это просто работа. Ну и выбор, конечно, не без того. Опять же, психи встречаются и той, и с этой стороны. Причём я тебе даже не скажу толком, где больше. Но точка приложения психопатии, кстати, обычно всё же немного разная. Это как… ну с чем бы сравнить… своего рода психушка с разными палатами.
— И в какой же палате мы? — под смехом в её глазах пряталось что-то до странного серьёзное.
— О, в разных, — фыркнул я, — так что не примазывайся! Вот ты у нас, как и многие ангелы, в палате вечных спасителей…
…увы, всегда была. В этом я не смог тебя преломить, как ни старался.
И изменить твою судьбу тоже не смог.
— …На самом деле, типичная палата для ангельской братии. Ну, одна из типичных. Вас вообще ничем, даже пиццей с ананасами не корми — дай только кого-нибудь героически и умеренно пафосно спасти.
— И что же в этом плохого?
— Да ничего плохого. Но хорошего, уж поверь мне, тоже ничего — как минимум в тех случаях, когда эта особенность доходит до крайностей и выводится в абсолют. Ты вот никогда не думала о том, что спасать окружающих зачастую бегут те, кто не может (или уже не смог) спасти себя? И каждое очередное спасение первого попавшегося страждущего — это не высокий душевный порыв, а всего лишь попытка хоть на миг заткнуть кровоточащую дыру в груди?
Ей разговор явно не нравился.
— А какая разница?
— Ты удивишься, но очень большая. Знаешь, как большинство моих клиентов обожает спасать других? От них частенько непросто уйти неспасённым, даже если ни о чём таком не просил. Проблема только в качестве спасения; такая уж неприятная особенность у этого правила про кислородные маски: пока себя не спас, других спасти тоже не получится.
— Важны не намерения, а результат, — ответила она очень сухо, — не зря придумали присказку про добрые намерения…
— Вот именно что не зря, — оскалился я. — Только тут понимаешь какой нюанс: есть намерение озвученное, в том числе для самого себя, и намерение внутреннее. И вот когда они не совпадают, тогда и получается пресловутая “дорога в Ад, вымощенная чем-то там”. А так-то, вообще, ничем она не вымощена, кроме лжи самому себе… Ну, то есть метафорически. В реальности туда ведут все дороги, прям как в Рим. Ну, или никакие не ведут. Смотря что называть Адом… короче, сама знаешь.
Она смотрела зло, но уже вроде бы справилась с желанием меня стукнуть.
Отличный, я считаю, прогресс.
— Это очень по-демонически, знаешь? — усмехнулась она. — Повернуть всё так, как будто спасать других — это опасное, в сущности, занятие. И глупое. Тогда как на самом деле…
— Тогда как на самом деле оно очень опасное и очень глупое, ага, — развёл руками я. — Как любой высокий душевный порыв… Но проблема вообще не в этом. Тут вот какое дело: среди причисляющей себя к так называемой “хорошей” стороне братии принято считать, что их долг — спасать. Чаще всего людей, но зачастую там вариативно. Объектом спасения может быть что угодно, начиная от мира и заканчивая редким видом рыбных глистов, занесённым в красно-бурую книгу самых бесполезных тварей на свете.
Она слегка поморщилась.
— Твоя речь всегда настолько… образная?
— Ха! Во-первых, я — демон тщеславия, во-вторых, пока ещё только разогреваюсь… Так к чему это я, то бишь? Так вот, спасители, тысяча по цене двух, в базарный день налетай. Проблема с ними в том, что их внутренние намерения не совпадают с внешними. Они орут наперебой “Мы хотим спасать мир, экологию и рыбных глистов”. А их несчастное подсознание орёт: “Спасите меня, пожалуйста, кто-нибудь! Мне страшно, и я хочу быть и миром, и экологией, и рыбным глистом! Я хочу быть спасённым!”
Она покачала головой.
— И что же, по-твоему, такого ужасного в последнем варианте?
— Да как тебе сказать? В целом… всё. Видишь ли, проблема в том, что такой вот истерический спаситель спасает всё, что плохо лежит, впадая при этом в крайности и не слыша ни гласа рассудка, ни гласа самого спасаемого… Никаких гласов, собственно, кроме тех, что в голове. Ну это, например, из серии — затопить парочку танкеров, чтобы они не ловили рыб, которые потом станут едой для тех самых глистов. При этом, количество утонувших моряков не имеет никакого значения, когда на горизонте маячит столь великая цель. Да и моряки сами виноваты: кто ж их заставлял подписывать контракты с судами и ловить рыбу, ну? Сами ведь должны были понимать, что наносят непоправимый вред беззащитным рыбным глистам. За такое ужасное злодеяние, сама понимаешь, надо платить! Кровью притом.
— Ты утрируешь.
Я отметил, что кофе с ромом перекочевал в обманчиво хрупкие ангельские пальчики, засчитал себе очко и продолжил с, можно сказать, удвоившимся энтузиазмом.
— Всего лишь слегка гиперболизирую, — оскалился я, — и только для того, чтобы максимально раскрыть суть явления. И, кстати, сравнение не моё. Его мне один из ваших во время попойки подкинул — высокий ангельский чин, между прочим. И, по совместительству, мой старинный приятель.
Она покачала головой с каким-то восхищённым возмущением.
— Какой же ты поразительный лжец, Шаази! Впрочем, чего ещё ждать от демона?
Это было, на самом деле, очень лестно.
Только вот немного несправедливо.
В том смысле что в данном случае я ей ни словом, ни жестом не врал. И действительно цитировал своего приятеля, с которым мы стабильно пересекались раз в пару-тройку десятков лет.
Тут надо пояснить: со стариной Сари… то есть, с архангелом Сариэль мы познакомились в эпоху крестовых походов при обстоятельствах вполне драматических.
Всё началось с того, что я сдуру перепил рома с одним заклинателем джиннов, согласился на какую-то вечеринку — и сам не заметил, как ввязался в совершенно убойную, воняющую навозом и кровью историю. В ходе этого веселья мы с хозяином, отличным парнем, именовавшим меня сначала “джинном”, а потом и “малаикой”, много чего
