ключом: за свою гнилую добродетель эльфы цепляются, как лепреконы за золото.
— Раздевайся, — повторила я, предвкушая жгучий коктейль эмоций: страх, ярость, возмущение, стыд, но…
С неизменной улыбкой О’овул поднялся на ноги и охотно спустил штаны до щиколоток. Белья под его тряпками не было. От пояса верности он тоже успел избавиться.
У меня отвисла челюсть.
Где мучительная неловкость? Где праведный гнев? Где сопротивление? А как же: «Умру, но не позволю сорвать свой эльфийский цветочек. Не для тебя мама ягодку растила»? Беспредел!
— А почему бы и нет, — ответил О’овул на мое шокированное молчание. — Все равно об этом никто не узнает. Хоть опыта наберусь, да и вообще… Наши женщины холодные, чопорные, скупые на ласки. Может, это мой единственный шанс познать настоящую страсть.
Что?
Я не ослышалась? Познать настоящую страсть?
У меня дернулось веко.
О’овул стоял передо мной без штанов, выгуливая своего питона, и не краснел.
Именно этот момент Э’эрлинг выбрал, чтобы навестить друга. Полог шатра распахнулся, и мой остроухий любовник влетел внутрь стремительным вихрем.
Меня тут же захлестнуло волной чужих эмоций. Захлестнуло? Нет — смело.
Лавина. Цунами. Ураган.
Я сразу почувствовала себя переевшей. Меня даже затошнило.
У эмоций Э’эрлинга был горький вкус. Я словно нажевалась жгучего перца.
— Триса!
Весь красный, напряженный, эльф посмотрел на меня исподлобья, а потом перевел взгляд на боевого товарища. Заметив питона на прогулке, Э’эрлинг шумно вздохнул. Его глаза округлились, а потом превратились в две узкие щелки, полыхнувшие огнем.
— Нам надо поговорить, — сказал он мне, играя желваками и раздувая ноздри. — Наедине.
С невозмутимым видом О’овул натянул на себя штаны и вернулся на подстилку. Мне показалось, что, поглядывая на товарища, он мысленно посмеивался.
Э’эрлинг напоминал бурлящий котелок, подвешенный над костром. Не поднимешь крышку, чтобы выпустить пар, — взорвется. Его аж всего трясло.
Интересно, почему он так злится? Переживает за честь приятеля?
— Не бесись, — весело отозвался О’овул из своего угла. На его губах растеклась хитроватая, понимающая улыбка, словно он видел друга насквозь и прекрасно знал причину его недовольства. — Она не собиралась со мной спать.
Удивленная, я вскинула брови, а О’овул продолжил:
— Спроси у нее, чем питаются ситхлифы, а потом пораскинь мозгами.
Э’эрлинг нахмурился.
Я же вытаращила глаза:
— Откуда ты знаешь?
Всю информацию о нас тщательно скрывали от посторонних: чем меньше известно о враге, тем сложнее вычислить его уязвимые места, а слабости у ситхлиф были и еще какие!
Третий пленник, «Вороний принц», пожал плечами:
— Говорил же. Слушаю, что болтают вокруг. Делаю выводы.
Теперь он смотрел на Э’эрлинга. Серьезно, без улыбки.
— Не думай, что я какой-то там… Я снял перед ней штаны, потому что догадался: ей сразу станет неинтересно и она оставит меня в покое. Я не посягаю на твое.
Я ничего не понимала. На что он не посягает?
Э’эрлинг выглядел столь же озадаченным, как и я, и О’овул с досадой махнул рукой, сообразив, что напрасно сотрясает словами воздух.
Мы вышли наружу.
На лице зыбкой прохладной паутинкой осела морось. Вода уже переливалась через край уличного корыта, и на ее поверхности расходились концентрические круги.
Э’эрлинг смотрел на меня волком и молчал. Буравил злым взглядом, но не открывал рта. На его лбу от напряжения билась венка.
— Ну? — скрестила я руки на груди, устав от тишины и ожидания. — Ты позвал меня поиграть в гляделки под дождем?
Эльф глубоко вздохнул, будто собираясь с духом, и выпалил:
— Почему ты переспала со мной?
Его грудь часто вздымалась. Он по-прежнему был в килте, но без рубахи, и обнаженная грудь покрылась мурашками от холода. Одинокая капля повисла на соске. Висела на его розовом кончике, растягиваясь под силой земного притяжения, но не падала, приковывая мой взгляд.
В конце концов я раздавила ее между пальцами. Каплю воды на нежном мужском соске.
Э’эрлинг зашипел.
— Я переспала с тобой, потому что тебя невозможно не хотеть.
Щеки эльфа порозовели, в глазах отразилось что-то похожее на удовлетворение.
— А О’овул?
— Что О’овул?
Э’эрлинг поджал губы:
— Его ты тоже хочешь?
О, Многоликая, неужели это ревность? Внутри факелом, разбрасывая радужные искры, вспыхнул восторг. Я даже удивилась собственной реакции. Это было чувство, будто дождливым промозглым вечером меня заботливо укутали в теплый плед и сунули в руки согревающую чашку чая.
— Почему тебе интересно?
— Ответь! — Он стиснул кулаки. — Хочешь его? Или только меня?
— А ты хочешь, чтобы только тебя?
Дразнить этого красавчика было одним удовольствием. Его белая кожа была склонна к румянцу и покрывалась им за считанные секунды. Все чувства наружу, эмоции как на ладони.
Мой встречный вопрос заставил Э’эрлинга замяться и опустить взгляд. Пальцы скользнули по ремешкам на поясе, огладили ткань килта, сцепились в замок.
— Ты невозможная женщина. Невозможная!
— Зато уже не чудовище. И не эльфоедка. Прогресс.
Э’эрлинг разглядывал травинки, прилипшие к своим сапогам, а я — его широкие голые плечи, влажные от мороси, руки с соблазнительным рельефом, гладкую грудь с выпуклыми мышцами, напряженный живот с темной ямкой пупка. Мой взгляд скользнул ниже: по складкам темно-зеленой клетчатой юбки, льнущей к обнаженному члену (задрать бы ее!), и дальше — к коленям, что выглядывали из-под килта.
— Я хочу оседлать тебя, — шепнула я неожиданно для самой себя. — И заездить до смерти.
Э’эрлинг резко вскинул голову. Его губы разомкнулись. Между их сочной розовой мякотью мелькнула полоска белых зубов.
— Оседлай, — выдохнул он.
В следующую секунду мы уже вцепились друг в друга, словно два рычащих животных. Я до боли тянула Э’эрлинга за волосы, а он кусал меня за шею, будто хотел пометить, и запускал горячие ладони под мою тунику.
Сердце любовника неистово билось мне в грудь. Животом я чувствовала твердую выпуклость под килтом, спиной — прикосновения жадных рук. Они скользили по моей пояснице.
— Скажи мне! — потребовал Э’эрлинг, опаляя дыханием мое ухо. — Скажи!
— Что?
С недовольным рычанием он куснул меня за мочку.
— Только меня?
Его ладони переместились мне на живот. Сначала он не решался подняться выше и водил пальцами где-то в районе нижних ребер, но потом осмелел и со стоном смял мои груди. Когда Э’эрлинг впервые коснулся моих сосков, дрожь наслаждения прокатилась не только по моему телу, но и по его собственному.
— Только меня? — не унимался он. — О’овула нет?
— Нет.
— И А’алмара нет?
— Нет.
— И никого другого?
Вот ревнивец!
С хищной улыбкой я задрала его килт, поймала в ладонь воспрявшее мужское достоинство и, глядя Э’эрлингу в глаза, принялась мощно двигать кулаком. Мой любовник
