Ознакомительная версия.
— К сожалению, могут, — ответил Артур после короткой паузы. — Их ведут дикие инстинкты.
— Ненавижу их! — воскликнула я. — Они хуже, чем Иуда, предавший бога! Они хуже всех! Они заслуживают смерть!
Артур не ответил.
А я уже во все глаза смотрела на возвышение. Моему воображению представились чудовищный топор и огромная плаха, вся заляпанная старыми бурыми пятнами крови.
Артур, видимо, уловил мою картинку, потому что улыбнулся.
— Нет. Не совсем так, — сказал он. — Если хочешь, взгляни.
Черная драпировка пугала и притягивала меня. Я понимала, что не могу отвести от нее взгляд и не успокоюсь, пока не выясню все.
С замирающим сердцем я приблизилась к возвышению и приподняла край тяжелой бархатной ткани.
Моему взгляду предстала вовсе не плаха. И не электрический стул, и не виселица с гигантским крюком, которую я как‑то видела в одном музее в Праге — всего лишь стеклянный ящик с лампами, чем‑то похожий на вертикальный солярий.
Я недоуменно оглянулась на Артура.
— Ультрафиолет, — объяснил он. — В больших дозах смертельный для любого из нас. Самая мучительная и болезненная казнь.
В этот миг мне почему‑то представилось лицо Владлена, искаженное немыслимой мукой.
«Прощение!» — без слов молили его бескровные иссушенные губы. От франтоватого беззаботного вида не осталось ни следа. Я так отчетливо видела сведенные судорогой белые пальцы, изо всех сил царапающие неподвластное стекло, что с ужасом отдернула руки. Черный занавес упал, скрывая эту импровизированную сцену. Сцену для одного актера.
— И вы смотрите на это? — прошептала я. Кураж прошел, и я почувствовала неуверенность и страх. Голос отказывался повиноваться мне.
— Все члены дома должны присутствовать при вынесении приговора и видеть, что он приведен в исполнение, — так же тихо отозвался Артур. — И сейчас я собираюсь сделать то, что, возможно, приведет меня сюда, — он кивнул на постамент.
Я изумленно уставилась на него. Видимо, Артур действительно уже принял решение, потому что от него исходила спокойная уверенность. В любом случае я просто не могла представить, чтобы он задумал что‑либо преступное. Артур кто угодно, только не подлец и не предатель!
— Мы должны бежать отсюда, — сказал он, глядя мне в глаза.
— Бежать?! — я никак не могла поверить тому, что слышала. — Но это же твой дом!
Артур горько усмехнулся.
— Значит, теперь у меня нет дома. Мы не можем оставаться здесь. Ты подвергаешься слишком большой опасности.
— Но почему? Что‑нибудь случилось?
— Отец хочет, чтобы ты стала одной из нас. Он считает, что ты к этому готова. Я пытался оспорить это, но, в общем, безрезультатно. На балу Он уже представил тебя так, словно ты принадлежишь Дому, и все уверены в том, что ты присоединишься к нам уже в ближайшие дни. Мне дали всего одну неделю, чтобы окончательно подготовить тебя.
Я отвела взгляд от его решительного бледного лица. Мы не случайно находились в комнате, где умирали те, кто предал свою семью. Эдакая зона истины. Мое сердце отчаянно забилось. Артур выбрал меня, выбрал любовь, но могла ли я это ему позволить? Почему бы мне и вправду не пройти инициацию?… Это раскроет мои силы. В кончиках пальцев закололо. Это будет здорово — овладеть своей силой! Сколько лет я была обычной девчонкой, белой вороной в элитном классе. И вот теперь появился шанс стать по‑настоящему сильной. Стать такой же, как Артур. Мы будем с ним вместе — целую вечность! Весь мир — для нас двоих!
Я снова представила себе, как я, бессмертная вампирша, сражаюсь с дикими, а старейшина ласково улыбается мне, только что вернувшейся после великой битвы. «Спасибо, дочь моя, — скажет мне Он, — ты спасла всех нас».
— А почему бы мне и вправду не пройти инициацию? — произнесла я, вновь поднимая взгляд на Артура.
В темно‑вишневых глазах взметнулись тени.
— Полина, ты не понимаешь. Это не награда, это проклятие. Не жизнь. Люди, веками боясь и ненавидя нас, правы. Мы сами боимся и ненавидим себя. Выпустить наружу зверя, что скрывается внутри тебя, — значит потерять все человеческое. Только дай зверю высунуть лапу, да что там — один только коготь, и он изменит тебя полностью. Более того — пройдет несколько десятков лет, и зверь убьет в тебе все чувства. Понемногу он выжжет тебя, оставив лишь инстинкты, лишь холодный расчет и мелкие привычки, за которые ты будешь цепляться, изо всех сил имитируя видимость жизни.
— А любовь? Она тоже выгорит дотла и превратится в привычку? — спросила я.
— Твой зверь постарается уничтожить ее первой — ведь она более всего угрожает ему. Ты не знаешь, о чем говоришь. Ты не знаешь, что такое ежечасно сражаться со своим зверем! Ты не знаешь, что такое Голод! То, что изменит тебя, то, что заставит смотреть на друзей и на родителей, как на звено в твоей пищевой цепочке! Ты знаешь, что такое ярость?
Лицо Артура исказилось. Он вдруг яростно схватил меня за плечо — так, что я вскрикнула от боли.
— Ты что, все еще думаешь, что это красиво? Вечная жизнь и бесконечный запас патронов бывает только в компьютерной игре. Ты хочешь узнать, что такое кровь и ярость?
В его глазах метались тени. Он грубо притянул меня к себе, и я с ужасом заметила, что клыки у него во рту удлинились.
— Ты хочешь узнать, как чувствует себя пакет томатного сока?
Я зажмурилась, потому что вдруг почувствовала, что он и вправду может меня убить.
Секунда, минута, вечность… Кто скажет, сколько длилось это испытание. А потом я почувствовала, что его рука разжалась, и я очутилась на полу, жадно хватая ртом воздух.
Наваждение прошло. Я вдруг безусловно поверила Артуру и поняла, что никогда не буду в безопасности среди вампиров, что я не хочу быть такой, как они, и лелеять свой выдуманный хрустальный мирок, умирая день ото дня, разучившись чувствовать, сопереживать, любить…
Вампиры — это не всегда красиво. Это страшно. Вот и сейчас в глазах Артура ярость и вместе с тем обреченность.
— Прости, я напугал тебя, — его голос звучал как обычно, и я осмелилась снова открыть глаза.
Артур сидел передо мной на корточках, с тревогой всматриваясь в мое лицо.
Когда он попытался обнять меня за плечи, я невольно вздрогнула и отстранилась, помня его недавнюю ярость.
— Извини, — повторил он, убирая руки, — я и вправду тебя напугал, но зверь есть в каждом из нас — дикий зверь, алчущий чужой боли и крови. Приручить его невозможно. Можно лишь присмирить на время, но однажды он обязательно вырвется наружу. Неужели кто‑нибудь захочет для своего любимого подобной участи? Я люблю тебя и больше всего на свете хочу для тебя счастья.
Ознакомительная версия.
