— Музыку слушай! Почему у тебя тело отдельно, а музыка отдельно? Плие каким местом жать нужно?! — хореограф хлопала себя по бедрам. Больше всего доставалось вялой, отстраненной Мусе, которая на занятиях всегда сникала.
— И пяткой! Мусина пяткой! Почему ты такая дура? — Она поворачивалась к концертмейстеру за роялем, — Я эту девицу никогда не выучу. Ну зачем она здесь? Она мне действует на нервы, — и опять кричала на Мусю, — Отойди назад, я тебя тащить не буду. Не мешай заниматься другим, если сама дура. Сядь, плие, нога, плие, нога! У тебя плие нет, ты качаешься…Нет я ее выгоню! Иди на скамейку.
Эльмира Феликсовна могла обозвать дурой любую. У всех при этом были стоические лица. От обиды дрожали губы, но показать что ты расстроена нельзя, было бы еще хуже. Поправляя заколки на голове, Муся уходила на скамейку. Натянув старенькое болеро, она рассеянно наблюдала за остальными. Широко зевала и мечтала о сигарете.
В последний год в зале настелили линолеум и полы уже не поливали. Не так летели мягкие туфли. Не нужно было их часто штопать и латать. Они всегда ходили втроем. Кира, Муся и Ники Заболоцкий. Славный Ники, он был хорошим другом. Жалко что теперь они не могут встречаться вместе. Заболоцкий вычеркнул из жизни Мусю, а Муся Заболоцкого.
Они всегда собирались у Ники в интернатской комнате. В открытые настежь окна медленно летели клочья тополиного пуха, в стекло звенел залетевший шмель, пахло травой и нагретой солнцем пылью. Шоколад таял и Кира облизывала пальцы, Муся давила прыщик, а Заболоцкий держал для нее пудреницу и не сводил влюбленных глаз с розочки на перламутровой створке. Они играли в карты и болтали обо всем на свете. Кира училась курить и все кашляла, Муся красила глаза зелено-фиолетовым, а Ники декламировал Шекспира.
— Могу тебя сравнить я с летним днем….
Он был беден как церковная мышь, но кормил их галетами, бегал за пивом и мороженным. С ним было всегда интересно, он постоянно что-то читал. Кира была тогда полной дурочкой и не догадывалась, чем занимались Ники и Муся когда оставались одни в комнате. Каждый день Муся накручивалась на термо-бигуди и после занятий носила на щиколотке серебряную цепочку с маленькой звездочкой. И это было шикарно. А Ники Заболоцкий, как бы талантлив он не был, приехал из маленького индустриального городка на юге. Отец его умер много лет назад и мать тащила троих детей. Жил он в интернате для иногородних студентов при училище. Носил всегда короткие, подстреленные брюки и застиранные рубашки. Он был бесконечно талантлив и невероятно трудоспособен. Ему прочили обширные, театральные горизонты. Жил он впроголодь, мать почти не присылала денег, у нее их просто не было. И он как-то умудрялся выживать на символическую стипендию. По воскресеньям Муся и Кира зазывали его к себе домой на обеды. Он ходил редко, потому что стеснялся. С самого первого класса он был влюблен в Мусю. И на предпоследнем курсе, когда весной все неожиданно перевлюблялись и стали ходить парами, Заболоцкий и Муся стали встречаться по- настоящему. Мусю, впрочем, это быстро утомило, с Ники ей было скучно. Через пару месяцев пылких встреч, она бросила его ради Рубика из Мединститута. Кроме белых зубов у Рубика была новенькая машина, которую ему на двадцатилетие подарил отец. Перед выпускными экзаменами Муся вышла из училища с цепочкой на загорелой ноге и поправляя крученную челку, впорхнула в машину Рубика на глазах у всего курса. А вечером у себя в комнате, испортив брючный ремень, повесился Заболоцкий. Но насмерть не успел, потому что темпераментный Костя Парашвили ворвался в комнату как раз тогда, когда Ники еще хрипел в ремне. Парашвили вообще не умел ходить медленно. В эту счастливую для Заболоцкого минуту, он бежал на свидание. Ему нужно было занять один презерватив, и поэтому он пинком распахнул дверь комнаты Ники. В следующую секунду, сотрясая басом весь интернат, он вынимал из петли друга. Заболоцкий отделался довольно легко, потому что Парашвили быстро бегал и умел громко кричать. Скандал замяли, фактически Мусю не за что было выгонять. Ее просто возненавидели и стали травить. Сокурсники считали что она предала Ники. А преподаватели за то, что никуда не годная девица чуть не убила восходящую звезду. И позже в театре ей никогда этого не простили. Когда с позором ее выставили за танцы в ночном клубе, все громко торжествовали. Заболоцкий быстро физически оправился, с блеском сдал экзамены и танцевал с Кирой па де де из Дон Кихота на отчетно-выпускном концерте. Но на сердце у него остался странгуляционный, незаживающий рубец, он весь как-то эмоционально одеревенел после этого. Скорбь была спрятана глубоко и он не мог расслабиться, потому что тогда бы она полезла наружу и все увидели, как ему плохо. Муся тоже делала вид, что ничего не произошло. Что же ей и не жить совсем? Быть привязанной к Заболоцкому навеки? После экзаменов, к великому горю Мамонта, Заболоцкий отверг все его предложения и сразу же уехал в Москву. И вот теперь он солист, хорошо известен в балетных кругах и о нем пишут статьи в столичных журналах. Кира не завидует, все что у него есть, он заслужил талантом, потом и кровью. Жалко, что Муся и Ники не могут забыть прошлого и снова быть друзьями. В последний раз, когда она написала ему письмо и как бы между прочим заметила, что Муся в Москве, он никак не прокомментировал и бодро писал о том, как хорошо складывается его жизнь. В ней явно не было места для Муси.
Вместо ожидаемого раздражения, все эти несколько дней Глеб ловил себя на мысли, что ему приятно находится с Кирой. Cлышать ее радостный голос, видеть ласковые глаза и чувствовать, как она отзывается на каждое его слово. По тому, как у нее зажигался взгляд или менялся голос, он понимал, что все что он делает, необыкновенно хорошо. Все, что он говорит, не пропадает зря. Он отражался в ней как в чудесном зеркале, в котором неизменно восхищаешься собой.
Тем вечером, когда он вернулся от Марины, он опасался выдать свою недоброжелательность. Даже при небольшой способности чувствовать, это может быть заметным. А Кира, несомненно, очень чувствительная девушка. Он со смутными чувствами открывал дверь в квартиру, но ничего не изменилось. Квартира была идеально чистой, не выносившая безделья Кира выдраила ее. Все вещи были на местах, краны в ванной сверкали, полотенца висели в ряд. Это было приятно, потому что с Мариной Глеб привык к совершенно другому. К быту Марина была не приспособлена как дикий зверь. Бардак, который она способна была воспроизвести в течении получаса, ужасающе восхищал его. У Киры кухня была в идеальной чистоте и на плите было что-то давно не виданное Глебом — суп. Он почему-то смутился и когда она предложила ему поесть, неожиданно для себя повез ее на суши. Время в тот вечер пролетело незаметно, Кира не кривлялась, у нее был честный, открытый взгляд и очень трезвое суждение по всем вещам. Она не играла, не старалась быть лучше и эффектнее чем была, и эта естественность шла ей необычайно. Она рассказывала много смешного про театр, и Глебу было приятно слушать ее. Кира вела себя так непринужденно, что он засомневался в своих подозрениях насчет ее влюбленности. Уж слишком просто она вела себя. Когда ему показалось что она не влюблена, он против своей воли испытал досаду. Ему было жаль потерять эту случайную, чужую преданность, чувство слепого обожания, просто за то что ты есть в этом мире. Это были смешанные чувства. Глеб был и рад, что Кира не влюблена в него, но в тоже самое время у него возникло смутное неудовольствие за потерю ее любви, которая льстила и раздражала одновременно.
