Освобождённая Берилл принялась бегать кругами возле хозяйки, шумно обнюхивать край подола и периодически топорщить иглы на мордочке. Арнетти выпрямилась, смотала шлейку и переложила на верх шкафа — пригодится ещё, — и повернулась к Бернару. Он так и стоял перед столиком у окна, задумчиво глядя на Арнетти.
— Рад, что вам понравилось, — он помедлил, словно в попытке найти нужные слова, и продолжил: — Вероятно, мне всё же объясниться.
— Что именно вы хотите объяснить?
— Внимание моих соотечественников к вам понятно и ожидаемо — гости с юга на острове случаются крайне редко. Однако прошло уже несколько дней, а на вас по-прежнему оборачиваются…
— И намекают, — Арнетти украдкой погрозила Берилл пальцем, слишком уж рьяно та обнюхивала подол, да ещё и на зубок норовила попробовать.
— Намекают? — нахмурился Бернар. — Кто?
— Все… понемножку. Из чего напрашивается вывод, что присутствие незамужней посторонней дамы под крышей дома неженатого мужчины… несколько предосудительно?
— Дело не в этом.
— Правда?
— Вернее, не совсем в этом, — Бернар всё-таки отлепился от стола, отошёл к очагу. — Помимо того, что, как я уже говорил вам, многие на острове воспринимают любую подходящую женщину подле меня в качестве моей возможной пары, существует одно негласное правило. Незамужней посторонней даме действительно стоит воздержаться от длительного пребывания под крышей дома мужчины-оборотня, не имеющего пару, поскольку считается, что чем больше времени они проведут вместе, тем скорее зверь в оборотне сочтёт эту женщину своей. Мы не животные в широком смысле этого слова и не руководствуется одними лишь инстинктами. Редко какой оборотень настолько растворяется в собственном звере, что сам им становится без возможности возврата. Обычно человеческий разум, чувства и условности мира в достаточной мере контролируют всякого оборотня, чтобы подобного не происходило. Но и зверь в нас не исчезает вовсе, даже если мы всю жизнь полагаемся исключительно на человеческий рационализм. Чаще всего зверь избирает пару, к нему мы прислушиваемся вольно или невольно.
— Ну, раз зверь выбирает, то какой смысл в длительном сожительстве? — удивилась Арнетти, попутно припоминая всё, что Али когда-либо рассказывала о представителях своего вида. На мифы и легенды мира людей сильно полагаться не стоило, на ромфант тем более.
По канонам последнего её давно бы уже должны были разложить на ближайшей горизонтальной поверхности, пометить всеми приличными и не очень способами и рычать на каждую совершеннолетнюю особь мужского пола, что-де «эта самка моя». И, разумеется, оборотень должен быть высок, накачан, брутален и молод на лицо, и упаси боги выглядеть ему… обыкновенно.
— Зверь не всегда определяет пару явно и сразу, ни для человека, ни даже порой для себя. Если речь идёт о двух оборотнях, то дело ещё хуже, потому что между собой мы и впрямь можем долго решать. Звери присматриваются, принюхиваются, люди взвешивают, решают, симпатия или укрепляется во что-то серьёзное, или не уходит дальше лёгкого флирта.
— То есть ваши соотечественники полагают, что раз я в этом доме уже несколько дней живу, то моё здесь пребывание может означать, что… ваш зверь что-то во мне унюхал? — предположила Арнетти осторожно.
Бернар кивнул.
— В идеале мне следовало сразу найти вам пристанище в другом доме, у почтенной вдовы или немолодой четы…
— А… есть вероятность, что ваш зверь… мог что-то во мне унюхать? — задала Арнетти вопрос в лоб.
Часть 32
Ответил медведь не сразу. Воцарившуюся на минуту-другую тишину нарушало только сосредоточенное пыхтение и цокот коготков Берилл, чересчур увлёкшейся разбором запахов, прицепившихся к подолу платья.
— Что бы ни унюхал мой зверь, не хочу вас пугать, — наконец осторожно заговорил Бернар.
— Уверяю, я не испугаюсь, — перебила Арнетти с внезапно поднявшимся воодушевлением.
Да уж, это вам не «ар-р, моя!» и вот эти вот страсти рейтинга восемнадцать плюс, из коих к финалу текста всенепременно любовь-морковь стремительно вырастает. Конечно, среди и людей, и нелюдей всякое случалось и истории, словно вышедшие из современных трендов, тоже имели место. Бывало и так, хотя редко кто верил в их реалистичность. Но чаще всё же бывало куда более буднично, прозаично. Бурных романов у Арнетти не случалось даже по молодости лет и сейчас, когда дни доверчивой, мечтательной юности остались позади, меньше всего хотелось, чтобы на неё кто-то сваливался с пламенными страстями и неодолимым желанием перекроить всю её жизнь по своим лекалам. Да и старалась она быть объективной по отношению к себе самой.
Она не юная длинноногая нимфа с точеной фигурой.
До сих пор живёт с родителями и зарабатывает на жизнь написанием текстов, которые многие безо всякого стеснения величают низкопробным чтивом, презренными лырами и попросту порнушкой.
Прочие её таланты и интересы изрядной шириной не отличались.
Умения тоже.
И не тешилась Арнетти иллюзиями, что в её жизни может появиться какой-нибудь моложавый красавчик с пресловутыми кубиками и полюбить её, всю такую замечательную, со всеми лишними килограммами, тараканами в голове и прожитыми годами.
А Бернар просто был, приятный, обходительный, готовый её слушать, исподволь привлекающий чем-то необъяснимым. Не сногсшибательной внешностью, не скульптурным телом, не тонной харизмы и даже не банковскими счетами, что в своё время не давали покоя Ройсу. Вот был бы ловец здесь, наверняка удивился, что это Арнетти не ищет кого помоложе, посимпатичнее да посостоятельнее.
— И вынуждать вас чувствовать себя обязанной… отвечать, — Бернар посмотрел себе под ноги. — Звери чаще всего чуют заинтересованность со стороны возможного партнёра, поэтому если два оборотня решают стать парой, то по взаимному согласию и союз их будет крепок. С чистокровными людьми же всё… несколько иначе. Порой человек пугается или полагает, что раз оборотень выбрал его, то отказать он не может и теперь должен быть с тем, кто ему совсем не мил. Поэтому у меня и в мыслях нет, чтобы настаивать, требовать или тем более принуждать вас.
Цыкнув на разошедшуюся когиану, Арнетти шагнула к медведю и замерла на расстоянии вытянутой руки.
— Понимаю, вас это мало радует…
— А кто бы на моём месте обрадовался?
— Ну да, и это тоже… — Арнетти критично обозрела себя. Нет, в этом платье смотрелась она хорошо, даже великолепно, но все вышеперечисленные пункты про внешность, килограммы и прочие недочёты никуда не делись.
Сопение Берилл вдруг неуловимо сменило тональность, ящерица отвлеклась от подола и направилась к входной двери. Встала перед створкой, сильнее встопорщила иглы не только на мордочке, но и на спине.
— Принуждать женщину, неважно, пара она тебе или нет, быть с тобой — немыслимо, — продолжил Бернар и, нахмурившись, пытливо глянул на Арнетти. — А вы о чём подумали?
— Я? Да так…
— И всё же?
Арнетти потеребила край ленты на талии, помедлила, совсем как медведь недавно, и решила-таки высказаться начистоту:
— Я подумала… ваш зверь, возможно, и проявил ко мне интерес, но вас как человека мало радует перспектива увлечься тол… женщиной вроде меня.
Мужской взгляд преисполнился недоумения.
И всё-то мужикам разъяснять надо.
— Я имею в виду… я вот такая, — Арнетти развела руками, обрисовывая то ли собственную фигуру, то ли себя в целом. — Чужеземка, белоручка, ничего не умею и не знаю, кроме кучи непонятных слов. Как говорила одна моя родственница во времена, когда не было компов в таком количестве, да что она вообще может, кроме как бумагу пачкать. Правда, у этой родственницы на всё был один критерий — девушка должна уметь готовить, убираться в доме и обслуживать мужа, а большего ей и не требуется… чуть что, и сразу, а как ты будешь мужа кормить, если готовить не умеешь? Он что, писанину твою на ужин есть станет? А как такая распустёха и лентяйка будет дом в чистоте и порядке содержать, муж же должен в тепло и уют возвращаться… и всё в таком духе.
