а признает.
Вошла я в комнату и обмерла. Печка, печка-матушка стояла вся белая-белая, будто только ее сложили да побелили. Даже запах побелки еще чувствовался. Это как же понимать-то?
В печке, как ему и положено, как я его и оставляла, стоял мой котелок.
Да только тоже сиял, как начищенный. И это еще ничего.
Но в комнате пахло вкуснющей похлебкой из белых грибов с поджаренным на шкварках лучком, какую только бабуля моя делать умела. А еще пахло в ней пирожками с яблоками и корицей. И хоть не время сейчас было для яблок-то, но пахло именно ими.
Ошибиться я не могла. Ведь с раннего детства этот запах был мне знаком.
В желудке сразу заурчало. Обед-то давно был. Я сглотнула слюнки и повернулась к столу. Запах шел оттуда.
И тут мои глаза почти вылезли из орбит. Руки непроизвольно сжались в кулаки, а сердце застучало как сумасшедшее.
В центре живота, вот прямо под ложечкой, стало горячо-горячо.
Светлая мать… Что же это творится-то?
Мои глаза отказывались верить происходящему. Но вот списать то, что я сейчас видела, на действие “дымка” у меня теперь никак не получалось.
Потому что мой вреднючий фамильяр, Рыська, никакому такому действию подвержен не был. Сумрачная рысь, что вы хотите. Им никакие “дымки” не страшны.
А уж если я вижу его, нагло развалившегося на опять-таки новенькой лавке у стола и держащего в лапах горшочек, значит, все происходит на самом деле.
И это бы еще ничего…
Но напротив него, влюбленно тараща на моего — моего! — фамильяра большущие серые глаза, сидел Лаврик.
В руке он держал надкусанный пирожок, а перед ним стояла большая чашка с фирменным знаком Боевой Академии.
Из чашки поднимался парок, пахнувший мелиссой и немного чабрецом.
— И как же это прикажешь понимать, Рыська?! — я ахнула и подбоченилась. Ушки у моего фамильяра припали было к голове, а глазки, оранжевые вот прямо бесстыжие глазки, забегали.
Понимает, что я в гневе.
У Лаврика из руки выпал недоеденный пирожок и яблочная начинка упала прямо на свежий половичок.
А побледнел-то он как. Да ладно Лаврик. Лаврик-то что? А вот Рыська у меня получит! Получит, бесстыжие его глаза, по первое число. Что удумал! Посторонним показываться решил. И это в солидном-то возрасте. Ведь ему уже за полтораста. Давно вышел из подростков. Что это на него нашло?
— Так это, я пойду… Присмотрел тут, Ведяночка. За домом присмотрел. И ты не думай, все мы с Рыськой прибрали, — Лаврик вскочил и стал пробираться к выходу. И так мне смотреть на него прямо жалко стало. Худенький, бледненький, и силы-то я в нем никакой не чувствовала. А вишь-ты…
Неожиданно за окном раздался сдавленный крик.
Да у меня ж там Тильдушка ведь осталась!
— Стой здесь и никуда не уходи, — скомандовала я Лаврику.
На Рыську только строго поглядела. Ну, ему хватило. Мигом пропал и только котелок жалобно тренькнул. Еще бы ему не тренькнуть, ведь этот прожора и горшок с собой уволок.
Надо же, про Тильду меня забыть угораздило. Но кричит-то она чего?
Вылетела я из дверей и все сразу поняла. Ну, конечно. Сказала ж ей, магичке этой, стоять. Так нет. Любопытство, говаривала бабуля, и кошку сгубило. Смотрю, стоит моя Тильдушка, вся с ног до головы в паутине и только мычит. Не крик то был, а ровно одно мычание-то.
Вот оно что…
Выходит, не пустил ее дух-то хранитель к дому. И стоит она, с места сойти не может, только глазами сверкает.
— Ну и куда ж ты пошла, Тильдушка? Сказала же, не спеши, — только вздохнула я.
А сама-то и не знаю, что делать. Как ее освободить от этой паутины?
Ладно. Сначала с тем проклятием разберемся. А то прыщики вроде больше стали, да и щеки распухли. Вон, глаза-то совсем уже как щелочки.
— Так слушаю я тебя, — быстро сказала. Тянуть уж некуда. Вон, проклятье силу набирать стало. Сама-то я уже давно на нее не злюсь. На Рыську вот злюсь, ага.
Но с ним я позже поговорю.
— Ну, давай, говори формулу-то нужную, — поторопила я королевишну. Мне же еще и с Лавриком разбираться.
А эта магичка только глазами хлопает. Вот, интересно, неужели не знает? Иль не учили их? Нет, как обзываться, так и учить никого не надо.
А как наоборот…
Я вздохнула:
— Тогда за мной повторяй, да поскорее. Прям вот очень тебя прошу!
— Да знаю я, — зыркнула королевишна и на одном дыхании выпалила:
— На земле этой, земле рода твоего, прощенья прошу у тебя, — и замерла.
Я тоже. Стоим, ждем, когда паутина спадет да прыщики сойдут.
Ан нет.
Ничего не происходит.
Светлая мать… Да что со мной-то! Ладно, Тильдушка. А я-то… Забыла ведь самое важное:
— Тильда, давай еще раз. И не забудь произнести свое имя. И мое! — королевишна глазами захлопала и прищурилась. Вспомнила, тоже.
И быстренько так, подгонять даже не пришлось, затараторила:
— На земле этой, земле рода твоего, я, Тильда Калитая, прощенья прошу у тебя, Ведяна Маленская.
Я согласно кивнула:
— Я, Ведяна Маленская, на земле рода своего, прощаю тебя, Тильда Калитая.
Уфф… Вроде, получилось. Прыщики стали светлеть, а паутина сначала побледнела, а потом и вовсе прямо в воздухе растворилась.
Тильдушка скорее ощупала лицо свое и чуть в ладоши не захлопала. Еще бы. Вот теперь можно и принцу на глаза попадаться.
А хорошо они так рядом смотрелись бы. Никос высокий, красивый да волос белый.
И Тильдушка. Волос темный, худенькая да прямая как тростиночка.
Королевишна радостно опустила руки и во все глаза уставилась на домик.
Я усмехнулась:
— В гости зайти хочешь, Тильда Калитая?
Ведь вижу — глаза у магички горят, до чего ж ей хочется избу поглядеть. Волшебству ведьминскому прикоснуться. А мне и самой ох до чего хочется и по комнаткам пройтись, и вокруг домика.
— Вот еще, — фыркнула королевишна, но шаг вперед сделала.
Попыталась сделать. Потому что ничего у нее не получилось.
Вроде и шагает, да на одном месте остается. Интересная тут у бабули защита стояла. От любопытных адептов, не иначе. А уж если она на огородике выращивала редкие растения, то по другому и нельзя.
А может, эта защита только от магов помогает? Ведьмочки-то, адептки факультета Ведьминского, наверняка свободно проходили.
Нахмурилась Тильдушка и опять неприязненно на меня посмотрела. Вот это она зря. Защита как почувствовала и легонько так,
