— Это, — сказал он.
Она кивнула.
— Так правильно.
Они вдохнули еще воздуха, и вернулись к поцелую. Если взглянуть в историю поцелуев Эврики, там были поцелуи из игры в бутылочку, смелые, небрежные ощупывания, и поцелуи с языком за пределами школьных танцев. Этот был дальше галактик.
Брукс ли это? Такое ощущение, что она целовала кого-то, с кем однажды разделила мощную интрижку, о которой Эврика не позволяла себя желать. Его руки дотронулись ее кожи, как будто она была чувственной богиней, а не девочкой, которую он знал всю свою жизнь. Когда Брукс стал таким мускулистым, таким сексуальным? Он был таким несколько лет, и она пропустила это? Или мог ли поцелуй, совершенный правильно, метаболизировать тело, что сказалось в мгновенном скачке роста, превратив их обоих в столь взрослых людей так неожиданно?
Она отстранилась, чтобы взглянуть на него. Она изучала его лицо, веснушки и копну темных волос, и заметила, что он выглядел совсем иначе. Она испугалась и обрадовалась, что больше нет пути назад, особенно после такого.
— Что заставило тебя так долго ждать? — Ее голос был ничто иное, как хриплый шепот.
— Чтобы что?
— Чтобы поцеловать меня.
— Я… ну… — Брукс нахмурился и отстранился.
— Подожди. — Она попыталась задержать его. Ее пальцы слегка коснулись задней части его шеи, которая внезапно стала ощущалась жесткой. — Я не хотела портить настроение.
— Были причины, почему я так долго ждал, чтоб поцеловать тебя.
— Например? — Она хотела сказать это весело, но уже размышляла: Это было из-за Дианы? Была ли Эврика настолько травмированной, что испугала Брукса?
Это замешательство было достаточно для Эврики, чтобы убедить себя в том, что Брукс смотрел на нее так же, как и все в школе — психопатка, плохая примета, последняя девочка, за которой любой нормальный парень должен увиваться. Поэтому она выпалила:
— Я полагаю, ты был занят с Маей Кейси.
Лицо Брукса помрачнело и приняло угрюмый вид. Он встал с кровати и скрестил руки на груди. Его язык тела был таким же отдаленным, как и память о поцелуе.
— Это так типично, — проговорил он в потолок.
— Что?
— Это не может быть никак связано с тобой. Это должно быть вина кого-то другого.
Но Эврика знала, это напрямую связано с ней. Понимание было настолько болезненным, что она попыталась скрыть его чем-то. Вытеснение, любой из ее пяти последних психологов сообщил бы ей, опасная привычка.
— Ты прав, — сказала она.
— Не учи меня. — Брукс не выглядел, как ее лучший друг или парень, которого она целовала. Он был похож на человека, кто болезненно воспринимал все, касаемо ее. — Я не хочу, чтобы меня успокаивал кто-то, кто считает себя лучше остальных.
— Что?
— Ты права. Все остальные в мире неправы. Не так ли?
— Нет.
— Ты сразу же опровергаешь —
— Я не опровергаю! — крикнула Эврика, осознав, что она сразу же опровергает его утверждение. Она понизила голос и закрыла дверь спальни, не заботясь о последствиях при условии, если отец пройдет мимо. Она не могла позволить, чтобы Брукс жил в этой неправде. — Я не опровергаю тебя.
— Ты уверена? — спросил он хладнокровно. — Ты даже опровергаешь то, что твоя мать оставила тебе в завещании.
— Это не так. — Она была помешана на нем и днем и ночью — но Брукс даже не слушал ее. Он расхаживал по комнате, казалось, гнев одолел им.
— Ты держишь около себя Кэт, потому что она не замечает, когда ты подстраиваешь ее под себя. Ты терпеть никого не можешь в своей семье. — Он метнул рукой в сторону кабинета внизу, где Рода и отец смотрели новости, но сейчас, несомненно, подключались к спору наверху. — Ты уверена, что каждый психолог, к которому ты ходишь, идиот. Ты отталкиваешь всех из Евангелии, потому что нет никого, кто бы мог понять через что ты прошла. — Он перестал шагать и взглянул на нее. — И теперь я.
Грудь Эврики заныла, как будто он ударил ее в сердце.
— Что ты?
— Ты используешь меня.
— Нет.
— Я не твой друг. Я — отражатель для твоей тревоги и депрессии.
— Т-ты — мой лучший друг, — она начала заикаться. — Ты — причина почему я все еще здесь —
— Здесь? — резко сказал он. — Это последнее место на земле, где ты хочешь быть? Я — лишь прелюдия к твоей будущей, настоящей жизни. Твоя мама растила тебя и учила следовать своим мечтам, и это все, что тебя когда-либо волновало. Ты понятия не имеешь насколько другие люди заботятся о тебе, потому что слишком погружена в себя. Кто знает? Может быть, у тебя даже нет мыслей о суициде. Может быть, ты приняла таблетки так, для внимания.
Из груди Эврики вырвался вздох, словно она упала с самолета.
— Я доверяла тебе. Я думала, ты был единственным человеком, кто не осудит меня.
— Хорошо. — Брукс возмущенно помотал головой. — Ты называешь всех, кого знаешь субъективными, но ты когда-нибудь осознавала какой стервой ты была по отношению к Майе?
— Конечно же, давай не будем забывать про Майю.
— По крайней мере, она заботится о других людях.
Губа Эврики задрожала. Снаружи раздался звук грома. Она настолько плохо целуется?
— Ну, если ты так решил, — крикнула она, — позвони ей! Будь с ней. Чего ты ждешь? Возьми мой телефон и назначь свидание. — Она бросила ему телефон. Он отскочил от груди, и она не могла поверить, что только что прижималась к ней.
Брукс взглянул на телефон, словно рассматривая ее предложение.
— Возможно я позвоню. — медленно проговорил он сквозь зубы. — Возможно я не нуждаюсь в тебе так, как думал.
— О чем ты говоришь? Ты меня разыгрываешь или что?
— Правда глаза колит, не так ли? — Он ударил ее плечо в то время, как проходил мимо. Он распахнул дверь, затем взглянул на кровать, на книгу, и на громовой камень в ящике.
— Ты должен уйти, — сказала она.
— Скажи это еще нескольким людям, — сказал Брукс, — и останешься одна.
Эврика слушала, как он с грохотом спускается по лестнице и знала, как он выглядит, хватая ключи и обувь со скамейки в прихожей. Когда дверь захлопнулась, она представила, как он под дождем идет в сторону своей машины. Она знала, как скашиваются его волосы, как пахнет его машина.
Мог ли он представить ее? Захочет ли он вообще видеть ее прижатой к окну, глядящей на шторм, глотающей эмоции и сдерживающей слезы?
Глава 12
Нептун
Эврика взяла громовой камень и швырнула его в стену, желая, чтоб он разрушил все, что случилось между ней и Бруксом после поцелуя. Камень оставил вмятину в штукатурке, которую она покрасила в синий горошек во время счастливых мгновений своей жизни, и приземлился со стуком рядом с дверью шкафа.
Она опустилась на колени, чтобы оценить ущерб, руки коснулись мягкого персидского ковра с блошиного рынка. Вмятина была не такой глубокой, как два года назад, когда она ударила стену рядом с плитой, споря с отцом стоит ли ей пропустить неделю в школе, чтобы поехать с Дианой в Перу. Это было не так шокирующе, как штанга, которую отец сломал, когда ей было шестнадцать — он накричал на нее после того, как она забросила летнюю работу, на которую он ее устроил, в химчистку к Рути. Но вмятины было достаточно, чтобы Рода устроила скандал, которая, казалось, думала, что стену больше не восстановить.
— Эврика? — Рода крикнула из кабинета. — Что ты сделала?
— Просто упражнение, которому меня научила доктор Лэндри! — крикнула в ответ она, делая такое лицо, которое ей хотелось бы, чтобы Рода видела. Она была в бешенстве. Если бы она была волной, она заставила бы рассыпаться континенты, как черствый хлеб.
Она хотела ранить кого-то так, как ее ранил Брукс. Она схватила книгу, которой он так интересовался, сжала разворот страницы и собиралась порвать его на две части.
Найди выход из убежища, девочка. Голос Дианы вновь раздался в ее голове.
Норы были маленькими, тесными и замаскированными. Ты не понимаешь, как попадаешь в нее до того момента, когда тебе становиться сложно дышать и нужно выбираться из нее. Они приравнивают это к клаустрофобии, которая, для Эврики, все еще была врагом. Но лисы жили в норах; они растили там свое потомство. Воины убегали из них, защищаясь от врагов. Может быть. Эврика не хотела выбираться из этой норы. Может быть, она была лисицей-воином. Может быть, эта нора ее ярости была тем местом, к которому она принадлежала.
