Большие ладони скользнули по моей голой спине. Грегор, плотный, совсем не похожий на сновидение, с торжествующей улыбкой на лице. И на нем, как и на мне, ничего больше не было.
— Где моя одежда?
В ответ на мой требовательный вопрос он укоризненно нахмурился:
— Не рычи, Кэтрин. Я могу переносить только органику.
Может, и так, но это не объясняло, почему он тоже оказался au naturel.[6] Сомневаюсь, что случайно. И ласкал он меня явно обдуманно.
— Убери руки, Грегор, и отзывай своих, как обещал. Сейчас же.
Это было сказано уже без гнева, с холодной равнодушной настойчивостью.
Он взглянул на меня так, что я уже решила — откажется. Потом, с обдуманной медлительностью, выпустил меня.
— Не пробуй пока встать, тебе нужно время, чтобы прийти в себя.
Я лежала в постели. О, понятно, просто так сложилось!
— Со мной все в порядке, пока ты держишь слово.
Он не ответил, прошел к двери и рывком открыл ее. Инстинктивная стыдливость заставила меня перевернуться на живот, но я еще не владела своим телом.
За дверью кто-то был, и Грегор, отступив, пропустил его в комнату.
— Люциус, взгляни.
Люциус, высокий блондин, вероятно скандинав, был весь внимание. Грегор заметил мой кинжальный взгляд, упертый в них обоих.
— Я получил свою жену. Она вернулась добровольно, так что можешь сообщить Саймону, чтобы отводил своих людей.
— Твоя ли я жена, еще предстоит выяснить, и вернуться ты меня вынудил шантажом, — вмешалась я, взглядом давая ему понять, что не одобряю игру словами.
— Позаботься, чтобы Саймону стало известно, в каком она состоянии, — продолжал как ни в чем не бывало Грегор. — И не забудь упомянуть обо мне.
Боже Всемогущий, какая пощечина для Кости! Я забеспокоилась. Пожалуй, мне следовало обдумать все получше.
— Oui, monsieur.
Люциус вышел, не оглянувшись, и Грегор закрыл за ним дверь. Меня это не успокоило, поскольку сам он остался в комнате.
— Он позвонит этому Саймону? Это далеко? — спросила я, дотянувшись до одеяла и заворачиваясь в него.
— Позвонит. — В его глазах блеснул свет. — Но мы очень далеко от Баварии, Кэтрин.
— От Баварии? — Иисусе, не удивительно, что все казалось незнакомым. — А где мы теперь? Или ты мне не скажешь?
Очень неловко было вести разговор с обнаженным незнакомцем. Грегор и не подумал прикрыться. Я не смотрела нарочно, но я же не слепая. Он был сложен как футболист, выпуклую мускулатуру пересекали шрамы.
— Скажу. Я не похож на стервятника, который таскал тебя туда-сюда слепую и без сознания.
Последняя фраза сказала мне все. Значит, это была я!
Я равнодушно глянула на него:
— Может, ты мне и не снился, но все равно рылся в моих мозгах. Тебе пришлось основательно постараться, чтобы откопать такие подробности.
Грегор присел на край кровати, протянул руку, чтобы не дать мне откатиться. Меня пугала рассогласованность моих движений. Хотела выскочить из постели, но только дернулась.
— Я знаю то, что знаешь ты, — сказал он, водя ладонью по моему плечу. — Я могу переносить, могу входить в сознание только тех, чья кровь во мне. Прошло много лет, но твоя кровь все еще часть меня, Кэтрин.
Еще одна мелочь, о которой раньше не упоминалось.
— Если ты знаешь мои мысли, тебе известно, что я люблю Кости.
— Думаешь, что любишь.
Его рука скользнула ниже, к краю одеяла, и медленно пробралась под него.
Ощущение его пальцев на моей ляжке меня не возбудило. Взбесило.
— Каким же дерьмом нужно быть, чтобы лапать женщину, которая даже отстраниться не может!
Его рука застыла у меня на бедре. Я сумела откатиться и непослушными пальцами удержать на себе одеяло. По крайней мере теперь я могла смотреть на него, не выгибая шею.
— Я только потому согласился отозвать своих людей в обмен на твое послушание, что Кости несколько раз спасал тебе жизнь, — процедил Грегор. — Но больше он от меня милостей не получит.
— По-твоему, это милость: не убить его, мою мать и моих друзей из грязной рассветной засады? Милость? И вообще, как ты нас нашел? На этот раз не через меня.
Грегор стиснул зубы:
— Нашел, потому что Кости сглупил. А если бы он так же сумел загнать в угол меня и моих людей, он тоже не упустил бы свой шанс.
Я открыла рот для ответа, но меня прервал настойчивый стук в дверь.
— Я сказал, не беспокоить! — крикнул Грегор, устремился к двери и распахнул ее.
Это опять был Люциус. Он чуть не подпрыгивал от нетерпения.
— Мастер, вы должны пойти со мной. У м-меня… новости.
От брошенного им в мою сторону взгляда я на резиновых ногах выбралась из постели и сумела устоять.
— Что случилось? Что, этот, как его, не получил сообщения? — спросила я, подавляя головокружение.
— Я должен идти с тобой сейчас же? — повторил Грегор, кивнув на меня. — Я впервые за дюжину лет встретился с женой. Дело не может подождать?
— No, monsieur, — прошептал Люциус, опустив голову.
— Это Кости? — вскрикнула я, споткнувшись и не удержавшись на ногах. — Если он убит, Грегор…
— Эта свинья еще жива? — перебил он. — Отвечай, чтобы она не впала в истерику.
— А, да, он жив. — Сладчайшее из слов. — Если вы не откажете пойти со мной…
— Моя мать?.. — перебила я, перебирая в уме другие возможные трагедии.
— Я ничего не знаю о потерях среди ваших друзей, — проговорил Люциус, ломая руки.
— Ты услышала, что хотела, — сказал Грегор, подхватывая меня и перекладывая на кровать. — Если не хочешь пораниться, лежи здесь. Я скоро.
И он быстро вышел. За закрывшейся дверью отчетливо раздавались удаляющиеся шаги. Я лежала и разминала конечности.
Грегор вернулся примерно час спустя, в штанах, но без рубахи. Лучше что-то, чем ничего. Я села, натянув до подбородка простыню и опершись на подушки. Когда он встретился со мной взглядом, в его жестких чертах что-то мелькнуло. Линия рта смягчилась, но до улыбки не дошло.
— Ты напоминаешь мне прежнюю девочку. Ее больше нет, но вот сейчас ты похожа сама на себя.
Неимоверно странно. Он помнил кого-то, кем я когда-то была, а я понятия о ней не имела. Шестнадцатилетняя Кэтрин, не питавшая ненависти к вампирам и отправившаяся с одним из них в Париж? Не знакома с такой.
— Нет, я уже не она, — согласилась я. — А поскольку часы назад не переведешь, почему бы нам не расстаться почти по-дружески?
Он не отозвался на мое предложение.
— И тело тоже изменилось. Ты подросла на дюйм и набрала вес.
— Все меня критикуют, — пробормотала я.
И вызвала у него улыбку, от которой сморщился шрам на брови.
