Я не сдержала восторженной улыбки, кокетливо отвернулась, но тут же остолбенела, смотря вслед официантке с подносом, полным фужеров. Едва не прижала пальцы к губам, но вовремя опомнилась — это будет неприлично. Дарка. Я не сомневалась ни на миг — Дарка. В черном форменном жилете и узкой юбке. Она уже развернулась, удалялась, а я жадно провожала взглядом знакомую копну смоляных кудрей, забранных в хвост, точеную фигурку с восхитительными формами. Дарка! Как же мне ее не хватало. Я, было, дернулась, но вовремя опомнилась — не знаю, как воспримет Фирел разговоры с официанткой. И… Дарка была частью моей прошлой жизни, которую я старалась не афишировать. Я видела, как к ней подошел Мурена, поставил на поднос пустой бокал и что-то сказал, сверля масляными глазами. Смотрел так, будто имел на нее право. Она, без сомнения, нравилась ему. Дарка лишь мило улыбалась, как и положено персоналу. Что он сказал ей? Мне неумолимо казалось, что спрашивал о цене. На саму Дарку. Почти так же, как совсем недавно аль-Зарах. Я должна съездить в Муравейник, пусть Пол и будет не слишком доволен. Я хочу обнять ее. Ее и Кармеллу. Обязательно.
— Кого ты увидела?
Я поспешно повернулась, покачала головой:
— Какой отвратительный тип этот Джед Мурена.
Пол лишь усмехнулся:
— Редкая сволочь. Но если мы задержимся еще хотя бы на минуту — я начну раздевать тебя прямо здесь.
33
Когда мы поднялись на второй этаж по стеклянной лестнице, я едва успела отбросить бальную сумочку на диван. Фирел прижал меня к себе, обжигающие губы жадно коснулись шеи:
— Как же ты красива. Я ревновал тебя ко всем этим мужчинам. К каждому из них.
— Пол, ты преувеличиваешь. Они были просто любезны.
Выходит, миссис Клаверти была права. Но я млела от этих слов. Отчаянно хотела, чтобы он ревновал, боялся потерять.
— Не воображай, моя дорогая, что я не различу похотливые взгляды. Они просто пожирали тебя глазами. Все, от самого дряхлого старика до последнего прыщавого официанта. Клянусь, кажется, даже у Пинкертона зашевелилось в штанах. А Гарбиш хотел просто испепелить меня на месте, едва мы вошли.
— Пол!
— Ты же видела его жену. А ее туалет!
— Это не повод, Пол! Не все обладают твоим безупречным вкусом.
Повод… еще какой. Фирел только и делал, что искал повод. И я была в восторге. В ревности такого мужчины есть свое очарование. От него едва не разлетались искры, и я мечтала гореть в его руках. Забыла обо всем, утонула в знакомых ароматах. Аль-Зарах подождет. Аль-Зарах больше не имеет значения. Аль-Зарах больше не заставит меня переживать. Аль-Зараха больше не существует.
Мне было так легко, так свободно. Я даже не могла поверить, что все сложилось именно так. Так просто. В детстве я всегда любила нагнетать ситуацию, сгущать краски, чтобы потом выдохнуть с облегчением, когда итог превосходил ожидания. Сейчас я чувствовала то же самое. Аль-Зарах превратился в дым и просто исчез.
Но в этом чувстве сквозило что-то неуловимое. Что-то, что я не хотела анализировать, иначе эти размышления могут все разрушить.
Пол прижал меня к себе крепче и опалил дыханием ухо:
— Ты обвиняешься в преступной красоте, — губы вновь скользнули на шею, заставляя едва не дрожать от нетерпения. — И приговариваешься к исправительным работам в моей постели. До самого утра.
Он развернул меня лицом к себе и коснулся губами губ. Легко, дразнящее. Он прекрасно знал, что я горю, хочу его всего и сразу. До хрипа, до изнеможения. Едва я потянулась, он вновь скользнул на шею, спустился к груди, призывно выглядывающей из декольте. Я зарылась в его блестящие волосы, нырнула пальцами за ворот рубашки.
— Ваша честь, могу я рассчитывать на апелляцию?
Пол нащупал на моей спине бегунок скрытой молнии, и я почувствовала, как ткань разъезжается, освобождая разгоряченное тело. Фирел посмотрел мне в лицо:
— Ты слишком опасна, чтобы требовать снисхождения. Я бы приговорил пожизненно.
Я приподнялась на цыпочки, поймала его губы и жадно целовала, чувствуя, как по телу разливается пожар. Его язык перенял инициативу, творя у меня во рту что-то невообразимое. Я думала лишь о том, как тяжело и мучительно стало между ног. До рези. Я дрожащими пальцами пыталась ослабить галстук Фирела, расстегнуть чертовы пуговицы на рубашке. Они были придуманы словно специально, чтобы все усложнить. Я расстегнула одну, но с другими никак не могла совладать. От нетерпения просто дернула, слушая мелкий дробный звук раскатывающихся по полу пуговиц. Плевать на рубашку. Я прижалась к груди Пола, жадно обнимала. Он подхватил меня на руки, пронес через бардак кабинета и швырнул на кровать. Навалился всем телом, не в силах оторваться от моих губ.
Наконец, отстранился и укусил мочку уха:
— Это новая рубашка.
Я обвила руками его шею, вздрагивала, когда он пускал в ход зубы:
— Так накажи меня, Пол.
Фирел внезапно поднялся, стащил пиджак, привычно швырнул в кресло у окна, и посмотрел так, что у меня сперло дыхание. Я извивалась, лежа на шелковых простынях, облизывала пересохшие губы, борясь с мучительным желанием опустить руку и унять этот жар. Плевать! Я медленно потянулась, не сводя воспаленных глаз с Фирела. Он так же пристально смотрел на меня и едва заметно качал головой. Он запрещал. И я застонала от разочарования, умоляя.
— Закрой глаза.
Я подчинилась без колебаний. Только вслушивалась в шорохи.
— Открой рот.
Я разомкнула губы, и на язык скользнуло что-то гладкое и прохладное, похожее на небольшой металлический цилиндр. Фирел освободил мой рот, и я тут же почувствовала, как потеплевший, мокрый от слюны предмет скользнул туда, где все просто скручивало от желания. О, я уже знала, что это. И когда Пол нажал кнопку пульта, мое тело буквально прошибла конвульсивная волна. Я так сильно хотела этого, что кончила едва ли не сразу, извиваясь на простынях.
Пол разделся и опустился на кровать, обхватил губами мой сосок и прикусил, вызывая стон.
— Так не пойдет, ты еще не заслужила наслаждения.
Он вновь что-то нажал на маленьком круглом пульте, и у меня внутри все вновь сладко завибрировало, заставляя задерживать дыхание. Пол лишь смотрел сверху вниз, как я ловила эти упоительные колебания. Как комкала простыни, выгибалась. И как едва не закричала, лишь открыла рот и шумно дышала, пытаясь смириться с тем, что движение во мне остановилось буквально за секунды до разрядки.
— Прошу! Прошу!
Фирел лишь покачал головой и едва заметно улыбнулся:
— Ты же просила наказания, а не награды.
Я бесконечно облизывала губы и ерзала, крутила бедрами, стараясь вызвать хоть какое-то движение внутри. Но хитрую технику не обмануть: она мгновенно реагировала на сокращение мышц и замирала. Потом снова начинала вибрировать и снова обрывала действие в шаге от оргазма.
Я села в кровати, склонилась к налившемуся члену и с жадностью обхватила губами головку. Обвела языком, чувствуя, как он подрагивает. Пол шумно выдохнул, инстинктивно ухватил меня за волосы, направляя.
Мне нравилось чувствовать его силу, тяжесть его тела. Подчиняться его воле, быть ведомой. Его касания порой становились грубыми, даже болезненными, но я принимала их с природной готовностью. Я хотела их, хотела этой жесткости, хотела чувствовать его власть. Власть мужчины над женским естеством.
Он опрокинул меня на простыни, избавил от игрушки и вошел мощным толчком, заставляя запрокинуть голову. Я обхватила его ногами, прижимала к себе, желая получить всего без остатка. Выгибалась навстречу, подставляя грудь его губам.
Внезапно Пол остановился, и я едва не взвыла, умоляя продолжить. Он мучил меня. Жестоко и расчетливо. Заставляя цепляться за него, тянуться, умолять. Прищурившись, любовался моими страданиями.
— Еще, — я прильнула к его шее, обвила руками. Провела языком по солоноватой коже, вдыхая любимый запах. — Умоляю, не останавливайся, иначе я умру.
Он склонился к моему лицу, отводя разметавшиеся волосы, терся щекой о мою щеку:
