Мира без труда запомнила, как добираться и к рынку, и к порту. Город большой, но заблудиться здесь казалось трудно. Пока шла по многолюдным улочкам, размышляла о том, что монойцы не зря считают северян босоногими. Нет, обувь-то у них, конечно, была, куда ж зимой и осенью без нее? Но Мирослава поражалась отличиям в быту. Здесь она узнала о стольких понятиях, о стольких вещах, о которых никогда бы даже не догадывалась. Да и люди тут обычные. Не диковинные чудовища, как она всегда считала. Они тоже любили и ненавидели, тоже ссорились и мирились, точно так же женились, рожали детей, строили дома. Но в то же время она готова была признать, что ее народу еще расти и расти до монойцев. И все же это вовсе не повод нападать на них, убивать, грабить, насиловать, забирать в рабство… Она не понимала, как прекрасные картины, статуи, красивая посуда и одежда, которые делают представители этого народа, могут соседствовать с такой жестокостью. Она не понимала, как ее Рей, мужчина, который готов целовать ее ноги, чтобы показать свои чувства, мог так жестоко говорить о своем же ребенке. О своей плоти и крови. Человек противоречий. Представитель народа, ход мыслей которого ей никогда не понять и не принять до конца.
В порту было шумно. Но здесь жизнь не затихала ни на минуту. Ни ночью, ни днем. Северянка растерянно оглядывалась, разыскивая глазами того, кто мог бы ей подойти. Возможно, она выглядела довольно подозрительно, разгуливая здесь, но все равно ничего не могла с этим поделать. Ее внешность и так очень выделялась среди смуглокожих и черноволосых монойцев. Это не значит, что в Сидрахе не было других северян. Но она видела их издалека, ни разу не решившись подойти.
Словно в ответ на свои мысли она увидела мужчину, который выделялся на фоне остальных, как белая ворона среди черных. Северянин. Довольно высокий и плечистый, конечно, не чета Рею, но все же тоже довольно большой, со светлыми, выгорешими на солнце короткими волосами и чуть красноватым загаром. Он работал в одних штанах: босой и без рубахи, но не раб. Женщина теперь зорко наблюдала за запястьями, тем более несвободным запрещалось закрывать отметины. Человек переносил какие-то ящики на ладью. Улучив момент, когда никого не оказалось рядом, она подошла к нему.
— Ты вятич? — спросила с замиранием сердца на родном языке.
Он окинул ее с ног до головы, успев отметить и клеймо, и серебряный браслет, а потом медленно кивнул, оглянувшись по сторонам. На них никто не обращал внимания.
Мирослава кинулась к нему.
— Помоги мне! Меня украли из дома и сделали рабыней. Помоги выбраться из этого проклятого места! — Мира вытянула золотое кольцо из маленького кожаного кошелька на поясе и, взяв мужчину за руку, вложила украшение в его ладонь. — У меня есть еще, я могу оплатить место. Пожалуйста, помоги!
— Что есть еще? — охрипшим голосом поинтересовался человек.
Беглянка высыпала на свою ладонь украшения.
— И еще этот серебряный браслет, я все отдам, только устрой мне место!
Вятич внимательно рассмотрел все предметы, выбрал самый большой — ошейник, спрятал его в карман, кольцо вернул.
— Это я беру себе, остальное заплатишь хозяину. Сам я не плыву, я с другой ладьи, просто слежу за погрузкой товаров. Будь неподалеку, они скоро отплывают, но не трись совсем рядом. Я поговорю с ним и подам знак. Поняла?
Женщина быстро-быстро закивала и, оглядываясь, отошла. Она бродила неподалеку и видела, как в скором времени к ладье подошли и другие мужчины. Среди них были и клирийцы, и монойцы. Они тоже тягали на судно ящики, пока другие на телегах с лошадьми подвозили все новые и новые товары. Когда солнце уже вовсе село, оставив на горизонте лишь тонкую красную полоску, на причал вышел невысокий мужчина, его живот выпирал так, что, казалось, сейчас перевесит его, а сам человек покатится вперед. К нему подошел ее земляк и начал что-то говорить, из-за разницы в росте сильно склонившись вперед. Толстяк внимательно слушал, а потом закивал. Мира поняла, что весь их разговор стояла затаив дыхание. И только когда северянин посмотрел на нее и махнул рукой, смогла вздохнуть. Кажется, все получилось. Ее берут с собой. Она даже не спросила, куда те направляются. Но это неважно, лишь бы покинуть это проклятое место.
Она прекрасно понимала, что без Рейчара ей будет очень плохо. Но это все потом. А сейчас хотела лишь получить свободу самой и родить свободное дитя. На подкашивающихся ногах она пошла к ладье. Мужчины заканчивали стаскивать на нее грузы. Северянин протянул руку, чтобы помочь забраться на судно.
— Счастливой дороги, — пожелал он, когда она подала ему дрожащую кисть.
Но тут же выпустила ее. Сквозь шум голосов она услышала тот, который заставил сердце замереть в испуге.
— Сунара, стой! — закричал Рейчар на монойском.
Он бежал к ней по причалу в сгущающихся сумерках, оставив лошадь чуть дальше.
— Прости, — тихо сказал северянин и, вытащив из кармана золотой ошейник, отдал ей обратно. — Если это твой хозяин, я ничего не могу сделать.
Рей подлетел, Мира резко развернулась.
— Как ты могла?! — закричал он.
Это был первый раз, когда он повысил на нее голос. Женщина оторопело смотрела на него.
— Ты хотела сбежать! — обличительно объявил он, зло глядя на нее.
— Хотела, — постаралась ответить спокойно. — Моему ребенку не место в этих землях, — понизила голос, чтобы никто из находившихся вокруг не услышал.
— Ты не дала мне времени подумать! Не дала права выбора!
У Миры от негодования даже рот раскрылся.
— А ты мне дал право выбирать? Ты — такой же, как и остальные! Истинный сын своего отца, прекрасный представитель рода! — она говорила это с жестокой насмешкой, зная, насколько болезненный для него этот вопрос. Понимая, что он сильно страдает из-за того, что внутри не соответствует ожиданиям отца и общества.
Она видела, как нервно дергается его нижняя губа. Он хотел что-то ответить, но сдерживался.
— Мы возвращаемся.
— Я не твоя собственность, Рейчар, я человек!
На его губах появилась ухмылка, точно такую же она видела на лице его отца, когда впервые появилась в их доме. Наблюдать у него ее было неприятно само по себе, но еще больнее хлестнули следующие слова:
— Ошибаешься. Ты моя. Именно моя собственность.
Ее рука мимо воли взметнулась и отвесила ему звонкую пощечину. Рейчар даже не дернулся, лишь зло смотрел на нее не мигая. Послышались шаги, только сейчас Мира поняла, что к ним идут двое охранников из их дома.
— Господин Рейчар, — обратился один, но тот, не поворачиваясь к ним, лишь выставил вверх руку. Шаги замерли.
— Мы возвращаемся, — твердо повторил он и, только теперь повернувшись к мужчинам, бросил им: — Ведите ее в дом.
— Наказать, господин?
У Миры екнуло сердце. Она уже почувствовала, как наказывают рабов за попытку побега, и больше не хотела, чтобы это когда-либо повторилось.
— Нет! — чуть ли не крикнул Рей. — Просто отведите в дом и закройте в комнате.
Мирослава смотрела на удаляющуюся спину человека, который занимал все ее сердце, и тихо умирала внутри от горького разочарования.
Рейчар уехал на лошади, а мужчины повели ее под руки пешком. Идти было недалеко. Мира еле переставляла ноги. Что теперь будет? Что случится с ее малышом? А в ушах стоял их недавний разговор, когда Рей в сердцах крикнул, что лучше бы этому ребенку не видеть свет.
Она и не заметила, как стражи привели ее обратно. Стоял уже поздний вечер. Светила половинчатая луна. Кроме нее внутренний дворик и фонтан освещали еще несколько факелов на стенах. Как и в первый день, со второго этажа, опершись на перила, за ней наблюдал отец Рейчара, его же самого нигде видно не было. Чуть позади него стояла Налура и чуть улыбалась.
Провожатые, увидев хозяина дома, остановились. Тот долго смотрел на Мирославу, а потом разочарованно покачал головой.
— Наказать, — коротко бросил он.
— Но господин Рейчар сказал… — попытался объяснить один из охранников, когда хозяин оборвал его.
