баритоном, от которого у меня участился пульс. Если и был какой-то способ вдохнуть в меня жизнь, то это быть вот так близко к любому из моих Ночных Стражей. Они воспламеняли мою душу и заставляли ее гореть ярче и горячее, чем любую звезду во вселенной.
— Мне нужно… — Я подумала об этом, затем заметила, что мои волосы свободно рассыпались по плечам, а на губах появилась обнадеживающая улыбка. — Принять ванну.
Киан не сделал никаких намекающих замечаний, когда подхватил меня на руки и понес прямо в ванную, где начал наполнять огромную ванну на когтистых лапах. Я уставилась на простую белую одежду, которую мне выдали медсестры, где она лежала, брошенная в углу, и больше никогда не хотела ее видеть.
Взгляд Киана поднялся, когда он опустился на колени рядом с ванной, его рука скользнула по воде, когда он размешивал в ней немного геля для душа с ароматом «Цветочного меда с ванилью». Его горло дернулось, когда он взглянул на мою обнаженную кожу, но в его глазах не было желания. Там была арктическая ярость серийного убийцы, от которой у меня похолодели кости. Его пристальный взгляд скользнул по синякам в тех местах, где иглы прокалывали мои руки бесчисленное количество раз, по отметинам, без сомнения, оставленными Джонасом на моей шее, и, наконец, по моей талии, которая стала тоньше, чем когда-либо, слишком сильно обнажая тазовые кости. Вирус изрядно потрепал меня, и это было хорошо видно.
— Я умею выживать, — сказала я Киану, мне нужно было сказать это вслух, потому что я не хотела ни капли его жалости. — Может, у меня и есть шрамы, но они не определяют меня. Не смотри на меня, как на раненое животное, за которое ты хочешь отомстить, Киан.
Он встал, его тень упала на меня, когда он шагнул вперед и наклонился, чтобы прижаться своим лбом к моему. Его большой палец прошелся по всей длине моего позвоночника, заставляя глубокую дрожь пробежать по моим костям.
— Я не жалею тебя, Татум, я, блядь, боготворю тебя. Твоя боль заставляет меня хотеть грешить, но твоя сила заставляет меня хотеть покаяться. Я демон, пытающийся отрастить крылья, стоя в твоем ослепительном свете.
— Тебе не нужны никакие крылья. — Я обхватила его руками, проведя большими пальцами по его лопаткам. — Я люблю тебя таким, какой ты есть. Каждый твой острый край, каждую темную тень в твоем сердце и всю нежность между ними, которую ты даже не можешь увидеть.
— Почему ты меня любишь? — спросил он мальчишеским голосом, от которого мое сердце разбилось вдребезги. Я посмотрела ему прямо в глаза, желая, чтобы он знал. Как он мог еще не знать?
— Потому что твоя душа создана для того, чтобы соответствовать моей. Я люблю тебя всем, кто я есть, и всем, кем я когда-либо буду, Киан. И я буду проводить каждый день рядом с тобой, заставляя тебя понять, почему ты достоин всего, что может дать мир.
— Даже ты? — спросил он, притягивая меня ближе за талию. — Я достоин тебя, детка? — В его голосе была отчаянная мольба, как будто ему нужно было знать это превыше всего остального, и мне было больно, что он мог сомневаться в этом. Но я понимала его. Жизнь, которую он вел, сформировала его таким. Поэтому я бы поставила своей миссией сделать так, чтобы он чувствовал себя достойным всей вселенной и каждого атома в ней.
— Особенно я, — прорычала я, и он закрыл глаза, впитывая эти слова, его руки сжались на мне до боли.
Он поднял меня на руки, отнес в ванну и опустил в воду. Пузырьки вспенились вокруг меня, и я опустила голову под воду, чтобы смыть ощущение того ужасного места на своей плоти. И когда я поднялась из воды, я почувствовала себя фениксом, восстающим из пепла. Ко мне вернулись две частички меня самой. А через пару недель я воссоединюсь с последними тремя частичками своей души и снова стану цельной.
Несмотря на мои благие намерения, я не мог уснуть. Полночь наступила и прошла, а эти гребаные часы просто продолжали тикать, тикать, тикать, угрожая выжечь из моего разума здравый смысл и оставить меня всего лишь чудовищной развалиной человека.
Я заставил себя выпрямиться, ненавидя нарушение моего распорядка дня и в то же время зная, что сейчас я не смогу претендовать на сон. С этим зверем мне было трудно бороться и в лучшие времена, а сегодня у меня не было никаких шансов.
Прошло две недели. Ровно две недели с тех пор, как мы проникли в секретную лабораторию моего отца и одним махом украли не только его ценность, но и нашу. Вакцинация, которую я сделал, теперь будет действовать в полную силу, и период изоляции Татум закончится в четыре минуты второго. Точное время было сейчас, когда я встал с кровати и подошел к краю балкона, чтобы посмотреть на вниз.
У меня защемило в груди. Отчаянная, эгоистичная потребность подойти к ней, пробудить ее ото сна, заключить в свои объятия и заверить себя, что она здесь, снова стала полностью собой. Восстановилась после периода отдыха и строгого графика выздоровления, который я для нее установил. Пополневшая, энергичная и снова готовая занять свое место хозяйки моей души.
Моя одержимость ею была опасной. Моя потребность в ней была непостижимой. И за все то время, что мы провели порознь, все, о чем я был способен думать, это о сладости ее поцелуев и неизбежном факте, того что я их недостоин. Но теперь я был ее созданием. И я не был уверен, что смогу продолжать избегать ее зова.
В тишине до меня донесся отдаленный щелчок открывающейся двери, и у меня перехватило дыхание, когда она появилась. Татум вышла на открытое пространство внизу в белой футболке, которая, должно быть, принадлежала Киану, и ее босые ноги ступали по каменным плитам.
Я взглянул на Монро, который спал на диване, что стало для него обычным делом, но он не пошевелился, и я снова сосредоточился на ней.
Мое сердце перестало биться, пока я наблюдал за этой Сиреной, которая полностью очаровала меня.
Ее взгляд внезапно поднялся, чтобы встретиться с моим, и мое сердце снова пришло в движение, кровь бешено застучала по венам, когда потребность подойти к ней ошеломила меня до такой степени, что я обездвижился.
Моя хватка на перилах передо мной усилилась, пока я не почувствовал, как мои ногти оставляют
