Серена пристально вглядывалась в темноту, одной рукой поправляя ночнушку, а другой похлопывая по одеялу. Все это было почти мило, за исключением того, что я милым не был.
Я хотел её.
Натягивая одеяло до самого подбородка, ее взгляд скакал по всей комнате, но я знал, что это бесполезно. Она не могла меня видеть.
— Эй? — позвала она хриплым голосом.
Или, возможно, она могла.
Что за гребаный нахрен? Серена не могла меня видеть. Это невозможно. Но затем ее взгляд сосредоточился на том месте, где находился я, и я понял — она чувствует, что я наблюдаю за ней и возможно даже, что я хочу ее.
Я улыбнулся.
Да, на следующий день было правда неловко.
Даже если Серена и знала, что случилось прошлой ночью, она ничего не сказала, но оттенки красного проскальзывали в ее ауре, и непреодолимая жажда сводила меня с ума. Эта жажда нуждалась в ином утолении. И я не мог отсюда уйти. Итак, я застрял здесь, и с каждым прошедшим часом я все больше и больше начинал волноваться.
Так больше не могло продолжаться.
Я почувствовал себя победителем лотереи, когда она задремала днем на диване, проспав несколько часов, чем дала мне некоторую отсрочку. Я уже дюжину раз проверил свой мобильник. От гребаных офицеров не было ничего, и был только один единственный способ привести их сюда и избавиться от Серены — вытащить из нее информацию.
И мне необходимо было как можно раньше избавиться от Серены.
Желая избавиться от своего человеческого обличия, я начал готовить обед. Готовка… Приготовление еды было одним из нескольких способов успокоиться в моей жизни. Мой брат часто смеялся над этим, впрочем как и Декс. Да пошли они, я был превосходным поваром.
Все, что мне действительно было нужно, — это перейти в свою истинную форму на несколько часов..
Затем Серена зашла на кухню, взъерошенная, она потерла заспанные глаза рукой. Она склонилась у холодильника и взяла бутылку воды. Тонкий хлопок ее шорт обтягивал ее зад.
Нее, все что мне действительно было нужно — так это оттрахать Серену до бесчувствия и только потом перейти в свою истинную форму.
Мой член всячески одобрял эту идею, и я захотел поднять ее, снять с нее одежду и разложить на барной стойке. Открыть для себя новые виды блаженства, и много раз входить в нее. Потерять себя в ее мягкости и теплоте.
— Ты готовишь обед? — голос Серены нарушил мои фантазии.
Я моргнул и посмотрел вниз. В моей руке нож, на разделочной доске порезанная курица, а в коробке — паста, уже ждет когда ее сварят. Ха. Я совершенно забыл, чем был занят.
— Думаю — да, — сказал я. — Паста с курицей.
— Звучит неплохо, — она встала с другой стороны барной стойки, вертя в руках бутылку. — Помощь нужна?
Моей первой реакцией было сказать нет, но она могла бы оказаться полезной. Я и так слишком много времени потратил на всякую хрень: созерцание сэндвичей, вороватые поцелуи и прикосновения, высасывание энергии из женщины. Да, настало время действовать.
— Можешь взять сковородку и оливковое масло.
Серена схватила сковородку, поставила её на плиту и начала рыться в шкафах. Найдя бутылку масла, она посмотрела на меня с опаской.
— Любишь готовить?
— Да.
Убрав за плечо густую прядь волос, она налила масло. Я задумался о том, насколько темными были ее влажные волосы. Готов поспорить, они были светло-коричневые, совпадая по цвету с ее нежными бровями.
Нежные брови? Что, блин, происходит с моим мозгом? Возвращая внимание на куриные грудки, я провёл ножом по ним так, что лезвие застряло в разделочной доске.
— Мне тоже нравится готовить, — напряженно сказала Серена, будто бы она была не уверена стоит ли ей разговаривать со мной после моего самурайского взмаха. — Мне, правда, не всегда это удается. Однажды я пыталась сделать Rice Krispies Treats пока по телевизору показывали фильм "Свободные", а там как раз была танцевальная сцена на складе, и я никак не могла ее пропустить. Я оставила лопаточку в сковороде, а когда вернулась, она уже наполовину расплавилась.
Я выгнул бровь.
— Бывает.
— В свою защиту могу сказать, что мне было всего четырнадцать и меня легко было отвлечь. Мама мне еще долго не разрешала подходить к плите. — Она медленно отошла от барной стойки и стала снова болтать в руке бутылку с водой. Едва заметная голубая аура замерцала возле нее. Она нервничала. — Я типичная девочка разогрей-и-положи-на-тарелку, но всегда мечтала научиться готовить так, как это показывают в телевизионных кулинарных шоу.
Мой взгляд скользнул по ее опущенному лицу. На ее щеках играл легкий румянец. Густые ресницы поднялись вверх, ее глаза на секунду встретились с моими, и она отвела их в сторону. Убрав волосы за ухо, она поджала губы. Воздух вокруг нее запульсировал темно-голубым цветом.
— Вот, — сказал я, указывая ножом на курицу и две чаши. — Сначала обмакни курицу в яйца, а потом обваляй в сухарях.
Ее подбородок дернулся вверх, удивление застыло на лице. Мгновенье она не двигалась, а затем кивнула.
— Позволь мне помыть руки сначала.
Я не особо переживал о микробах. Я не мог заболеть, а вот Серена вполне могла. Когда она вернулась к кухонной стойке, то подвинула к себе поближе чаши — сначала с яйцами, а потом и с сухарями. Было тесновато, и я мог бы подвинуться, давая ей больше пространства, но я не стал этого делать.
Мне нравилось теснить её.
— Давай, — призвал я, когда её руки зависли над цыплёнком, — это не сложно, и я не буду включать телевизор.
На ее губах губах заиграла улыбка.
— Сейчас меня уже не так легко отвлечь.
Я нагнулся так, что мои губы были практически у её щеки.
— Готов поспорить, что тебя также легко отвлечь, как и в четырнадцать лет.
Серена уронила кусок курицы в чашу. Весь стол был в желтке, а ее щеки стали кроваво-красными.
— Ты сильно ошибаешься, — пробормотала она.
Я усмехнулся.
— Знаю.
Наблюдать за Сереной, старательно обмакивающей кусочки курицы в чашах, было даже в некоторой странной степени забавным занятием. Я раньше не готовил ни с кем вместе. Черт, я еще ни для кого никогда не готовил. Не то, чтобы я изначально готовил для Серены. Я был голоден, я много ем.
Пока я включил плиту и наблюдал за тем, как закипает масло, Серена болтала о своей маме, иногда останавливаясь, чтобы взглянуть на меня, будто проверяя степень моего раздражения.
Я был в порядке.
— Ты никогда не виделась со своим отцом? — спросил я.
Она потрясла головой, поднося тарелку с панированной курицей к плите.
— Неа. Донор спермы в отлучке. А ты? Я имею в виду, у твоего вида ведь есть родители?
