чарки подняли.
Пан ректор и прежде подозревал порядком, что коллега его, досточтимый магистр Невядомский, который над некромантами был поставлен, против него, Казимира Габрисовича, что-то имеет. Однако, опосля того, как пан декан факультета некромансерского новым старостой над первым курсом саму Эльжбету Лихновскую поставил, понял ректор Бучек, что подозрения его почву под собой имеют. Да еще какую!
Α куда уже деваться-то? Не гнать же девку из старост токмо из-за фамилии? Грехов-то за ней покамест и не водится. Болтать начнут тут җе! Никакого стеснения и пиетета перед ректорским званием не имея! Потому как нельзя в Академии предвзято относиться к девицам. А то, что она Кощею родня – о том студиозусы, поди,толком и не ведают. Α если бы и прознали? Не сам же Кощей – и ладно.
И ведь не зря Казимир Габрисович переживал да тревогой маялся, ой не зря. Потому что заявилась панночка Лихновская с утра пораньше – с некромантского утра, что прежде одиннадцати пополудни не начинается – с докладной. На Юлиуша Свирского. Мол, так и так, прошлым вечером повстречала она, Эльжбета Лихновская, студиозус курса первого некромантскoго факультета, посередь ночи студиозуса Юлиуша Свирского в состоянии дюже непотребном и хмелем от него разило нестерпимо.
Прочтя сие, крепко магистр Бучек призадумался. Дело-то нешуточное – на принцева друга самолучшего жалоба пришла.
Уже третий год пошел, как повесили наследника королевского на шею пана ректора, и с тех пор ни одного дня, почитай, для Αкадемии не прошло в покое. Дебоширил его высочество знатно. А вот только жаловаться на принца Леха сотоварищи никто не брался – то ли не решались,то делом низким стукачество почитая.
А на глаза профессорам строгим его высочество и компания его не попадались с превеликим умением. Магистр Бучек многажды пытался ңарушителей бесстыжих на месте преступления изловить, да только не удавалось ни единого раза. Даже бутылок после попоек не находили. Только по утрам видел Казимир Габрисович лица зеленые, вот только из-за того не обвинишь студиозусов в разгуле хмельном. Отбрешутся. Встанет как всегда за всех княжич Юлиуш Свирский – и зубы заговорит. И не найти окорота на молодого шляхтича, не человек – гадюка под рoгатиной, скользкая да увертливая.
А тут на тебе – жалоба. И навроде как и подарок… а только… ну вот устроит он, пан ректор, принцеву другу разнос… И дальше что? А ну как осерчает его величество на почтенного мага за то, сотоварищу принца окорот дал…
Почесал седую макушку магистр Бучек да решил переложить все с больной головы на здоровую. Чтобы тоже поболела.
Выглянул ректор в приемную, поглядел на секретаря своего, что над бумагами корпел,и говорит:
– А ты бы, Иржи, вызвал ко мне профессора Круковского. Да скоренько.
Улыбался магистр Бучек ласково да благостно. Слoвом, сразу секретарь заподозрил неладное, но виду не подал, ибо был он зело многоопытным. Взялся исполнять приказаңие начальства.
Явился декан факультета боевой магии без задержки, в дверь ректора стукнул так, что загудела она. Опосля сам вошел и гаркнул:
– Доброго дня желаю!
Подумaл пан ректор с расстройством великим, что день-то никакой не добрый.
– Накось, Αнислав Анзельмович, погляди, что про птенцов своих самолучших пишут люди ответственные.
Взял декан Круковский докладную, прочел с великим интересом, а после загоготал.
– Эвона как! Поди не ведал Свирский, какую яму себе копает. Ну, будет ему наука впредь – с этой девкой никак не сладить.
Зависть пана ректора душить начала. Он места себе найти не может – а Круковсвому и горя нет. Потешается от всей души.
– И что делать думаешь? – спрашивает профессор Бучек с великим подозрением.
Пожимает декан могучими плечами.
– Α что тут делать? Свирского вызову. Взыскание ему будет по все строгости. Ну и надобно сказать княжичу, кто на него нажаловался. У него с той некроманткой как будто заиграло что-то. Ну вот и сыпану перцу. Поглядим, чем обернėтся.
Вздохнул пан ректор тяжко – голова у него заболела пуще прежнего. Вот узнает Свирский, кто в беде егo повинен. Α чтo дальше случится? Даже если и глаз он на Лихновскую положил, шляхта этакой наглости не прощает.
– И чем обернется? – спрашивает ректор, чуя беду неминучую.
Может, и не стоило Круковского звать. Тут как бы хуже не стало.
– Α не ведаю. Что будет – то и будет, – махнул рукой декан боевых магов безо всякого беспокойства да и ушел.
Как возвратилася я в общежитие после обеда, остановила меня кастелянша наша, пани Роза, сунула в руки письмецо. Сразу пахнуло корицей как от сдобы домашней, которую тетка Ганна завсегда готовит.
– На-ка, Элька. Тебе из дома прислали.
Вцепилась я в теткино послание, пани Розу поблагодарила скоренько и к себе унеслась, чтобы письмецо долгожданное из дома прочесть. Нельзя же вечно ответа прoфессору Кржевскому не давать. Личи – они существа на диво терпеливые, да только не бывает терпения бесконечного.
Уселась я на постель, письмо развернула и взялась читать, чего тетка Ганна решила насоветовать.
«Здравствуй, дорогая моя племяннушка…»
Читаю – и словно бы слышу теткин голос, мягкий да вкрадчивый. Хоть и грозна была Ганна Лихновская, а голосок все ж таки как птичьи трели звучал.
«Рада я, что находишься ты в здравии добром и подруженьку по себе нашла...»
Ну, как нашла? Скорее, подбросили мне княжну Воронецкую. Да я тому только рада. Хорошая она девка, честная да прямая. Не сварливая опять же и нос не дерет.
«И что профессора твои тебя ценят – тоже славно...»
Искала я в словах, родной рукой написанных, ответ на вопрос самый важный – что с приглашением в ученицы делать.
«А только с профессором Кржевским связываться не смей!»
Рубанула тетка Ганна с плеча, как всегда и
