Еще никогда она не чувствовала себя столь беспомощной и подвластной чужой воле. Мужчина в темном костюме, с лицом, точно высеченным из камня, произвел на нее негативное впечатление. Высоченный, почти под два метра, он давил и ростом, и надменностью.
Хозяин жизни.
Хозяин этого мира.
Зоя чертыхнулась и, тяжело ступая, направилась за ним.
Психиатр прав — у нее нет выбора. Пока нет. Но так просто сдаваться она не собиралась.
Только не в этот раз. Она учтет ошибки своей прошлой жизни.
Больше не будет жертвой.
Никогда.
Но пока ей нужно адаптироваться к новым условиям. А для этого следует узнать сущую малость — новый мир.
— Эй, гражданин, может, подождете меня?! — крикнула она широкой спине, обтянутой дорогим костюмом. — Я за вами не успеваю.
Зоя решила не обращать внимания на персонал центра, который, казалось, перестал дышать, сосредоточенно наблюдая за ней. Они теперь ее мало волновали. Пусть измываются над другими девушками. Несчастные… Им еще только предстоит узнать, в какую ловушку попали.
Мужчина остановился и с недовольством сказал:
— Поспеши. Я опаздываю.
— Это должно меня волновать?
— Тебя должно волновать одно — как найти ко мне подход.
— Вот как? — Зоя передернула плечами и заодно перевела дыхание. Она не заметила, что почти бежала за ним. — Тогда мне точно волноваться не стоит. Я вам не понравилась с первого взгляда. Не найдем мы общего языка и дальше.
— Будешь делать то, что я скажу, а там — посмотрим.
— А если не буду?
Этот вопрос мужчина оставил без ответа, но окинул ее невысокую фигурку таким презрительным взглядом, что она почувствовала себя никчемной букашкой под ногами создателя.
Тем временем они подошли к стеклянному лифту, и мужчина нажал на кнопку вызова.
— Как вас зовут? — Зоя предпочитала обращаться к человеку по имени.
— Мрасс Варшавский, — последовал лаконичный ответ.
— А имя у вас есть?
Ей необходимо было говорить, иначе она рисковала сойти с ума от нервного напряжения. Несла самую настоящую чушь только ради того, чтобы хоть что‑то сказать.
Зоя уже знала, что слово «мрасс» означало обращение к мужчинам, занимающим высокое положение в обществе.
В лифте никого, кроме них, не было. И Варшавскому пришлось ответить:
— Юлиан.
— А меня Зоя.
— Женщина, я знаю, как тебя зовут.
— Вот видите, уже прогресс… Хоть одному из нас что‑то известно о другом, — паясничала Зоя, не в силах остановиться.
— На самом деле я узнал твое имя час назад, — полноватые губы мужчины искривились в циничной ухмылке.
— О как! Тогда, может, мы продолжим просвещать друг друга? Мне вот, например, очень хочется узнать, для чего я вам понадобилась? Доктора так и не сообщили. Все отговаривались тем, что моя расшатанная долгой заморозкой психика не выдержит нагрузки! Как будто что‑то может быть хуже положения, в котором я оказалась!
— Так, значит, вы на самом деле не готовы…
— Конечно, не готова! И не буду, пока мне по — человечески не объяснят что к чему!
Зоя уже сожалела, что отказалась от предлагаемой одежды. В компании мрасса Варшавского больничная пижама заставляла еще сильнее осознавать свою никчемность. Тот не скрывал пренебрежения. Когда они входили в лифт, он отодвинулся от нее, точно брезговал стоять рядом.
Ну и фиг с ним! Пусть отодвигается.
Зоя никогда не любила высоких мужчин.
Он правильно подметил, что она «пигалица». Рост — метр шестьдесят. Ни сантиметра выше. Всю жизнь приходилось носить туфли на высоких каблуках, от которых к концу дня нещадно болели ноги. А еще она когда‑то носила красивые костюмы. И всегда с юбкой.
Теперь же стоит в непонятной пижаме. Брючной. Фи, Зоя терпеть не могла брюки. Даже дома ходила в платьях. При воспоминаниях о доме в груди все заныло. Чтобы унять ностальгию, готовую поглотить с головой, она снова заговорила.
Неважно что. Лишь бы говорить.
— Юлиан, а вы…
Быстрый поворот головы, и взгляд ледяных серых глаз, от которых ей реально стало холодно.
— Я не разрешал тебе обращаться ко мне по имени! — отчеканил он.
Зоя поежилась.
Ну и черт с тобой!
— Хорошо — хорошо, я вас поняла! — в знак примирения она даже подняла руки, отчего бесформенная рубашка задралась, оголяя бока и живот. — Мне к вам следует обращаться не иначе как мрасс Варшавский. Так?
— Да, — коротко и ясно.
— А может, тогда уж попросту господин? А?
Мужчина прищурился и гневно поджал губы.
— Помолчи лучше, — порекомендовал он.
Ага, сейчас! Если она останется наедине со своими мыслями — сойдет с ума. А ей необходимо сохранить рассудок. Необходимо.
— Я всего лишь пытаюсь узнать порядки вашего мира, — пошла она на попятный, пожав плечами. — Зачем сразу сердиться? Я девушка понятливая. Вы мне, главное, расскажите, что к чему, и я не буду приставать с докучливыми расспросами.
— Ты меня утомила бесполезной болтовней, поэтому повторюсь — помолчи.
Вроде бы даже не закричал, но на спине Зои выступил холодный липкий пот. И она, сглотнув подступивший к горлу ком, вняла доводам рассудка. Лучше на самом деле помолчать. А вдруг вернет?
Эта мысль обожгла мозг.
Ни за что. Ни за что…
Она замолчит, она вообще перестанет говорить, лишь бы не возвращали в центр. Лишь бы снова не видеть безликие серые стены. Не слышать, как звенят хирургические инструменты. Не видеть врачей с безразличными взглядами, которые и не слышали о клятве Гиппократа. Не навреди…
У них тут своя клятва. Обогатись. Продай. Сделай вид, что не замечаешь, как причиняешь боль другому. Больно же делают не тебе…
Зоя кивнула и прислонилась к стеклянной стене лифта. Ноги дрожали. А стена не позволит упасть. Вот будет картина — она, распластанная у ног высокомерного мрасса! Обхохочешься!
Только отчего‑то хотелось плакать.
Куда же он ее повезет?
К себе домой? Для чего?
Господи, для чего?..
Зое пришлось прикусить губу, чтобы не задать вопрос вслух. Что‑то ей подсказывало, что сейчас на самом деле лучше помолчать. Мрачный мрасс злится. Конечно, как он там сказал? Заказывал высокую брюнетку, а получил блондинку непонятной комплекции.
Ее спасло то, что они приехали. Лифт остановился, и двери бесшумно открылись.
— Молчать долго?
— Долго.
— Поняла.
Зоя шумно вздохнула, на мгновенье закрыла глаза и шагнула в неизвестность.
Несмотря на то что они ехали в стеклянном лифте, она, поглощенная внутренними переживаниями, не смотрела по сторонам. И в центре ей не давали возможности хотя бы одним глазком взглянуть на мир, в котором оказалась. Стены палаты были глухими. Без окон. Тюрьма.
